Страница 23 из 55
В Россию метод и имя Цвета вернулись драматическим образом. Мне рассказал об этом профессор Семен Евстафьевич Манойлов. В середине тридцатых годов он был аспирантом академика А. Н. Баха» в Институте биохимии АН СССР. (Замечательно: при живом Бахе институт был назван его именем — уж очень нравился партийному руководству А. Н. Бах!)
Рассказ С. Е. Манойлова, безответственно расцвеченный мною, вполне годится в качестве сценария, как говорят, «остросюжетного» детективного фильма.
Однажды (так всегда начинаются сказки) в институт приехал из Франции Э. Ледерер. Он был убежденным коммунистом и приехал в страну «победившего социализма» с высокоидейной целью — вернуть имя и труды Цвета его Родине. До прихода к власти фашистов Ледерер работал в Гейдельбергском университете в биохимической лаборатории Куна. Там с успехом применяли хроматографический метод в исследованиях каротиноидов. Метод восхищал Ледерера, и он, будто бы еще в конце двадцатых годов, поехал в Варшаву, где будто бы в архивах университета нашел рабочие тетради Цвета — его архивы и материалы, которые тот не сумел вывезти в 1915 году.
В Германии надвигался фашизм. Ледерер был не только коммунистом, но и евреем. Его близкий друг и школьный товарищ был сторонником Гитлера и активным членом нацистской партии, состоял в отряде штурмовиков. (Можете сами сочинить сцены дискуссии двух друзей, если хотите...)
Однажды в университетскую лабораторию к Ледереру пришел этот его друг и сказал: «В ближайшие дин мы будем громить университет. Предупреждаю тебя: спасайся!» Но Ледерер ему не поверил: «Не может быть такого в Германии».
Спустя некоторое время — несколько дней? — университет оцепили вооруженные штурмовики с немецкими овчарками. В лабораторию вбежал перетянутый ремнями бывший друг Ледерера и сказал: «Я тебя предупреждал! А теперь ни с места!» Запер дверь снаружи, считая Ледерера арестованным. А Ледерер сумел бежать (по крышам?) и оказался в Швейцарии, а потом во Франции. При этом он спас самое ценное — тетради Цвета...
Академик Бах поручил Манойлову освоить хроматографический метод, и тот провел первые после смерти Цвета хроматографические исследования каротиноидов в России (СССР). Манойлов выделил из арбуза семь различных каротиноидов и исследовал превращение каротина в витамин А.
Куда делись тетради, привезенные Ледерером, мне не известно. Красочные подробности киносценария тоже не очень существенны. А сам Ледерер в 1936 году опубликовал на русском языке в «Журнале общей химии» статью «Хроматографическая адсорбция и ее применение», и хроматографический метод увлек многих отечественных исследователей. Уже в 1939 году Н. А. Измайлов и М. С. Шрайбер в Харьковском университете разработали важное усовершенствование хроматографии — создали метод тонкослойной хроматографии.
Однако началась вторая мировая война, затем — отечественная. Наука в СССР испытывала серьезные трудности. А тем временем в мире хроматографический метод развивался. Дэвидсон и Э. Чаргафф усовершенствовали его, используя в качестве адсорбента ионообменные смолы для анализа состава нуклеиновых кислот, А. Мартин и Р. Синг предложили высокосовершенный и чрезвычайно простой метод хроматографического анализа на фильтровальной бумаге.
Два этих направления имели революционные следствия: они проложили путь к установлению структуры ДНК и расшифровке первичной структуры — последовательности аминокислот в белках. (Не говоря уже о таких вещах, как поиск и выделение антибиотиков, анализ продуктов обмена веществ, и прочем.) После войны нобелевские премии за работы, основанные на хроматографическом методе, получили Мартин и Синг (1952) и Сэнгер (1958 и 1980). А на самом деле, из-за отмеченной универсальности метода его использование — условие успеха многих других работ, удостоенных нобелевских премий.
Жизнь М. С. Цвета представляется иллюстрацией важного для мена вывода: в существенной степени причины трагических судеб выдающихся исследователей — пионеров Нового знания — лежат внутри научного сообщества, обусловлены, если говорить резко, безнравственностью, отсутствием высоких этических норм взаимоотношений между исследователями разных поколений и разного общественного положения.
Такая этическая ущербность отнюдь не является специфическим свойством российского научного сообщества. Во всех странах ситуация не только была, но и остается аналогичной. Достаточно вспомнить реакцию на работы Питера Митчелла, автора хемиосмотической теории окислительного фосфорилирования (Нобелевская премия 1978 года), вынужденного многие годы заниматься «самиздатом»: его статьи не принимали научные журналы.
Проблемы научной этики — важнейшая тема.
Если бы О. Ю. Шмидт не запретил публикацию книги Чижевского и М. М. Завидовский не поделился с НКВД своим (искренним) отрицательным отношением к работам Чижевского...
Если бы А. С. Фаминцыиу удалось преодолеть резко отрицательные отзывы К. А. Тимирязева и поддержать М. С. Цвета... У меня нет документальных подтверждений устойчивой легенды, сохранявшейся в воспоминаниях старых сотрудников Московского университета. Они рассказывали о резко и активно отрицательном отношении великого К. А. Тимирязева к работам М. С. Цвета.
• Дом на Калитинской улице в Воронеже, где М. С. Цвет жил в последние свои годы.
Тимирязев был выдающимся исследователем, но в еще большей степени выдающимся пропагандистом и популяризатором науки. Его книги и очерки, посвященные жизни растений, природе фотосинтеза, биографиям великих биологов, эволюционной теории Дарвина, оказали чрезвычайно сильное и положительное влияние на несколько поколений жителей России. Ему поставлен памятник в центре Москвы. Его именем названы улицы и учебные заведения («Тимирязевская сельскохозяйственная академия»).
Правда, эти почести в значительной степени вызваны его безоговорочной поддержкой власти большевиков. он был «канонизирован» после того, как послал Ленину с дарственной надписью свою книгу «Наука и демократия» и получил в ответ письмо с благодарностью «за... кишу и добрые слова. Я был прямо в восторге, читая Ваши замечания против буржуазии и за Советскую власть» (письмо Ленина пришло 27 апреля 1920 года, а 28 апреля Тимирязев умер).
Почти нет документов. Но вместе с тем... Тимирязев всю жизнь занимался хлорофиллом. Но когда в 1910 году в Варшаве вышла книга Цвета о результатах исследовании хлорофиллов при помощи хроматографического метода, Тимирязев откликнулся на нее лишь злой филиппикой, где содержались упреки Цвету по частному, мелкому поводу, но совершенно игнорировалось главное направление его исследований и его результаты.
После войн и революций наступила разруха. Начался голод. Не было дров. Печи топили мебелью и книгами. По инициативе М. Горького для спасения интеллектуальной элиты страны была создана Центральная комиссия по улучшению быта ученых. Комиссия определяла, кому следует выделить продовольственный паек и дрова. В упомянутой легенде утверждалось, что против выдачи пайка М. С. Цвету возразил Тимирязев: Цвет не был сочтен важным для государства. В Воронеже, тяжело больной, без пайка... Так ли все было?
По возрасту Цвет вполне мог дожить до времени триумфа хроматографии. В 1942 году ему было бы всего семьдесят лет! Россия упустила возможность иметь еще одного нобелевского лауреата. •
В следующем номере рассказ о Э. С Бауэре.
Прошлое в настоящем.
• Знаменитый «Московский дворик» написан В. Д. Поленовым в 1878 году.
Конечно, самого «дворика» уже нет, но церковь, изображенная на заднем плане картины, сохранилась до наших дней, и читатель может увидеть ее в Спасопесковском переулке, выходящем на Арбат. Сейчас храм Спаса Преображения на Песках реставрируется.