Страница 7 из 55
Октябрьская революция по праву называется Великой, потому что весь мир XX века жил под ее знаком. После событий 1991 года этого не наблюдается, поэтому аналогии неуместны.
АЛЬБЕРТ НЕНАРОКОВ: - Аналогии с современностью? Думаю, они есть. Демократы не могли разговаривать друг с другом без свидетелей и адвокатов, как говорил Церетели, известный политик тех лет. Они не могли сговориться, будет правительство ответственно перед парламентом или не будет, каковы будут функции предпарламента, как он будет объединять живые силы революции п по множеству других вопросов. Демократическое Совещание оказалось разодранным на два крыла. Со временем прихода меньшевиков во Временное правительство и превращения их в государственников меняется их отношение к Советам. И не только к Советам. Вообще никакого мира и согласия в обществе не может быть, если какая бы то ни было партия, попадая во власть, превращается в государственников, то есть когда она — единственная! — вдруг берет на себя право единолично решать все проблемы. И Церетели, в частности, который превратился в этого государственника, с февраля больше всего внес вклад в построение того, что Потресов назвал «зданием на песке», попытку единения сил революции. Но тогда надежды не было, потому что не было единства в демократических рядах. И невозможно его было добиться. Изначально не было и быть не могло при том раздрае взглядов, который существовал. Очень хочу привести слова Потресова, который хорошо понимал и оценивал ситуацию. Он сказал: «В России нет классового сознания, нет классовой борьбы, а есть классовые инстинкты».
В советских календарях 1 марта 1917 года никак не отмечалось, день как день. Но в растрепанном «Списке личного состава судов флота, строевых и административных учреждений морского ведомства», который я по случаю купил в букинистическом магазине, его таинственный владелец отметил — не для себя, для нас! — то, что знал по рассказам, а может быть, и то, чему оказался свидетелем. А оказался-то он свидетелем дикой расправы балтийских морячков с боевыми офицерами Русского флота. Пятьдесят процентов всего списка офицеров, отмеченных в «Списке» как расстрелянные и замученные с 17-го по 21-й год, составляют забитые до смерти и утопленные в Мойке и иных реках, речках и каналах тогдашнего Петрограда русские флотские офицеры... Я не представлял размаха этой гекатомбы, но перед глазами почему-то стояли черные шинели на льду, руки, которые цеплялись за гранит набережных и которые топтали коваными башмаками... Варфоломеевской ночью нас пугаете? У нас был «Варфоломеевский день», куда как пострашнее той парижской ночи...
Представьте и вы этот страшный день. Он был свободным от службы — ведь вчера, вчера наконец-то восторжествовала революция! - еще не было раскола на «красных» и «белых», а был всеобщий, воистину всенародный праздник великого освобождения России! И все высыпали на улицы с алыми бантами на груди. С бантами и боевыми орденами...
Чем объяснить дикое озверение толпы? Почему же одна часть России на второй день свободы уничтожала ее вторую часть? Топтала, топила, забивала кулаками на глазах петроградцев, гуляющих по алому от знамен городу? Даже оркестры играли... Не потому ли, что в нашей стране никогда не было народа единого, но всегда, всю горькую историю нашу существовал народ и существовали господа? И народ дико расправился с господами, как только почувствовал безнаказанность свою? И ведь это противоестественное разделение активно поддерживалось Советской властью, вспомните привычное — «народ и интеллигенция».
Думаете, что-нибудь изменилось с той поры? А нищенские оклады учителей, врачей, музейных работников, библиотекарей и пр., и пр.? А разваливающиеся школы, музеи, библиотеки, иные хранилища культурных ценностей?
...Мы напрочь забыли о культуре по той простой причине, что не понимаем, для чего она необходима и что она такое вообще... Мы восстанавливаем храмы Божьи с энтузиазмом внезапно уверовавших дикарей, не понимая, что для истинной Веры надо сначала построить Храм в душе своей. Никакая вера не способна превратить зверя в агнца Божьего, если в душе его не посеяны зерна общечеловеческой нравственности. А на это способна только культура во всех ее проявлениях: бытовом, семейном, правовом, научном, творческом. Ведь культура — это не знание Уголовного кодекса, не религиозные постулаты, не обучение школьным азам. Культура есть система выживания нации, проверенная всем тысячелетним опытом ее существования. В этом и заключается национальная идея, и не следует сочинять в кабинетах то, что давно уже существует как данность, если мы намерены выжить как нация.
В противном случае придет второй день свободы. Бунт бессмысленный и беспощадный.
Борис Васильев
В нашем «круглом столе» мнение темы, к сожалению, не были затронуты. Одна из них - очень важная, прозвучала на страницах «Общей Газеты» как раз тогда, когда этот номер готовился.
Автор публикации - известный писатель с горечью размышляет о причине раскола в народе. Мы предлагаем читателю выдержки из его статьи.
ПРЕДЧУВСТВИЕ «БОЛЬШОГО СЛОМА»
Александр Семенов
Особенности интернациональной охоты
В девятом номере нашего журнала за прошлый год появилась статья под рубрикой «Наука: на рубеже столетий Автор задался вопросом: что было в науке и чего нам от нее ждать на перекрестке веков? Часть заглавия той статьи мы решили использовать уже в качестве новой рубрики, тем более что «предчувствия», похоже, начинают оправдываться.
На всякое событие можно смотреть двояко: изнутри и снаружи. Современная наука давно стала уделом экспертов, и поэтому все научные новости видны нам — непосвященным — исключительно снаружи. Работы, отмеченные Нобелевской премией, с такой точки зрения обычно выглядят вереницей озарений и чуть ли не случайных находок. Волей-неволей начинаешь завидовать везунчикам: взял, померил, открыл, получил миллион долларов. Если же послушать самого автора открытия, то чаще всего это будет долгое перечисление мелочей, на наш взгляд, к делу не относящихся.
Со стороны видна лишь верхушка айсберга. Причем в отличие от природной ледяной горы, у научного исследования от постороннего взора скрыто не девяносто процентов объема, а девяносто девять и девять десятых. И восхищаться описанием подводных частей доступно лишь знатокам, но именно там и упрятана самое наука. Поэтому я в очередной раз постараюсь рассказать о науке «изнутри», тем более что представился на редкость удачный повод. Сотрудничество, в котором я участвую, вроде бы открыло что-то необычное. Точнее, пока нельзя сказать, что открыло, и не наверняка необычное, но идет процесс «открывания». Вот о нем-то и разговор.
От постоянных читателей журнала уже нет смысла скрывать, что в свободное от писания научно-популярных статей время я продолжаю трудиться в международном физическом центре ДЕЗИ, в Гамбурге, на ускорителе ГЕРА в составе крупного международного сотрудничества Н1 (более четырех сотен соавторов из тридцати семи научно-исследовательских институтов одиннадцати стран). Ускоритель этот необычный, можно даже сказать — уникальный: в нем сталкиваются встречные пучки электронов и протонов; нигде в мире больше ничего подобного нет. Заработал он пять лет назад.
Главная задача ускорителя и установок, действующих на нем,— исследование структуры протона. Если смотреть на результаты пятилетнего труда снаружи, то все нормально: опубликовано более пяти десятков статей в научных журналах, доклады о результатах ГЕРЫ регулярно ставят на всех научных конференциях. Но если постараться честно взглянуть изнутри, то ситуация теряет радужный ореол. Прежде всего на ускорителе не удалось достигнуть запланированной светимости, то есть частоты столкновений протонов с электронами. Нельзя сказать, что это чья-то ошибка, просто объективные трудности: никто никогда не строил ничего похожего, поэтому на деле многое оказалось чуть хуже, чем замысливали. А когда множество «чуть-чуть» сложилось, выяснилось, что количество столкновений в десять раз меньше того, что планировалось.