Страница 56 из 57
Гостиница была большая, очень новая, тридцатиэтажная. Архитектура ее была направлена на недопущение в комнаты солнца и суховеев с пылью. Лоджии имели в глубину футов пятнадцать. Я сразу решил, что там и буду спать. Паразит эльф затащил меня на седьмой этаж, но я уж был рад, что не на тридцатый.
С видом оскорбленного достоинства мы заползли в свои номера. Оба несколько пережимали — Келеборн всячески показывал, какая пошлость нас окружила, а я намекал, что сам за себя отвечаю и таскать от игрушек не позволю. Распаковался, умылся, пошел завтракать. В этой гостинице на каждом этаже была кафешка, а ресторан занимал крышу. Туда я, конечно, не полез — мало того, что высоко, так ведь еще и жарко. Вечером обдумаем ...
В кафешке меня перехватил эльф. Мы в мрачном молчании отзавтракали, потом посмотрели друг на друга и развеселились.
— Рэнди, непоследовательное вы создание,— сказал Келеборн.— Ну неужели вы хоть на миг допускаете мысль, что веревки фирмы «Галадриэль лимитед» достойны употребления в хозяйстве?
— Почему бы и нет,— сказал я.— Капрон хороший, насколько я успел заметить. Плетение прочное. А что до названия... Не можете ведь вы мне продать настоящую лориэнскую веревку.
— Нет, могу только подарить,— сказал эльф.
Когда до меня дошло, я засмущался.
— Выходит, на подарок напрашиваюсь... Неудобно как-то.
— Чего там,— сказал эльф легко.— Мне-то она на что? Повеситься разве...
Я замахал на него, понес какую-то чушь. Но своих намерений не оставил. Шикарные матомы продаются, всем подарю — когда вернусь, все в гости сбегутся, и родня, и сотрудники, и Туки, и Брендибаки. А настоящая веревка — это ДСП, для собственного пользования, так- то.
— Пойдем на озеро? — поинтересовался Келеборн.
— Если не будете становиться между мной и сувенирами.
Эльф криво усмехнулся:
— Не могу пообещать. Может, вы уж закупитесь тогда без меня, а ближе к вечеру пройдемся?
— Ага,— сказал я.— И фейерверк посмотрим.
Эльф завел глаза под скальп и пошел до хаты.
Я спустился в царство сувенирных развалов. Сначала в «Г-лимитед» укупил тягучую авоську с мелкой ячеей и неограниченной вместимостью, а потом пошел ее набивать. Больше всего, конечно, я брал игрушек: какой же хоббит в гости без деточки придет... Это вам не Арнор с проблемой второго ребенка. Заводные и разборные орки, мечи с подсветкой, свистки «Назгул», три куклы Гали (видимо, все та же Галадриэль, только для маленьких), наборы «Братство Кольца», накладные бороды, роанские кони на колесиках... Чего не было — это кукол Арагорна и Арвен. То есть в «Братство» входил девятый элемент, но эта пластмассовая мелочевка не в счет. А вот отдельно, с именами — не было. Видимо, все еще сказывалось, что это как- никак предки нынешнего Короля. Чуть дальше я радостно обнаружил пластиковый набор «Лориэн»: сборный мэллорн высотой два фута и коробка эльфов размером с палец. Я ходил кругами и облизывался. Во мне зрела подлость. Я изучил набор досконально. Пластмассовый Келеборн вверг меня в мерзкое хихиканье, напугавшее продавца. Я приобрел два набора, и продавец успокоился.
Я отнес авоську и пошел на пляж. Голубая гладь Нурнена была густо усеяна купальщиками, катерами, лодками, надувными плотами и матрасами, спасательными кругами, плавающими игрушками. Найдя место, где я умещался во весь рост, я улегся загорать и балдеть.
Однако недолго музыка играла, недолго фраер загорал.
— Извините, я вам не помешаю? раздался надо мной смутно знакомый голос. Разлепив глаза, я натолкнулся взглядом на нашего харадримца. Он был все в той же набедренной повязке, но здесь, на пляже она выглядела абсолютно естественной.
— Нисколько,— как можно непринужденнее ответил я, а сам подумал: «Интересно, он что, тоже хочет позагорать?». Эта мысль возымела такое действие, что, как я ни крепился, удержаться от невнятного хрюка так и не удалось. Пришлось срочно спасать положение:
— Простите, я подумал: как забавно — мы уже неделю не расстаемся, а до сих пор незнакомы.
— Да, в самом деле,— с готовностью подхватил харадримец.— Позвольте представиться: Барин Обатута, профессор Харадского университета, доктор искусствоведения.
Я назвал себя. Как я и опасался, мое родовое имя произвело на собеседника должное впечатление.
— Вы ведь... да... хоббит, кажется? Для нас это так экзотично...
— Как для нас харадримцы...
— Что? Ну да, конечно... Извините, я не хотел бы показаться навязчивым, но... вы имеете какое-нибудь отношение к тому самому Гэмджи?
Я мысленно навесил на себя мраморную мемориальную доску семь на восемь футов и ответил:
— Имею. Я прямой потомок Того Самого Гэмджи — Друга и Соратника Великого Фродо Бэггинса... ну и так далее. А что?
— Нет, ничего,— профессор смешался, но после недолгой паузы все же продолжил— Я вот думаю: неужели с вас тоже взяли деньги за этот тур? Вас бы следовало пригласить за счет фирмы, как почетного гостя.
— Если всех Гэмджи катать за счет фирмы, она обанкротится,— важно сообщил я. И почему я вечно страдаю за предка? Он-то таких любопытных гнал метлой из Бэгэнда. Только потому я там и живу. Сейчас начнется: как вам преображенный Мордор (а чего в нем преображенного, я что, другой видел?), что сказал бы знаменитый Сэмвайз... Ух, что бы сказал Сэмвайз. Ни в одну летопись эти его выражения не вошли, но в Хоббитоне среди мужской половины их вспоминают в крайнем душевном исступлении. И хоть одна зараза знала бы селекционера Гэмджи. Нанять, что ли, пресс-секретаря. Из Фэрбэрнов. Который век кормятся, паразиты, памятью предка да выборными должностями. А ко мне пытаются экскурсии водить, прямо домой. Что характерно, бесплатные, то есть за мой счет. Правда, после того как я купил Хуана и посадил у двери на очень длинной (и очень тонкой) цепи, экскурсий поубавилось.
Харадримский Барин продолжал за что-то благодарить моего предка в моем лице. Кажется, за процветание Мордора и Харада. Обратился бы к Оле. Тут я наполнился неожиданной злостью и прервал его:
— Не думаю, господин профессор, что эти страны должны быть благодарны моему предку. Ведь крах Великого Саурона вывел Харад из числа держав-победителей, и, сколь я понимаю, вы только недавно избавились от гондорской оккупационной администрации.
Удар попал в точку, да только не в ту. Профессор посерьезнел и почернел еще больше, поправил свои золотые очки и умоляюще произнес:
— Не говорите так, господин Гэмджи. Моя страна, мой народ очень благодарны вашему уважаемому предку и его друзьям. Победители! — он начал волноваться.— Возможно! Только потомок этих победителей Барин Обатута вряд ли мог бы изучать харадскую деревянную скульптуру — ее просто не было бы, потому что орки свели бы лес по всему Средиземью, и неоткуда было бы импортировать дерево. И я не мог бы изучать и собирать кхандскую резьбу по кости, потому что все мумаки шли на военные цели и оставляли свои бивни где угодно, но не там, где живут скульпторы и резчики. И вообще искусства в Мордоре не поощрялись. И купаться в озере Нурнен не довелось бы Обатуте — рабам не до купания. И гонял бы Обатута мумаков по степям, и крутил бы им хвосты, а то еще мог рыться на золотом прииске. Сейчас я профессор, а был бы неграмотным негром...
Я заржал, не смог сдержаться. Но Обатута не заметил каламбура.
— Вы смеетесь, но вы ведь не представляете себе, как жил Харад до гондорской «оккупации»! Да я мог умереть и не узнать, чего лишился в жизни! Ваша страна, как мне известно, была под оккупацией — и не Саурона даже, а какого-то его вассала — меньше года, а сколько потом ликвидировали последствия?
Я вспомнил обломки красного кирпича, постоянно выбираемые из почвы, свистнул и устыдился. Кроме того, профессор так разгорячился, что я испугался за него — еще удар хватит. Пришлось извиняться и просить не принимать мои слова всерьез.
— Да,— сказал Барин.— Вы тоже простите мою несдержанность, господин Гэмджи. Это мое больное место. Понимаете, такое отношение к Войне Кольца — как к спортивному матчу. Эти победили, те проиграли, победа по очкам... У нас появились какие-то м-м-м... полуграмотные проповедники, толкующие о «Великом Хараде, который мы потеряли». Их пока мало кто слушает, но я испугался, подумав, что такие настроения есть и на Западе.