Страница 49 из 56
Сахаров полагал, что позиция Тамма по отношению к ядер ном у оружию была близка к его собственной и что «Игорь Евгеньевич имел полное право чувствовать удовлетворение прн воспоминаниях об этих годах». Есть и другие свидетельства, что Тамм с энтузиазмом воспринимал успехи советских физиков не только в создании водородной бомбы (к которым был сам причастен), но и атомной.
Это надо связать с общей позицией, унаследованной с юношеских лет. Приверженность социалистическим идеалам своей молодости основывалась на чувстве моральной ответственности за происходящее в обществе, а не просто на «социалистической практике». Этой практике он сопротивлялся и в физике, и за ее пределами, ярче всего в защите отечественной генетики против лысенковщины — тогда официальной «социалистической» биологии.
Жестокий жизненный опыт не убил его веру в то, что в стране — при всех ее потерях — строится социализм.
Ландау: от марксистского материализма к антисоветскому идеализму
Ландау встретил 1917 год девятилетним. Так что есть больше основания называть его советским ученым. И он им был, до 1937 года.
«Быть советским» не так просто. К примеру, официальная советская философия, как еще помнится, состояла из двух главных частей, двух видов материализма - диалектического и исторического. Первый объявлял себя единственно верной теорией знания, и Ландау отвергал эту часть решительно. Исторический материализм брал на себя механизмы социальной истории, и его Ландау вполне принимал как основу «социальной физики».
Без какого-либо вовлечения в «политику» он свободно выражал свои социальные симпатии. Известный голландский физик Г. Казимир рассказал о задорнокрасных выступлениях Ландау в Дании еще в 1931 году. Другой пример — статья Ландау «Буржуазия и современная физика», опубликованная в «Известиях» в ноябре 1935 года. Статья посвящена трудному положению физики на Западе, где она «находится в резком противоречии с общей идеологией современной буржуазии, которая все больше впадает в самые дикие формы идеализма. ... Совершенно иначе относится к науке победивший пролетариат. Партия и правительство предоставляют небывалые возможности для развития физики в нашей стране. В то время как буржуазная физика черпает свои кадры из узкого круга буржуазной интеллигенции, которым занятие наукой по карману, только в Советском Союзе мшут быть использованы все действительно талантливые люди, которые, в противоположность выдвигаемой буржуазией теории, встречаются среди трудящихся не реже, чем среди эксплуатирующих классов. Только государственное управление наукой в состоянии обеспечить подбор действительно талантливых людей и не допускать засорения научных учреждений различными непригодными для научной работы «зубрами» от науки, по существу тормозящими ее развитие. (Зубрами Ландау называл безнадежно отставших от науки, «масштабных» ученых мужей.)
Наши научные учреждения не зависят от благотворительности «культурных» капиталистов. Наконец, только у нас возможна организация популяризации настоящей нефальсифицированной науки для широчайших масс».
Разумеется, главным содержанием жизни Ландау были разнообразные и мощные работы в физике, а не такая «агитация за советскую класть»[3 Не мешало бы еще выяснить вклад в эту агитацию газетных профессионалов.]. Как раз в то же примерно время Ландау сделал одну из лучших своих работ — теорию фазовых переходов второго рода. Такие переходы — гораздо более невидимые, чем переход воды в пар или лед,— ответственны за явление сверхтекучести, открытое Капицей в 1938 году.
Так что теория Ландау родилась как раз вовремя. Однако вряд ли ей под силу те два невидимых фазовых перехода в социальных взглядах Ландау, которые произошли в те же годы.
Первое превращение в уме теоретика было подготовлено его зловеще-эмпирическим социальным окружением: Харьковский физтех, где Ландау возглавлял теоретический отдел, в начале 1937 года был разгромлен. Политические обвинения и аресты друзей убеждали в злокачественной природе этой напасти.
«К началу 1937 г. мы пришли к выводу, что партия переродилась, что советская власть действует не в интересах трудящихся, а в интересах узкой правящей группы, что в интересах страны свержение существующего правительства и создание в СССР государства, сохраняющего колхозы и государственную собственность на предприятия, но построенного по типу буржуазно-демократических государств».
Это из показаний Ландау, собственноручно написанных им в тюрьме летом 1938 года.
Для ареста Ландау в апреле 1938 года, как известно и как ни удивительно для террора года 37-го, имелись законные — вещественные — основания: антисталинская (хотя и просоциалистическая) листовка, приуроченная к Первомайскому празднику. В ней было, в частности, такое:
«Товарищи!
Великое дело Октябрьской революции подло предано. ... Миллионы невинных людей брошены в тюрьмы, и никто не может знать, когда придет его очередь. ...
Разве вы не видите, товарищи, что сталинская клика совершила фашистский переворот?! Социализм остался только на страницах окончательно изолгавшихся газет. В своей бешеной ненависти к настоящему социализму Сталин сравнился с Гитлером и Муссолини. Разрушая ради сохранения своей власти страну, Сталин превращает ее в легкую добычу озверелого немецкого фашизма...
Пролетариат нашей страны, сбросивший власть царя и капиталистов, сумеет сбросить фашистского диктатора и его клику.
Да здравствует 1 Мая — день борьбы за социализм!..»
1937-й год яснее, однако, характеризует то, что главным пунктом обвинения Ландау стала не реальная антисталинская листовка, а вымышленное его вредительство в Харьковском УФТИ.
Но была ли эта фантастическая листовка реальностью? И если так, почему она не привела к немедленному расстрелу?! Наверно, это еще одна подделка КГБ!
Такой была первая реакция друзей и коллег Ландау на публикацию материалов из архива КГБ в 1991 году за несколько месяцев до конца советской эпохи. Требуется некоторое усилие для осознания, что логика служащего НКВД весьма отличается от логики физика-теоретика. Следователю образца 1937 года гораздо проще было «сшить» дело, использовав добытые его коллегами признания харьковских физиков о вредительстве Ландау, чем пускаться в новое расследование дурацкой листовки. Тем более, что признания друзей Ландау уже были «подтверждены» их смертными приговорами, а листок бумаги, даже такой, не шел в сравнение с «реальным» вредительством.
Труднее вопрос, как это Ландау, с его материализмом и рационализмом, решился на такое безумно-смертельное самовыражение, как листовка? На что он мог надеяться?
Чтобы попытаться понять его мотивы, нужно принять во внимание его личные обстоятельства.
Прежде всего надо сказать, что листовка была написана рукой не самого Ландау, а его близкого друга, М. А. Кореца (арестованного в одну ночь с Ландау и проведшего два десятилетия в Гулаге). Впрочем, Ландау, известный своей гpaфофобией, почти всегда пользовался руками коллег для письма; знаменитый «Курс теоретической физики» написан в основном рукой Е. М. Лнфшица. Корец преклонялся перед даром Ландау-теоретика, а у Ландау были основания доверять способности своего друга разбираться в практической стороне жизни.
В Харькове Корец активно защищал стремление Ландау обеспечить надлежащее место для чистой науки. Эту активность новый директор института счел направленной против прикладных и, главное,— военно-прикладных работ. В результате в ноябре 1935 года за «дезорганизаторскую работу... по срыву выполнения заданий оборонного значения» Кореца арестовали.
Теперь Ландау поспешил на защиту друга, и его усилия оказались невероятно успешными: к лету 1936-го Кореца освободили «за недостатком улик» — поразительное по тому времени основание. Такой успех мог подкрепить веру в собственные «социальные» силы в тогдашней Советской стране.