Страница 37 из 56
К 850-ЛЕТИЮ МОСКВЫ
(Продолжение беседы. Начало в № 1)
Ростки нового
С. Червой: — Переходя через хронологический рубеж 1238 года, мы попадаем в совершенно другую эпоху. Последствия монгольского нашествия были для Северо-Восточной Руси ужасающими. Летописец заключает перечень сожженных городов словами: «И несть места, ни вей (веси. — С. Ч.), ни сель, тацех редко, кдеже не воеваша на Суждальской земли; и взяша городов 14, опрочь слобод и погостовъ, во один месяц февраль, кончевающюся 45 — тому лету» (1238 год).
Материальная культура беднеет, упрощается, как бы истончается; исчезают целые ремесленные традиции, уходит курганный обряд погребения, постепенно все меньше и меньше встречаются женские украшения, столь многочисленные и так характерные прежде для Древней Руси. Но что удивительно и парадоксально — именно посреди этого разорения, истончения и убывания пробиваются первые ростки раннемосковской культуры.
Л. Беляев: — После монгольского нашествия развиваться трудно, это понятно. Как, благодаря чему Москве удается преодолевать эти трудности, мы плохо знаем. Невостребованные клады, пожарные слои и погибшие жилища (на территории Кремля, на участке Казанского собора и другие) — свидетельства гибели, бед и горестей жителей города. Однако я уже говорил и повторяю, раскопки не показывают заметного перерыва в жизни людей. Мы не фиксируем их. Вот старая Рязань — другое дело. Здесь — прерванное развитие. Жизнь еще долго теплится, но развитие оборвалось, структура умерла сразу. Там мы не находим на центральном городище, которое назвали бы кремлем, ни одного клада, не говоря уже о таких, как знаменитые старорязанские. Территория старой Рязани, обнесенная гигантским трехкилометровым валом начала XII века, на девяносто процентов просто не освоена и уже не будет освоена в эту эпоху. Вот что такое прерванное развитие. В Москве все по-другому.
С. Чернов: — Действительно, в какой бы части древнего московского посада не проводились раскопки — на месте Сената в Кремле или в Историческом проезде близ Красной площади — домонгольские отложения не перекрыты стерильными прослойками. Напротив, на месте разрозненных построек домонгольского времени (одна из них, изученная в районе Казанского собора, имеет радиоуглеродную дату 1220-е годы) в середине XIII века складывается сплошная застройка. Продолжают развиваться Великий посад у подножия Китайгородского холма (Зарядье), поселение между рекой Неглинной и ручьем Черторыем (близ церкви Антипия) и селище в Заяузье. Но вот что важно понять — все, что происходит в этот период на территории Московского края и сопредельных землях, нельзя описать одной формулой.
Спас оплечный.
Икона Успенского собора Московского Кремля. Одно из основополагающих произведении московской иконописи первой половины XIV века, сложившейся в русле духовных исканий Византии раннепалеологовского периода.
Процессы, протекавшие в это время, сложны, противоречивы. И все-таки разбираться в них необходимо. Посмотрим сначала на демографию и хозяйственное освоение земель.
Нашествие нанесло особенно сильный урон городской жизни как культурной традиции. Оно словно вышибло ее. Зарождение новых традиций хозяйственной жизни мы «ловим» поначалу на сельских территориях. Это очень важный момент в тех изменениях, которые произошли, поэтому хочу рассказать подробнее.
Сейчас у нас есть возможность сравнить результаты исследований сельских территорий на северо-востоке Московского княжества (волости Радонеж, Боря и Переяславское пограничье) и в ближнем Подмосковье (Пехорская волость) и увидеть серьезные демографические сдвиги. Исследования показывают, что в результате нашествия погибло не менее половины поселений. Поселения же, которые пришли им на смену, археологи долгое время просто не могли обнаружить. Вдоль бровок коренных берегов крупных рек (таких, например, как приток Клязьмы Воря) их практически не было, хотя раньше именно здесь селились бы люди. Это были их любимые места. На территории же современных сел, которые по большей части расположены на водоразделах, слои второй половины XIII—XIV веков просто отсутствовали.
С помощью сплошных археологических разведок, изучая обширный корпус актов XV века, писцовые и межевые книги XVI—XVII веков и карты Генерального межевания, удалось изучить всю сеть поселений, существовавшую в XIV—XVI веках. Но и этого было недостаточно, поскольку керамический материал этих мест долгое время не удавалось датировать с высокой степенью точности. Лишь после того как точность была повышена, мы смогли вьщелить среди всей массы поселений селища второй половины XIII — первой половины XIV веков. И вот что оказалось. В этот период началось освоение водоразделов на тех участках, которые были удобны для распашки. Чаще всего — южные склоны возвышенностей. Сами поселения располагались в двухстах — пятистах метрах от рек и ручьев, на высоте до сорока метров над их уровнем. Судя по всему, источником воды стали ключи, не случайно они играют такую большую роль в топонимическом ландшафте более позднего времени. Если в домонгольский период большая часть поселений строилась на плоских приречных террасах, то теперь жилища возводят на пологих склонах. Речь таким образом идет не больше не меньше, как об изменении традиции хозяйствования и расселения.
Видимо, тот стресс, который пережили люди в результате монгольского нашествия, повлиял на привычки, заставил изменить их. Сельская инфраструктура в середине второй половины XIII века восстанавливается уже на основе иных, чем в домонгольский период, форм хозяйствования. Начинается освоение обширных водораздельных пространств, новых ландшафтов, ранее малодоступных для земледелия. На смену узким полосам освоения вдоль рек приходят компактные скопления поселений, а ведь это — зародыши «волостей», известных по источникам XIV века! Вот где начало «типичного» для Московского государства.
В разных природных условиях процесс этот идет по- разному. Клинско-Дмитровская гряда, пересекающая все Северное Подмосковье от Переяславля до Волоколамска и далее до Старицы, осваивалась чрезвычайно активно. В районе Москвы гряда достигала максимальной ширины.
Территория Северо- Восточной Руси и расположение земель, освоение которых приходится на вторую половину XIII-XIV веков: I - города; II ~ границы княжеств на середину XIV века; III — моренные возвышенности, активно осваивавшиеся земледельческим населением (показаны вплоть до границ Смоленского княжества); IV — районы, детально исследованные археологически: Пехорский стан (к востоку от Москвы) и волости Радонеж, Бели и Веря (на северо-востоке Московского княжества).
Моренные ландшафты простирались здесь до самой Оки. Именно в эти районы и шел приток населения из Суздальского Ополья, о котором писал еще В. О. Ключевский. Насколько велики были последствия этого демографического сдвига, теперь мы хорошо знаем. И в связи с этим уместно вспомнить такое понятие географии, как центр тяжести населения какой-либо страны или исторической области. В Российской империи он приходился на Тамбов, в СССР — на Оренбург. Медленно, но верно он перемещался на восток, где начиналась пустыня...
Итак, центр тяжести населения во второй половине XIII века начал сдвигаться из ополья к западу, и это в очень большой степени способствовало росту доходов и имущества переяславских, московских и тверских князей, которые на протяжении 1280-х и первой половины 1290-х годов действовали сообща, поддерживая великого князя Дмитрия Александровича в его борьбе с Андреем Александровичем Городецким.
Далее. Вот тут-то снова необходимо вернуться к городу и, в частности, к Москве. Дело в том, что город по большей части является своего рода ядром, вокруг которого группируется сеть сельских поселений. По крайней мере в рассматриваемое время это было именно так. Как у дерева в засуху засыхают вначале наиболее удаленные от ствола ветви, так и в расселенческой структуре периферия значительно более уязвима, чем ядро. Вот мы и попробуем сопоставить расселенческую структуру на периферии и в центре Московского княжества. В волости Веря — это пятьдесят километров от Москвы — на протяжении всего XIII века в большинстве домонгольских поселений хозяйственная жизнь так и не восстановилась. В Пехорской же волости, а это двадцать километров от Москвы, она не только восстановилась, но и распространилась вширь, так что сельские угодья заполнили практически все ландшафтные ниши, доступные для земледелия и бортничества. Причина понятна: близость к Москве способствовала быстроте регенерации.