Страница 23 из 24
— Я ведь успела кое-что прикопить, дружок, — говорит она, — и вообще, нам с тобой будет рай и в шалаше. Король почти обезумел от ярости.
— Не женюсь я на ней! — выкрикивает он. — Фея, добрая фея, посоветуй, как мне быть!.. — И он стал в растерянности оглядываться по сторонам и тут увидел строгое лицо Черной Палочки.
— «И что эта Черная Палочка все пристает ко мне с советами, напоминает, что нужно держать слово? Может, ей кажется, что мне не хватает благородства?..» — повторила фея кичливые речи Перекориля.
Он не выдержал ее пристального взгляда; он понял: никуда ему не уйти от этой пытки.
— Что ж, ваше преосвященство, — сказал он таким убитым голосом, что святой отец вздрогнул, — коли фея привела меня на вершину блаженства только затем, чтобы низринуть в бездну отчаяния, коли мне судьба потерять Розальбу, я, по крайней мере, сберегу свою честь. Встаньте, графиня, и пускай нас обвенчают; я сдержу свое слово, только мне после этого не жить.
— Перекориль, миленький! — закричала Спускунет, вскакивая с места. — Я знала, знала, что твое слово крепко, знала, что мой королевич — образец благородства. Скорее рассаживайтесь по каретам, дамы и господа, и едем в церковь! А умирать не надо, дружочек, ни-ни. Ты позабудешь эту жалкую камеристку и заживешь под крылышком своей Барбары! Она не хочет быть вдовствующей королевой, разлюбезный мой повелитель! — Тут старая ведьма повисла на руке бедного Перекориля и, поглядывая на него с тошнотворными ужимками, засеменила рядышком в своих белых атласных туфельках и впрыгнула в ту самую карету, которая должна была везти в церковь его и Розальбу. И опять загремели пушки, затрезвонили все колокола, люди вышли на улицу, чтобы кидать цветы под ноги жениху и невесте, а из окна раззолоченной кареты им кивала и улыбалась Спусси. Вот ведь мерзкая старуха!
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,
в которой разыгрывается последние действие нашего спектакля
Бесчисленные превратности судьбы, выпавшие на долю Розальбы, необычайно укрепили ее дух, и скоро эта благородная юная особа пришла в себя, чему немало способствовала замечательная эссенция, которую всегда носила в кармане Черная Палочка. Вместо того чтобы рвать на себе волосы, тужить и плакать и вновь падать в обморок, как поступила бы на ее месте другая девица, Розальба вспомнила, что должна явить подданным пример мужества; и, хотя она больше жизни любила Перекориля, она решила не вставать между ним и законом и не мешать ему выполнить обещание, о чем и поведала фее.
— Пусть я не стану его женой, но я буду любить его до гроба, — сказала она Черной Палочке. — Я пойду на их венчание, распишусь в книге и от души пожелаю молодым счастья. А потом я вернусь к себе и поищу, что бы такое получше подарить новой королеве. Наши фамильные драгоценности чудо как хороши, а мне они уже не понадобятся. Я умру безмужней, как королева Елизавета,[15] и перед смертью завещаю свою корону Перекорилю. А сейчас пойдем, взглянем на эту чету, милая фея, я хочу сказать его величеству последнее «прости», а потом, с твоего позволения, возвращусь в свое царство.
Тут фея с особой нежностью поцеловала Розальбу и мигом превратила свою волшебную палочку в поместительную карету четверней со степенным кучером и двумя почтенными лакеями на запятках; уселась вместе с Розальбой в эту карету, а следом за ними туда влезли и Обалду с Анжеликой. Что касается нашего честного Обалду, то он плакал навзрыд, совершенно убитый горем Розальбы. Сочувствие доброго принца очень растрогало королеву, и она пообещала вернуть ему конфискованное поместье его отца, светлейшего Заграбастала, и тут же в карете пожаловала его высочайшим званием первого князя Понтии. Карета продолжала свой путь, и так как она была волшебная, то скоро догнала свадебный кортеж.
В Пафлагонии, как и в других странах, существовал обычай, по которому до венчания жениху с невестой надлежало подписать брачный контракт, и засвидетельствовать его должны были канцлер, министр, лорд-мэр и главные сановники государства. А так как королевский дворец в это время красили и заново меблировали и он был еще не готов к приему новобрачных, те надумали поселиться поначалу во дворце принца — том самом, где жил Храбус до захвата престола и где появилась на свет Анжелика.
Свадьба подкатила ко дворцу; сановники вышли из экипажей и стали в сторонке; бедная Розальба высадилась из кареты, опираясь на руку Обалду, и почти в беспамятстве прислонилась к ограде, чтобы в последний раз посмотреть на своего милого Перекориля. Что же касается Черной Палочки, то она, по обыкновению, выпорхнула каким-то чудом в окно кареты и сейчас стояла у порога дворца.
Король поднимался по дворцовым ступеням об руку со своей ягой до того бледный, словно всходил на эшафот. Он только взглянул исподлобья на Черную Палочку: он был зол на нее и думал, что она пришла посмеяться его беде.
— Прочь с дороги, — надменно бросает Спускунет. — И чего вы всегда суетесь в чужие дела, понять не могу!
— Так ты решила сделать несчастным этого юношу? — спрашивает ее Черная Палочка.
— Да, я решила стать его женой, вот так! Вам-то какая печаль? И потом, слыханное ли дело, сударыня, чтобы королеве говорили «ты»? — возмущается графиня.
— И ты не возьмешь денег, которые он тебе предлагал?
— Не возьму.
— Не вернешь ему расписку? Ты же знаешь, что обманом заставила его подписать эту бумагу.
— Что за дерзость! Полисмены, уберите эту женщину! — восклицает Спускунет.
Полисмены кинулись было вперед, но фея взмахнула своей палочкой, и они застыли на месте, точно мраморные изваяния.
— Так ты ничего не примешь в обмен на расписку, Спускунет? — грозно произносит Черная Палочка. — В последний раз тебя спрашиваю.
— Ни-че-го! — вопит графиня, топая ногой. — Подавайте мне мужа, мужа, мужа!
— Ты его получишь! — объявила Черная Палочка и, поднявшись еще на ступеньку, приложила палец к носу дверного молотка.
И бронзовый нос в ту же секунду как-то вытянулся рот открылся еще больше и издал такое рычание, что все шарахнулись в сторону. Глаза начали бешено вращаться скрюченные руки и ноги распрямились, задвигались и, казалось, с каждым движением все удлинялись и удлинялись; и вот дверной молоток превратился в мужчину шести футов росту, одетого в желтую ливрею; винты отскочили, и на пороге вырос Дженкинс Спускунет, — двадцать с лишним лет провисел он дверным молотком над эти порогом!
— Хозяина нет дома, — проговорил Дженкинс своим прежним голосом; а супруга его, пронзительно взвизгнув, плюхнулась в обморок, но никто на нее даже не посмотрел.
Со всех сторон неслось:
— Ура! Ура! Гип-гип ура!
— Да здравствуют король с королевой!
— Вот ведь чудо!
— Рассказать — не поверят!
— Слава Черной Палочке!
Колокола запели на все голоса, оглушительно захлопали ружейные выстрелы.
Обалду обнимал всех вокруг; лорд-канцлер подбрасывал в воздух свой парик и вопил как безумный; Атаккуй обхватил за талию архиепископа и от радости пустился отплясывать с ним жигу; что же до короля, то вы, наверно, и без меня догадались, как он повел себя, и если он два-три раза или двадцать тысяч раз поцеловал Розальбу, то, по-моему, поступил правильно.
Тут Дженкинс Спускунет с низким поклоном распахнул двери, в точности как делал это раньше, и все вошли внутрь и расписались в книге регистрации браков, а потом поехали в церковь, где молодых обвенчали, а потом фея улетела на своей палочке, и больше о ней никто не слыхал.
15
Речь идет о Елизавете Тюдор — английской королеве, правившей во времена Шекспира.