Прикосновение

И вот, наконец, когда каждый пришёл к определенному выводу, все авгуры собрались на Совет. Но по закону, мы, кто, заинтересован в твоем удочерении, не имели права общаться ни с кем. Элиин, я, твои друзья и их родители, кто близко знал и любил тебя, были заперты в доме правителя Солнечного мира, до окончания решения. И в этот момент ты и прибежала к нам. Мы не могли, понимаешь, просто не имели права, открыть тебе дверь. Нам, казалось, что ничего страшного не может случиться. Надо было подождать только несколько дней. И все будет хорошо! Кто же знал, что Фан поступит так опрометчиво! И что ты услышишь его разговор со Смием! И что сама выберешь Тагара и уйдешь с ним. А ведь Совет принял решение в нашу пользу!!!!!!!!!! Но было поздно! Ты предпочла Лунный мир!

На несколько лет мы потеряли тебя из виду. До нас доходи только отрывочные слухи, а по ним тебе было там не плохо. И только по ночам, я позволяла себе пробираться в твою спальню, и каждый раз удивлялась, как ты быстро растешь, как взрослеешь.

То что случилось с тобой перед тем, как ты отправилась на Третью планету в свою первую экспедицию, я узнала от Фана. Он плакал как ребенок. Сначала я чуть не задушила его собственными руками, но потом... Он так старался тебя вернуть... Рогатая башка, дуралей! И все сам испортил. Но ты вернулась и из первой экспедиции, и из второй.

А потом до меня дошли слухи, что в вашем городе люди наблюдают необычные природные явления. Они называли это "поцелуем солнца". Такое странное название разожгло любопытство. И я решила посмотреть, что это такое, тем более что это было именно в то время, когда ты возвращалась из экспедиции, а я хотела повидать тебя, как всегда скрытно. И вот однажды, сидя у приятельницы, ты помнишь, у меня в каждом городе есть приятельницы, услышала стук в дверь, на пороге соседка моей хозяйки, испуганно прошептала:

- Начинается, выходите...

Я вышла из дома. На улице была удивительная тишина, если не считать тихого гула, приблизительно такого, как в улье. Это жители переговариваются шёпотом, и смотрят на небо. Природа замерла, будто в ожидании чего-то. Знаешь, такое бывает перед ливнем, все затихает, даже листья перестают шевелиться. Небо затянуто низкими облаками. Осень. И вдруг словно, что-то прорвалось, тучи разошлись, выглянуло солнце и все засверкало. Словно несколько светил вдруг обрушили на землю разноцветные лучи. Всё блестит, искриться, и от башни Дацана исходят волны радости. Люди подставляют лица свету и смеются. Я поднялась в воздух и увидела тебя, ты кружилась по крыше.. И тут мне открылось то, что я узнала бы давно, будь всегда с тобой рядом. Ты - Милада...

Как-то сами собой, вспомнились эти эпизоды из моей прошлой жизни. Вот удивительно, как такое можно было забыть. Каждый раз, прибывая из очередной экспедиции, я думала о Тагаре. Не забыл ли он меня? Не передумал ли? Видеть его не могла. Наши встречи были под запретом. Нам дали испытательный срок, доказать всем, что наши чувства не прихоть. А я выходила на крышу Дацана и долго всматривалась поверх крыш в до боли знакомый балкон. Я часами простаивала там, пока в дверях не показывалось что-то ярко красное. Не помню, что это было! Только знаю одно, это был знак. Знак мне, что все в порядке, он ждёт, помнит. И тогда меня охватывал восторг. Я кружилась от счастья...

Таира продолжала: - Кстати, ты знаешь, что умеешь летать? Ты должна была это понять.

Пожала плечами:

- Там на Третьей планете, мне часто снился сон, что поднимаюсь в воздух, и лечу над прекрасным миром. В детстве грезила им, хотела попасть туда. Потом поняла, это мое воображение, попытка сбежать в счастливый край...

- Этот край - твоя Родина.

- Я не знала! Подожди, вспомнила. Когда жила с отцом, Фаном, в лесу, все удивлялись, что никогда не падала с лиан, могла перепрыгнуть с одного дерева на другое, стоящие на приличном расстоянии друг от друга. Отец говорил, это потому, что лёгкая...

- Лёгкая! Рогатая башка! Слепец...

- Не надо Таира! Не говори так. Мне ...это неприятно. Я... Я люблю его.

- Ты права, что ж теперь плакать, когда каша все равно убежала. Понимаешь, придти и сказать знающим кто ты, я не могла. Эти знающие странные люди. Им надо все явления втиснуть в рамки определений. Их уму подвластно только то, что они могут объяснить. Помню, как они призвали меня к себе, чтобы изучить мой "феномен". Нацепили на меня каких-то проводков, а потом просили сдвинуть с места стакан, не притрагиваясь к нему, или сказать о чем думает человек, находящийся в соседней комнате, или вызвать дождь. Это бессмысленно. Я не умею делать этого. Нет, конечно, когда моему народу угрожала засуха, я вызвала дождь, но для этого мне надо было соединиться с природой, почувствовать, понять, отчего воздушные потоки обходят нас стороной. А просто так из ничего сотворить тучку - бред. Они же до того замучили меня своими дикими бессмысленными экспериментами, что я обиделась, и нечаянно сожгла все их оборудование. С тех пор вход в Дацан мне заказан. Они, как малые дети обиделись на меня, и считают, что я скрываю от них что-то важное. Глупые, оболтусы. Дать им возможность - мучить тебя, не имела права. Оставалось ждать. Единственно кому я все рассказала, был Тагар. Он умный мальчик, сама не пойму, как в столь прагматическом мире мог появиться этот все понимающий юноша.

И вот однажды он вызвал меня и рассказал, что стал твоим невольным убийцей. Он был сильно удручен. Но Майдари, он сделал благое дело. Он спас тебя. Если бы он не предпринял столь жестких мер, ты погибла бы...

И снова в памяти всплывает - каменные стены на них в подставках факелы, большой стол покрытый гобеленом, металлические кубки, кувшины, блюда с мясом и фруктами. Я сижу на стуле, а надо мной свесился огромный мужчина с черными сальными волосами в красной шапке. Я чувствую, как от него исходит злоба, перемешанная с ужасом. Он что-то требует от меня. Сейчас уже не помню что. Он говорит, что достаточно одного моего слова, и я ни в чем не буду нуждаться, весь мир будет лежать у моих ног. Но я молчу и улыбаюсь, потому что знаю - это конец всем моим страданиям. Впереди меня ждет исполнение желаний. Я вызвала подмогу, и она придет. Вдруг он хватает мою руку и так сильно сжимает ее, что мне кажется, слышу хруст костей.

- Мне больно,- говорю я тихо, и резко освобождаю руку. Сама не знаю почему, но мои ногти впиваются ему в щеку, и когда я опускаю ладонь на стол, с перекосившегося лица, исполосованного четырьмя глубокими бороздами, течет кровь. Поднимаюсь на ноги, вытаскиваю белоснежный платок и бросаю ему:

- Вы испачкались...

Его лицо - гримаса ярости, держась за левую щеку, он зовет стражников и кричит:

- Взять эту дрянь, к солдатам ее, пусть попробуют мягкого тела леди.

Грубые руки хватают меня за талию и тащат по узким проходам, каменным ступеням вниз-вниз. Потом перед глазами вспыхивает тусклый свет и пьяные лица, горящие похотью глаза и протянутые ко мне руки. Кто-то срывает с меня платье и толкает в маленькую ванючую комнату. И тут я вижу его - голый череп, серый балахон, подпоясанный веревкой, и знакомые до боли глаза. Я кидаюсь к нему...

Что-то горячее течет по моему животу, я провожу рукой по рубахе, пальцы натыкаются на рукоятку ножа и боль. Сильная, горячая, острая боль...

Потом в памяти всплывает лицо, которое, то обрамлено черными сальными волосами, то светиться состраданием на голом черепе. Какие-то голоса и отрывки фраз...

- Откуда у нее нож? Всех казнить! Она должна жить! Озолочу, спаси ее! Как она могла? Это грех! Самоубийство - грех, ее ждет ад!

- Это не самоубийство, господин! Это убийство! Грех ляжет на того, кто вынудил ее совершить это. На тебя!

- Поводырь запрещает самоубийство!

- Когда женщина бросается со стены, спасаясь от преследователей, разве она совершает грех?