Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 15 из 20



Не хотелось платить лишних денег, но контракт… Да и итальянцев было всего двое. Сдюжим и эти расходы, зато потом…

Ох ты, а ведь никто из наших не владеет итальянским. Как общаться-то? Опять придется все самим, а деньги зря только потеряем.

Но итальянцы свободно говорили по-английски, ага, это уже лучше, английский мы как-нибудь осилим, хоть со словарем. И все-таки нужен был человек, который мог понимать быструю и экспансивную английскую речь итальянцев.

Кинули клич по заводоуправлению – выяснилось, что оценки в дипломах у всех были хорошие, но отсутствие практики себя показало. Конфуз, однако. Итальянцев отправили ночевать в гостиницу, решив, что утро вечера мудренее. Завтра кого-нибудь найдем по родственникам и знакомым. Не хватало еще на переводчика разоряться.

На следующий день в обед Андрей Петрович заметил, что Анна Брусникина спокойно щебечет с иностранцами в цеху, возле пока мертвой громады станка, и все трое смеются.

– Аня, вы что же, английским владеете?

– Да, Андрей Петрович. У меня мама преподаватель…

– И вы все понимаете, что они говорят? – Начальственный маразм уже успел оставить отпечатки пальцев на мозговых извилинах Караваева, и теперь соображал он туго. Иногда своим было труднее понять его, чем иностранцев.

– Ну конечно! Ничего сложного здесь нет…

– Тогда будете переводчицей. А то не сладить нам с ними.

– Андрей Петрович, а вдруг я что-нибудь напутаю?..

– Не напутаете. Вместе разберемся, – сказал Караваев и по-отечески положил руку на ее плечо.

С того момента, как он к ней прикоснулся, как почувствовал под тканью кофточки тонкую, хрупкую кость ее ключицы, он понял, что обречен. Он пропал, обратного хода нет. С ним начало происходить что-то такое, над чем он был абсолютно не властен. Он словно в космос воспарил, в высокое безвоздушное пространство над землей, и висел там неподвижно в темноте, среди звезд, а в груди его был только расширяющийся шар восторга. И долго его не сдержать. «Пропал, пропал!.. Ну, вот и хорошо…»

Анна Брусникина оказалась очень толковым помощником. С ней работы по установке и наладке станка пошли быстро. Итальянцы, конечно, заигрывали, флиртовали с ней, особенно Паоло, тот, который моложе и кудрявее. Это было понятно всем вокруг даже и без перевода. Наши мужики посмеивались и подкалывали Анну, она смущалась. Итальянцы не понимали, но догадывались, над чем похохатывают слесаря. В общем, атмосфера вокруг установки нового станка сложилась добродушная, работалось легко, без напряга, а в таком случае всегда все получается, как надо.

Только Андрей Петрович неожиданно помрачнел. А ну как этот Паоло сманит, увезет Аннушку от него в Италию?! Что ему тогда делать?

А что тебе, собственно, делать, спрашивал внутри него кто-то отвратительно трезвый, еще не перевернутый безумной любовной волной. При чем тут ты? Она молодая девчонка, и пусть устраивает свою личную жизнь как угодно. В Италию, значит, в Италию. Может, оно и к лучшему, тебе же спокойнее будет – там все-таки цивилизация… Не на тебя ли, козла пожилого, должна она променять свое счастье? Нет, конечно, не должна…

Мрачное состояние Андрея Петровича не прошло мимо внимания коллектива. Давно уже не была секретом и влюбленность Караваева. Лишь он один не знал, что об этом знают все. Даже его жена знала. Но почему-то не спешила устроить Андрею Петровичу шикарный праздничный скандал – возможно, с истерикой и битьем посуды.

И как-то раз старый слесарь Панкратов сказал ему:

– Что грустишь, Петрович? Боишься, уведут девку итальянцы? Да, такого кадра заводу терять нельзя…

И подмигнул.

Андрей Петрович уставился на него остолопьим взглядом, вдруг страшно покраснел и убежал к себе в кабинет.

Следующим утром на доске приказов и распоряжений появился выговор со строгим предупреждением Брусникиной Анне за нарушение трудовой дисциплины. Пару раз она опаздывала на смену и раза три отпрашивалась пораньше, статистические данные с электронных пропусков были постоянно под рукой Караваева. Он мог наказать кого угодно и по любой причине. Вот и воспользовался. А что ему было делать? Он защищал ее как мог, как умел.

Брусникина стояла возле итальянцев некрасивая, прибитая. Спецовка сегодня выглядела на ней, словно застиранный больничный халат на пациентке, которая уже несколько месяцев лежит в больнице и редко выходит гулять. А ведь еще вчера казалось, что спецовка ей идет и даже выгодно подчеркивает фигуру.

– За что, Андрей Петрович? – спросила Анна, когда они остались вдвоем. – Ведь я тогда отпрашивалась… а опаздывала, так транспорт у нас ходит плохо. Мне далеко ездить. Вы же знаете…

– Транспорт – не оправдание, – по привычке отрубил Караваев и тут же спохватился: – Вы, Аня, не обращайте на все это внимания. Я на вас не сержусь. Даже наоборот…



Если раньше кто-то на заводе еще мог сомневаться, что Караваев влюблен в Аню Брусникину, то теперь все стало совершенно ясно. Андрей Петрович словно подписал публичное чистосердечное признание. Хотел одного – получилось другое. Ну да что уж, бывает. Простительно. Тем более, он даже и в мыслях не смел вступить с ней в настоящие, близкие отношения. Все это с его стороны было чисто платонически, эфемерно.

Любовь делает мужчину немного идиотом.

Караваев взял больничный. Он чувствовал, что впервые в жизни впадает в депрессию. Утром жена молча, не глядя на него, уходила на работу, а он слонялся по квартире, не зная, чем себя занять.

Доброхоты просветили Анну насчет этой нелепой ситуации. Она сначала не могла поверить, но ее живо убедили. Все доказательства были налицо. Так что, когда Андрей Петрович позвонил ей и предложил вечером встретиться в кафе, она согласилась быстро, с пониманием. Ей было любопытно, страшно и смешно. Ничего такого позволять она Андрею Петровичу не собиралась, но ей просто интересно было, как это все в жизни бывает по-настоящему.

Караваев протянул ей меню.

– Выбирайте, Аня. Я буду только кофе.

Брусникина заказала сладости. Они сидели друг напротив друга, Андрей Петрович несколько раз хотел сказать что-то значительное и грустное… но только отмалчивался. Ему и в самом деле было грустно, о чем тут говорить.

Ни к селу ни к городу вспомнилось, как его недавно почивший дядя за несколько месяцев до смерти слезливо просил завести на будущих похоронах песню Надежды Кадышевой «Течет ручей, бежит ручей». Не завели, забыли все об этом, да и похороны теперь тихие, без музыки, тем более такой. Жалко дядю. Что ему этот «Ручей»?.. Надо бы сходить на кладбище хоть с телефоном, включить песню, исполнить долг…

Анна с удовольствием лакомилась пирожными.

– Ешьте, ешьте, милая. И простите меня за эту глупость. Я не хотел…

– Андрей Петрович, но я в самом деле из-за транспорта опоздала…

– Да бог с ним, с этим транспортом. Ну, что вы намерены делать дальше? Этот Паоло – он кто, что? Серьезный человек, как вы думаете?

– Да он такой смешной, веселый, Андрей Петрович…

– Высококлассный наладчик, зарабатывает очень хорошо. Надо вам к нему присмотреться повнимательнее.

– Да ну его, он глупый, все шутки – ниже пояса…

– Итальянцы по-другому и не умеют. Зато религиозны, ценят семью.

– Да ну вас, Андрей Петрович!..

Дверь кафешки распахнулась, показалась спина Лидии Караваевой. Жена Андрея Петровича силой тащила за руку какого-то молодого человека. Караваев вскочил, чтобы помочь ей, защитить… но этого не требовалось.

– Что ты какой робкий, с женщинами надо быть смелее!.. – говорила Лидия Сергеевна в дверь.

Почувствовав что-то спиной, она повернулась и увидела Андрея Петровича. Мгновенно оценив ситуацию, отпустила руку паренька и обшарила взглядом зал. Опознала Анну Брусникину, и все ей стало ясно.

– Ах ты!.. – задохнулась она.

– Я, – сказал Караваев. – Я. Не шуми, дома поговорим.

– Поговорим!! – с предвкушением согласилась Лидия Сергеевна.

В тот вечер у их соседей случился настоящий праздник. Давненько они такого не видели и не слышали. Сначала десять минут женщина беспрерывно орала и била посуду. Потом упал шкаф. Тогда возвысил голос мужчина. По квартире несколько раз пробежали в разных направлениях. Женщина завизжала предсмертным визгом, мужчина что-то прорычал. Тут приехала милиция, их разняли.