Чукчи. Том I

Часть вторая обнимет религиозные верования (вторую часть английской монографии; часть третья обнимет хозяйственные формы и материальную культуру и совпадет с первой частью английской монографии, за исключением трех вышеуказанных глав, включенных в первый том настоящего издания.

***

Переходя к пересмотру всего материала моей монографии с новой точки зрения, я должен прежде всего отметить эмпирический характер всей моей работы. Я старался следовать за фактами и с некоторым трудом решался на обобщения. Ибо я должен сказать вообще, что во время моей полевой работы, а также и после того я относился с недоверием ко всем существовавшим в то время теориям развития первобытного общества. По этому поводу с покойным Штернбергом у нас были не раз долгие споры, конечно, дружеские и в этом отношении я в то время больше приближался в Францу Боасу, который до сих пор во всех этнографических и социологических вопросах занимает такое же преувеличенно осторожное, скептическое положение. В изложении своих материалов я всегда старался быть осторожным. Например: в главе "Право" изложил серию фактов и связал их вместе так, чтобы выводы вытекали сами собой. Такое же фактическое изложение с распределением материалов по рубрикам имеется и во главе "Воины, сильные люди, рабы".

В настоящее время я от этого скептицизма отошел и усвоил, хотя с некоторой медленностью, основы марксистского мышления, которое стараюсь применять в моих работах последних пяти лет.

В результате этого преувеличенного эмпиризма нередко получалось разъединение основных элементов социального строя чукотской народности.

Первая глава третьего раздела моей монографии, посвященная социальному строю, пятая глава настоящего издания начинается так:

"Единицей чукотской социальной организации является семья и семейная группа. Однако семейные узы не слишком крепки, и отдельные члены семьи часто прерывают связь со своими родственниками и уходят на сторону.

Многие чукотские сказки начинаются с описания жизни одинокого человека, который не знает других людей и живет в пустыне.

Можно было бы сказать, что отдельный человек, живущий одиноко, является основной единицей чукотского общества. Даже женщина, с ее общественным положением ниже мужского, нередко бросает отца или мужа и уходит от них к другим людям.

Чукчи, отошедшие от своих семей, никогда не сохраняют воспоминаний о родственных связях. Отделившись от семьи, они тем самым становятся для нее чужими".

В настоящее время, я, конечно, понимаю, что так писать не следовало. Можно было выдвигать в той или иной степени семью и семейную группу как основу общественного строя, но "отдельный человек, живущий одиноко", конечно, не может являться единицей общества, чукотского или всякого другого.

Я все же не могу не указать дополнительно, что мое суждение о чукотской семье было скорее отрицательное, а не положительное: "Семейные узы у чукоч не слишком крепки".

Суждение об отдельном человеке, живущем одиноко, как об основной единице чукотского общества было высказано предположительно в результате недоумения, ибо я искал у чукоч элементов родового строя, какие существовали у других соседних народов Сибири, и не мог их найти.

Только в последние годы я пришел к убеждению, что целый ряд факторов, относящихся к чукотской семейной и брачной жизни и к другим элементам чукотского общественного строя, которые я описывал осторожно и предположительно, могут быть поняты и объяснены лишь как пережитки и реликты раней стадии первобытного коммунистического общества, либо предшествующей родовому строю, либо относящейся к периоду становления родового строя.

Яркий пример этого встречается на той же первой странице, в разделе "Система родства". В моем тексте сказано: "В чукотской системе родства отцовская линия в значительной степени преобладает над материнской". Далее идет целая серия довольно убедительных фактов: например, чукчи говорят, что даже самый далекий родственник с отцовской стороны ближе к семейному очагу, чем ближайшие родственники по матери.

Чукотские системы родства и свойства мне казались в то время близкими к нашей современной системе, которая вытекает из патриархального рода, находящегося в состоянии разложения и перерождения. Перебирая таблицу чукотского родства, я, конечно, отметил и довольно подробно указал значение слова "товарищ", которое употребляется в различных сочетаниях и в сущности совершенно покрывает и включает понятие "родственник". Нельзя просто говорить "брат", "сестра", "двоюродный брат"; надо говорить "брат товарищ", "сестра товарищ", "двоюродный брат товарищ". "Имеющий товарищей" означает также "имеющий родственников", на местном русском наречии — "родистый".

Муж, говоря о своей сестре, называет ее "мой товарищ". Семья — это "домашние товарищи, в групповом браке мужчины называют друг друга "товарищ по жене" и т. д.

Старик, сидящий в спальном помещении, называет курительную трубку "товарищем скуки". Путник в дороге называет "товарищем скуки" идущую за ним собаку и т. д.

Эти факты указаны в моей работе с достаточной четкостью. Но только в последние годы я осознал, что это преобладание слова "товарищ" над словом "родственник" является наследством, полученным от вышеуказанной сравнительно ранней стадии первобытного коммунистического общества.

Одновременно с этим я должен указать, что элементы классового расслоения, существующие в чукотском обществе, были отмечены мною с достаточной четкостью. В этом легко убедиться, прочитав главу 8-ю: "Воины, сильные люди, рабы". В последующих изложениях этой главы, которые мне приходилось несколько раз печатать по-русски, я даже позволил себе изменить заглавие и назвал эту главу: "Элементы классового расслоения", ибо это вполне соответствует ее содержанию.

Мне неоднократно задавали вопрос печатно и на диспутах: каким образом элементы классового расслоения, зашедшего довольно далеко, особенно у оленных чукоч, могут сочетаться с таким первобытным общественным строем, как становление рода. Но я должен указать, что эта ранняя родовая организация, хотя и не достигла большого развития, но подверглась разложению в течение долгого периода времени. Элементы классового расслоения возникли позже в порядке такого разложения.

Однако моим критикам такое соединение мало развитого родового строя и элементов классового расслоения казалось недопустимым, и они тотчас же высказывали такое предположение: родовой строй у чукоч существовал, но потом разложился и так разложился, что даже и следов не осталось или я не заметил этих остатков и следов.

Если вникнуть в существо этих упреков, то они имеют своеобразный и, я сказал бы, отрицательный характер. Меня упрекают за пропуски, за факты не отмеченные. Я пропустил элементы чукотского общественного строя, которые, конечно, существуют, должны существовать, а в моем изложении они почему-то отсутствуют.

Л.Я. Штернберг относил это отсутствия развитого рода именно к народности, бывшей объектом изучения: "коряки (а также и чукчи) потеряли род, у них не сохранилось ни следа классификаторской системы родства туранского типа". Другие, оставляя в стороне коряков и чукоч, обращали упреки ко мне.

Я не могу признать правомерным такой откровенно дедуктивный подход в изучении фактов. Я первый готов приветствовать дальнейшие исследования чукоч, но я не убежден, что они могут изменить действительную значимость отмеченных мною фактов. Если бы удалось установить у чукоч наличие "родового строя", то этот родовой строй будет иметь своеобразную специфику, отличающую его от других образцов родового строя, существующих у соседних народностей, и эта своеобразная специфика потребует своего объяснения.