Альманах «Российский колкол». Спецвыпуск, посвященный Мацуо Басё. Выпуск №3

Он принес маме цветы. И, сняв зеленое пальто с ярким клетчатым красно-фиолетовым шарфом, вежливо поцеловал маме руку, со словами: «Музе поэта!» Проходя следом за мамой в комнату, где отмечали появление папиного сборника стихов, он слегла подправил обеими руками свой высоко взбитый кок.

Эта взбитая и тщательно уложенная челка черных волос, возвышающаяся и нависающая над лбом выделяла его среди всех гостей, которые не обращали на это внимания, потому что все были давно знакомы.

И он, немного перекусив и выпив за удачу папиной книги, встал у окна и стал играть на своем саксофоне. А все сначала задумчиво слушали его. А потом он стал играть веселую музыку. И все опять стали танцевать полузапрещенный в то время рок-н-ролл. Я стояла босиком в новенькой ночной рубашке в полоску с розовыми цветочками у чуть открытой двери, любуясь мельканием гостей в проеме.

И свет из ярко освещенной комнаты, где шумел праздник, на-ложился на меня яркой полосой, разделяющей тот праздничный мир и мой – еще тонущий в темноте и сумраке коридора. Я делала шаг в сторону, и яркая полоса света рассекала коридор. Вставала обратно, и полоса света вновь ложилась на меня, разделяя пополам. Потом я стала, подражая их движениям, танцевать свой рок-н-ролл. И я веселилась. Пока не заметила, как у двери оказалась мама. Она как раз хотела заглянуть ко мне в комнату, чтобы проверить, насколько крепко я сплю. Конечно, она расстроилась и рассердилась за мое непослушание. И пошла укладывать меня спать еще раз.

Перед сном, лёжа в постели, я думала о загадочном гегемоне. Потому что и сейчас, когда произношу слово «гегемон», представляю себе не главного трудящегося с лопатой и молотом, потного, в грязной одежде, а огромную и сердитую птицу. Которая крыльями за спиной зловеще хлопает и всех пугает.

– Только бы не приснился мне этот гегемон! – подумала я, засыпая.

Но он мне всё же приснился. Это был какой-то ужасный рабочий с огромными черными крыльями за спиной, в промасленной шоферской кепке, в рваной майке и в черных сатиновых шароварах, как на физкультуре. В тряпичных синих кедах «Турист», надетых на босу ногу, с широким резиновым кантом и белой резиновой блямбой по бокам. В одной руке он держал лопату, а в другой – молот, как царь скипетр и державу на картинке в книжке русских народных сказок. Он, пугающе взмахивая огромными чёрными крыльями, громко курлыкал, как воркуют голуби весной: «Я Гегемон! Гегемон! Гегемон! Гегемон!» И бегал за мной, угрожая лопатой.

Когда утром я в ужасе проснулась, мама сразу поняла, что у меня высокая температура. Рок-н-ролл в ночной рубашке и босиком в темном, холодном коридоре не прошел бесследно.

Поэтому я некоторое время в детский сад не ходила. Болела. И «страсти улеглись», как мне казалось. Но и папа больше не приходил за мной в детский сад. Приходила мама после работы и забирала меня домой. Но оказалось, что и после того, как я выздоровела, что ничто не забыто. И вскоре Анастасия Романовна все же устроила мне показательно-воспитательный урок, который я запомнила на всю жизнь.

В тот день заболела обожаемая мною учительница пения. И урок был отменен. Но тотчас заменен на другой. И провела его Анастасия Романовна. Узнав, что урока пения не будет, мы все разбрелись, кто играть, кто посильнее – качаться на коне-качалке. Словом, кто чем хотел, тем и занимался. Но, несколько раз хлопнув в ладоши, Анастасия Романовна приказала всем встать в круг. Услыхав это, я и мои подружки очень обрадовались. Мы решили, что затевается игра в хоровод «Каравай». Это значит, что будем водить хоровод, распевая: «Каравай, каравай, кого хочешь – выбирай!» А потом внезапно выхватывается из цепочки тот, кого выбрали проворные игроки. И мы взялись за руки и стали водить хоровод. В хоровод вошла и Анастасия Романовна, крепко взяв за руки детишек.

Анастасия Романовна водила хоровод так же, как и все дети, указывая, кого выхватывать из хоровода. И среди выхваченных из хоровода ребятишек оказалась и я. Выдернутая из хоровода я стояла посередине зала. А все вокруг водили хоровод.

Мы стояли, смеясь и радуясь этой веселой и доброй игре «Каравай».

Но вдруг Анастасия Романовна резко остановила хоровод. И сказала детям:

– Дети, пусть каждый громко скажет нашей Наде, кем работают ваши папы! Ну, Петя! Скажи!

И Петя неохотно отвечал: «Мой папа рабочий!»

– А твой папа, Машенька, кто? – требовала ответа Анастасия Романовна у испуганной девчушки, которая в ответ смогла только прошептать, часто моргая голубыми глазами:

– Мой папа повар…А, что?

– А твой папа кто, Ванечка?! Кем он работает? Ну-ка! Скажи громко нашей Наденьке!

– Ну-ну…. Он, ну это. Он – милиционер! А что?

– Вот видишь, Наденька! У всех папы честно работают! Люди работают, а твой папочка в это время стишки пишет! А в это время папы всех ребят работают на заводах и фабриках! А он стишки пишет! Вот сегодня вечером придешь домой и скажи папе:

– Папа! Ты тунеядец! Хватит бездельничать, папа! Хватит писать стихи! Ты должен стать рабочим! «КТО НЕ РАБОТАЕТ, ТОТ НЕ ЕСТ!»

С этим лозунгом, повторяя его несколько раз, как заклинание, она подхватила детишек так, что опять образовался хоровод. Но теперь он послушно двигался вокруг меня. А я в него не была включена. Я стояла посередине на том самом красном ковре. На котором мне раньше так нравилось играть.

А дети, ведомые по кругу Анастасией Романовной, вяло и скучая, повторяли за нею привычные советские лозунги, которые и без того постоянно неслись из радиоприёмников, телевизоров, белели буквами плакатов на кумаче: «КТО НЕ РАБОТАЕТ, ТОТ НЕ ЕСТ!», «Тунеядству— бой», «Наша цель – коммунизм!», «Рабочий класс – гегемон!», – она так увлеклась, что маршировала все напряженнее. И тут я заметила, что вошедший в моду капрон ее чулок, так же, как и чулки у заигравшихся детей, сложился складочками на её полноватых щиколотках.

Тут я и вспомнила, что об этом говорила мама. И подумала:

– А мама-то права! Вот ведь как важно подтягивать чулочки, чтобы не быть похожей на Анастасию Романовну! Действительно, кто же её такую полюбит? – думала я, глядя на неё, словно в первый раз увидела. Черные, разметавшиеся волосы, модной тогда причёски «Бабетта» на её голове, оставляли впечатление стога сена после дождя и грозы.

И я гордо подтянула чулки. «Так ровно, что мама точно похвалила бы меня», – пронеслось у меня в голове в эту минуту.

Мишка Нечаев вдруг выдернул руки из кулаков идущих впереди и за ним ребят, с которыми он был в хороводе, нарушив движение. Но Анастасия Романовна, увидев это, прикрикнула на него:

– Назад, Нечаев! В хоровод! А, ну! Вернулся быстро!!!

Но Мишка мрачно, опустив голову, ответил ей:

– Нога болит! – и ушел к окну, повернувшись ко всем задом, глядя в окно.

Чтобы не упасть, не дать им всем возможность смеяться надо мной, я как на физкультуре, поставила «ноги на ширину плеч». Определение, которое в детстве тоже приводило меня в изумление своей акробатичностью, потому что я представляла чьи-то ноги на чьих-то плечах.

Но не заплакала. Только старалась ровно и глубоко дышать. Думая только о том, что никогда не буду такой злой и никогда никого не буду так обижать. Но, подняв голову развеселилась, потому что увидела Мишку Нечаева, который, стоя у окна, передразнивал ребят и корчил уморительные рожи. Но только в тот момент, когда Анастасия Романовна, водя хоровод, оказывалась к нему спиной. Как только ситуация становилась опасной, и Анастасия Романовна оказывалась лицом к стоящему у окна Мишке, он тотчас становился серьезным. И отворачивался к окну, делая вид, что увидел там что-то интересное.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «