Рудимент

С Барковым я встречался в буфете, иногда мы выползали вместе погулять в сад или перекидывались в карты. Нам редко удавалось остаться одним, чаще я гулял с Куколкой, и разговор все откладывался. А постепенно я стал забывать о нашей с ним совместной деятельности и почти убедил себя, что Винченто передумал заставлять меня читать истории чужого безумия. Я прятал голову в песок, как та африканская птица.

Следовало бы помнить, что в Крепости ничего не происходит случайно и все начинания доводятся до финала. Нашим бы московским начальникам такое упорство!

В один прекрасный день шеф сказал, чтобы Томми отвез меня в Голубую операционную, что надо сделать кое-какие замеры. Без задней мысли я покатил на первый этаж. Помимо замеров, они сделали мне укольчик.

Я не придал значения, но весь тот день меня буквально захлестывала энергия, если так можно выразиться в отношении паралитика. Потом мы ездили вниз снова и снова, а я все не придавал значения смене своих настроений. Меня в жизни так много кололи, и за уколами следовало так много реакций, что я почти не обращал внимания, что там медики творят с моим телом.

Послушнее оно не становилось.

На пятый день шеф явился на пару с доктором Сью. В отличие от миссис Элиссон, мамы Дженны, доктор Сью угловатая и крайне непривлекательная Коротенькие седые волосы стоят торчком, плечи нелепо вывернуты, и крайне невнятно доносит она до собеседника слова. Это я потом узнал, что в Штатах тоже есть свои диалекты. Еще год назад мне было бы наплевать на ее внешность, но в последнее время я очень болезненно относился ко всему, что связано с противоположным полом. Если бы не Куколка, я бы непременно подвинулся рассудком на почве собственной несостоятельности… А накануне Куколка меня впервые поцеловала, так что я ни о чем другом не мог думать. Едва проснувшись, я подгонял стрелки часов и проклинал того идиота с белой бородой, который закрутил землю вокруг светила со скоростью двадцать четыре часа на один оборот. Не мог подтолкнуть нашу планетку чуток поскорее, чтобы обед шел сразу за завтраком, а там и время для прогулки!

Одним словом, я душой парил в горных сферах и не сразу заподозрил неладное. Сью и Винченто нацепили наушники, Александр дал отмашку, а мне, без лишних слов, подсунули один из опусов Баркова.

— Я не могу… — начал я.

— Надо, Питер! — твердо произнес шеф. — Мы с тобой как единая команда. Наша работа нужна людям. Читай!

И я почувствовал, что не могу сопротивляться.

— Читай медленно, от начала, пока действие не остановится, — так же твердо, глядя мне в глаза, протрубила доктор Сью.

Меня буквально колотило от возбуждения.

— Что вы мне укололи? — без обиняков спросил я.

— Антидепрессант, — без запинки проговорил Винченто. — Нам нужно, чтобы ты читал с подъемом, а не тосковал, как покинутый утенок.

Не знаю, как насчет снятия тоски, но волю эта штука ломала капитально. Я не хотел, чертовски не хотел заниматься этим делом и сам не мог объяснить, почему. Просто у меня было предчувствие, что это неправильно, вот и все. Но отказаться не мог, словно что-то двигало моим языком и губами. Сконцентрироваться на тексте я тоже не мог, меня неудержимо тянуло раскачивать головой и вдобавок что-нибудь спеть.

Они этого и добивались.

Я в последний раз попытался воспротивиться, но ничего путного не добился.

«…Вопрос не в том, быть или не быть, вопрос в том, как воспротивиться тому, кто поставил передо мной этот вопрос и лишил меня способности к мысли, ибо „быть-не быть" — не более чем глупая прямая, линейное решение, оставляющее за бортом многовариантность наших…»

— Стоп! — рявкнул Винченто. Японец Яманэ, разевавший на экране рот, тоже замер, вместе со мной.

— Питер, что ты чувствуешь, когда читаешь этот текст? — строго спросила доктор Сью.

— Отвращение, — признался я. — Тоску.

— Что ты видишь, если читать с закрытыми глазами?

— Свинцовое небо, дорогу с глубокими колеями, заполненными водой. Вдоль дороги лежат мертвые птицы. Много мертвых птиц, и летают их грязные перья. — Я моментально отыскал нужный образ. — И дорога не ведет в город. Она обрывается…

— Великолепный медиум, — обращаясь к Винченто, произнесла доктор Сью. — Питер, так мы ждем от тебя, чтобы ты произносил слова с выражением. Не следи за монитором, все равно придется делать монтаж. Поступим иначе… Просто сосредоточься на своих ощущениях, какими бы тоскливыми они ни были. Читай медленно и представляй себе любые картины, которые вызывает текст. Давай, попробуем еще раз!

Я убедился, что фильм мне действительно мешал. Без знакомого ироничного лица Яманэ дело пошло гораздо быстрее.

«…У холода есть имя другое — ласка…

Имя могилы моей — колыбель…

Псы жары не достанут нас сквозь гранит

Своими клыками…»

— Но в фильме нет таких стихов, — беспомощно возразил я.

— Значит, будут! — железно отрубила доктор Сью. — Картина еще не готова, Питер. И мистер Винченто тебе говорил, что подобные ленты компонуются специально, по заказу Антинаркотического комитета. Наша роль в заказе — целевым образом воздействовать на определенные группы риска, чтобы вывести детей из депрессии, из зависимости от химических препаратов. Чем напряженнее сюжет, чем более давящая атмосфера создается, тем веселее и проще станет для зрителя встреча с реальным миром… Читай, внятно и с выражением!

Я и сам не заметил, как отбарабанил четыре листа.

После прочтения во рту оставался противный гнилостный привкус. Барков ухитрялся создавать упадок из ничего. Его разрушительный талант заметно превосходил мои скромные способности. Винченто не усмотрел ничего противоестественного в моей просьбе оставить некоторые картины на вечер для вторичного просмотра. Я отобрал ленты с синхроном Владислава, переписал на отдельный диск те куски его речей, которых не было в первоначальном английском варианте, и отправил по почте своему сетевому дружку. Он имел неплохие контакты в саунд-индустрии, а со мной его связывали несколько удачных проектов по объегориванию телелотерей. Проще говоря, за мой счет он трижды бесплатно прокатился в круиз.

Я совершил должностное преступление. Никому не позволялось выносить за пределы Крепости материалы работ.

— Русский не понимаю, — откликнулся на второй день хакер. — Но ребята из студии подкинули несколько ссылок на сайты с оккультной медитацией. Посылаю их тебе, ознакомься. Очень похоже на стиль коллективных молений под гашиш, с раскачиванием и бормотаньем нараспев. Твой приятель мог бы иметь поклонников…

У каждого таланта где-то есть поклонники, согласился я и раздумал посылать собственный голос.

Они кололи мне средство, подавляющее волю. Теперь я знал это наверняка, но ничего не мог поделать. Самое печальное, что я не мог сказать Дженне о своих подозрениях насчет себя и ее.

Мне начинало казаться, что наша с ней встреча, и даже сексуальная близость, были запрограммированы начальством. Потому что один раз, когда мы сцепились с шефом по поводу врезки в русский, кстати, фильм барковских тезисов, Винченто дал понять, что может легко отменить мои прогулки в «виноградную беседку». Это было наше тайное место для встреч, где Куколка, давным-давно, проделала проход в густых кустах, и получилась закрытая со всех сторон полянка. Парк был слишком велик, садовник ухаживал за дорожками, иногда срезал ветки электроножницами, но дальние уголки, примыкавшие к корпусу «А», никто не обихаживал. Вот мы там и прятались. Иногда целовались рассказывали всякие истории и мечтали, что, когда Куколка подрастет и получит деньги, мы сможем путешествовать.

Винченто знал. Ничего подлее он не мог придумать, но угроза сработала. Я уверил себя, что, так и быть, закончу. Осталось совсем немного. Шеф обещал мне, что в ближайший год мы к этому не вернемся.

Мы покончим с кино и займемся чем-нибудь веселым.

Месяц спустя мы сидели с Барковым в «банановой беседке», и у меня с собой уже было устройство, регистрирующее присутствие электроники, Томми и Дэвид покупали по частям, не догадываясь, зачем мне нужны отдельные компоненты.