Страница 5 из 12
Я попыталась покачать головой, но у меня не слишком хорошо получилось.
– Не знаю, – прошептала я. Мой голос стал тоненьким и дрожал. – Не помню.
– Эй, все нормально. – Пейдж уже улыбалась, глядя мне прямо в глаза. – Ты сочинила великолепную историю любви и поэтому не чувствуешь себя ребенком. Теперь это больше не секрет, поэтому можешь внести изменения в свою глупую запись. Я сама это сделаю. Вот так.
Она протянула раскрытую ладонь. Я подтолкнула к ней чистые листочки. Пейдж достала из сумки ручку и начала писать, сначала на моем листке, потом перешла на следующий, и на следующий, и на следующий. Исписав листок, она приклеивала его на стол передо мной. Закончив, Пейдж взяла сумку и вышла на улицу. К чаю она не притронулась.
Я начала читать надписи. Слова «Купить молоко» были зачеркнуты. На первом желтом листочке было написано: «Я поцеловала Дрейка. Я люблю Дрейка. Это НЕ секрет. Мне нужно найти новую лучшую подругу». На втором: «Пейдж больше никогда не будет говорить со мной. Больше никогда ей не звони, запомни это», на третьем: «НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ ЗВОНИ ПЕЙДЖ И НЕ ПИШИ ЕЙ».
Я пила чай и смотрела на эти слова. Камешек лежал в моем кармане, предательски «подглядывая».
– Я помню, – сказала я, обращаясь к тому месту, где сидела подруга. – Я помню.
Дома царила суматоха. Ссора с Пейдж не выходила у меня из головы. Мама не ждала меня у окна, как обычно. За входной дверью стоял чемодан. Я услышала шаги наверху. В доме ощущалось деловое настроение, атмосфера изменилась.
– Ау! – позвала я, сбрасывая туфли. Я гадала, что значит этот чемодан: кто-то приехал или кто-то уезжает? Может быть, Дрейк приехал. Или они вышвыривают меня из дома.
Я собрала с коврика у двери рекламные листовки: доставка пиццы, летний сезон в парке развлечений Фламбардс, где есть американские горки, педальные вертолеты, карусели. Я хотела поехать туда. Эту листовку я сунула в карман, где лежал камешек.
Мне хотелось рассказать родителям, что я кое-что помню, однако я не могла признаться, что поцеловала парня Пейдж. В доме явно происходило неладное, и я испугалась, что Пейдж позвонила и открыла им мой секрет.
Папа спустился с лестницы, перепрыгивая через две ступеньки.
– Флора! – воскликнул он и повернулся к двери наверху. – Энни! Флора пришла! – крикнул он и снова повернулся ко мне. – Давай дождемся маму.
У меня веселый и милый папа. Он работает бухгалтером. Дома он ходит в узорных джемперах, которые вяжет сам. Его волосы стоят дыбом, если мама их не пригладит. Папа говорит забавные вещи. Он все для меня сделает, и я это знаю. Я тоже сделала бы для него все, если бы могла сделать хоть что-нибудь. Когда я его вижу, испытываю облегчение. Он мой дом.
Но в ту минуту он выглядел встревоженным. Я посмотрела на ладони и руки, гадая, что такое важное я забыла.
– Мы переезжаем? – рискнула спросить я.
Папа слабо улыбнулся.
– Нет. Нет, дорогая, мы не переезжаем. Энни!
Мама торопливо спустилась, едва не упав на нас. Длинный кардиган волочился за ней, волосы завивались и были в беспорядке.
– Флора, дорогая! Ох, Флора, милая. Как дела у Пейдж? Ладно. Почему бы нам не выпить чаю?
Она посмотрела на мои руки, и я вытянула их, показывая, что на них нет новых записей. Желтые листки, исписанные Пейдж, лежали в моей сумке, и я испытала облегчение от того, что родители ничего не узнали. Они бы запаниковали, попытались поговорить с Пейдж и сгладить конфликт, как будто я была маленьким ребенком, не отвечающим за свои поступки. Я больше не маленькая девочка. Мне семнадцать.
Дрейк заставил меня все помнить. Я открыла было рот, чтобы сказать родителям об этом, но сразу его закрыла. Я не хотела, чтобы они узнали, что я поцеловала парня на пляже. В этом доме я маленькая девочка, а маленькие девочки не целуются с парнями на пляже.
Я помнила, что сделала. Я цеплялась за этот факт. Я поступила плохо, но поцелуй был моим, и он был настоящим. Этот поцелуй не исчез. Он оставался в моей голове. Я помню это, потому что люблю Дрейка. Я сжала камешек в кармане, уверенная: если я потеряю его, то потеряю и память.
– Я поставлю чайник, – сказала я маме.
– Спасибо, дорогая.
Я вскипятила воду и заварила чай в чайнике в горошек, который у нас с тех пор, когда я была совсем крошкой. Я поставила его на стол, достала из холодильника молоко в пластиковой бутылке и расставила любимые кружки всех членов семьи. На дверце холодильника висел лист формата А4 с фотографиями кружек. Каждое изображение было подписано. Думаю, я сделала это сама. Моя любимая кружка, по всей видимости, розовая в горошек, это самая скучная кружка в мире. На маминой написано: «Лучшая МАМА на свете» и нарисована мультяшная женщина в фартуке. Папина – с портретом бородатого мужчины и надписью: «Уильям Шекспир». Я готова была поспорить, что это не наши любимые кружки, но я все равно достала именно их.
Я ощущала слова Пейдж сквозь ткань сумки. Не нужно было проверять, чтобы узнать, что там написано. Пока нет. Эти слова жгли мне кожу.
– Флора, – сказал папа, как только мы сели за стол. Обычно он никогда не начинал разговор первым. – Послушай, кое-что непростое должно произойти.
Я положила перед собой блокнот, ручку и смартфон, потому что могла держаться за них, как за соломинку.
Мама обхватила кружку и молчала. Она даже не предложила нам печенье.
– Ты знаешь Джейкоба? – спросила мама.
– Я люблю Джейкоба! Джейкоб – мой брат. Где он?
Я повернулась в ту сторону, куда смотрели родители, – на стену с фотографиями.
Увеличенные снимки – мои, мамы, папы и мальчика – все приклеены скотчем. Под изображениями были написаны наши имена. Под мальчиком: «Джейкоб (брат)».
Я знала Джейкоба. Его я любила больше всех на свете. Он был старше меня. Обычно он подхватывал меня на руки и носил по дому, позволял смотреть телевизор, сидя у него на коленях. Я очень хорошо помнила, как он разрешил накрасить ему ногти на ногах.
– Он во Франции, – продолжала мама. Она говорила очень быстро. – Ты знаешь, что Джейкоб старше тебя. Знаешь ведь, правда? Ему двадцать четыре года. Сейчас он живет во Франции, и мы редко с ним видимся. Но Джейкоб очень тебя любит. Больше, чем нас.
– Двадцать четыре? – Я нахмурилась, глядя на фото. Темноволосый мальчик привлекал изящной худобой. Он выглядел моложе двадцати четырех лет.
– Это старый снимок, – сказал папа. – Да, сейчас ему двадцать четыре. Мы не виделись с ним несколько лет. – Он посмотрел на меня, проверяя выражение моего лица, потом продолжил: – Мы получили известие о нем. Джейкоб в больнице: он очень болен. Мы должны поехать к нему, Флора.
Я старалась вникнуть в смысл слов отца.
– Если вы давно его не видели, откуда тогда знаете, что брат меня любит? Я знаю, что люблю его, потому что это помню.
– Мы просто знаем, и все, – ответила мама. – Но это не главное. Мы должны поехать и навестить его в больнице.
– Мы едем во Францию? Так вот почему внизу стоит чемодан! Мы уезжаем из дома? Мы едем на встречу с Джейкобом?
Я никогда не уезжала из дома, понятия не имела, как выглядит Франция, если не считать смутного представления об Эйфелевой башне.
– Нет, ты не едешь, – произнес папа, а мама выпила полчашки одним глотком. Она сильно нервничала. – Мы едем, а тебе придется остаться дома. Это лучшее место для тебя. Франция стала бы чересчур большим испытанием, а нам необходимо сосредоточиться на Джейкобе. Путешествие будет слишком тяжелым, и тебе ни к чему привыкать к новому месту. Здесь тебе лучше.
– Но я хочу увидеть Джейкоба! Я хочу поехать с вами!
– У тебя нет паспорта, – объяснила мама. Ее голос звучал странно. – Если ты останешься здесь, будешь в безопасности. Мы дадим тебе деньги. Я вчера говорила с Пейдж, как раз перед тем, как ты отправилась на ее вечеринку. Она поживет у нас и присмотрит за тобой. Я приготовила для нее свободную комнату. Запомни: если тебе что-то понадобится, не ходи к миссис Роуи. Она в последнее время соображает еще меньше тебя, и одному богу известно, что вы вдвоем можете натворить. Рассчитывай на Пейдж, и с тобой все будет в порядке. Я забью холодильник едой, да и вернемся мы быстро. Я буду отправлять тебе сообщения каждый день с напоминанием вовремя принять лекарство. Я разрешаю тебе выпить лишнюю таблетку на ночь, чтобы ты хорошо спала и не волновалась. Если забудешь, где находишься, Пейдж тебе подскажет.