Страница 16 из 20
Требовалась срочная и жесткая реакция. Да Гама в ярости отвечал, что он не купец, а посланник, и если королю Португалии будет угодно, то в следующий раз он пришлет более щедрые дары. И потребовал встречи с заморином, дабы лично объяснить ситуацию. Его попросили немного подождать – за ним, мол, придут.
Он ждал, теряя терпение. Вестей из дворца не было. Вероятно, мусульманские купцы что-то пронюхали о случившемся ранее на побережье Суахили, об обстрелах и стычках португальцев с местными жителями. Ибо при всей свободе торговли в Каликуте каждый из участников заботился о своих интересах. К примеру, по некоторым сведениям, в свое время мусульман использовали, чтобы не допустить в город китайских торговцев. Наверное, мусульмане нашептали местному правителю, что да Гама авантюрист или, хуже того, пират. И может быть, даже предложили его убить.
Проведя целый день в напрасных ожиданиях, да Гама был зол как черт. Его товарищи, напротив, прекрасно себя чувствовали на берегу. «Мы пели, танцевали под звуки труб и веселились», – пишет хроникер.
Утром их все-таки проводили во дворец, заставив ждать еще четыре часа. Да Гама воспринял это как намеренное оскорбление. Наконец им сообщили, что заморин согласен принять только капитана и еще двоих, а прочие пусть остаются в приемной. Все решили, что это не к добру, но делать было нечего.
Да Гаму сопровождали секретарь и переводчик. В дверях на этот раз топтались вооруженные до зубов стражники.
Вторая встреча прошла холодно и сумбурно. Заморин спросил, почему их не было вчера. Он не мог взять в толк, какие у них могут быть мотивы помимо торговли и почему если они прибыли из богатой страны, то не привезли подарки. Зачем они приехали? Что их интересует? Драгоценные камни или люди? Если люди, то почему они приехали с пустыми руками? Ему, очевидно, донесли, что на одном из кораблей есть золотая статуя. Это был образ святой Девы Марии. Да Гама сказал, что статуя не золотая, а деревянная и позолоченная. А будь она из золота, он бы все равно с ней не расстался, ибо она хранила их во время долгого плавания и будет хранить на обратном пути. Когда дело дошло до чтения арабской копии письма, да Гама, не доверяя мусульманам, отдал копию своему «христианскому» переводчику, но оказалось, что тот не умеет читать, хоть и говорит по-арабски и на языке малаялам. После того как письмо все-таки перевели, заморин немного смягчился – видимо, поверил, что да Гама не пират. И разрешил продать товары, имеющиеся у них на судах, по наилучшей цене. Португальцы больше никогда не встречали заморина.
Да Гама, взвинченный, полный неуверенности и подозрений, покинул дворец. На обратном пути он снова отказался от лошади и потребовал паланкин. Из дневника мы узнаем, что товарищи да Гамы, шедшие позади, отстали и потеряли его из виду за стеной тропического ливня. Придя в селение Пандарани, где стояли корабли, они нашли своего капитана в гостевом доме. Да Гама, злой как черт, требовал у градоначальника лодку, желая вернуться на корабль, на что тот резонно отвечал, что ночью кораблей, стоящих в море, все равно не найдешь и надо подождать до утра. Наутро да Гама повторил свою просьбу, но градоначальник, ввиду непогоды, велел сначала подогнать корабли ближе к берегу, дабы переход прошел гладко. Португальцы опасались ловушки, подстроенной местным мусульманским лобби, а градоначальник боялся, что гости улизнут, не заплатив таможенной пошлины. Да Гама сказал, что у них с братом уговор: в случае опасности тот поднимает паруса и возвращается в Португалию. Получив приказ причалить, брат, конечно, почувствует подвох, снимется и уйдет. И пригрозил пожаловаться заморину, своему «единоверцу». В ответ градоначальник поставил в дверях стражников, велев им не спускать с гостей глаз, и потребовал отправить на берег паруса и штурвалы, если уж сами корабли остаются в море. Да Гама отказался. Тогда мусульманин заявил, что уморит моряков голодом. «Это нас не страшит», – отвечал да Гама. Противостояние нарастало.
Да Гаме все-таки удалось тайком отправить гонца на берег, где дежурила шлюпка, с приказом вернуться к судам и укрыть их в надежном месте. Да Гама опасался, что иначе суда захватят и всех его товарищей убьют, не говоря уж об их делегации, которая и так находилась в руках неприятеля.
На следующий день пленники испытали настоящий страх. «Весь день прошел в волнении, – пишет хроникер. – Число наших стражей увеличилось в несколько раз. Нас уже не выпускали на улицу, мы могли передвигаться лишь в маленьком дворике у дома. Мы ждали, что нас разлучат или того хуже. Нас сторожили сотни людей с мечами, топорами, секирами, луками и стрелами. После доброго ужина, приготовленного из деревенской провизии (в этом мы все-таки не могли себе отказать), иные из нас заснули, а другие несли караул, а после менялись. Так прошла ночь». Вероятно, моряки думали, что это их последняя ночь.
Но утром проблема неожиданно разрешилась. Тюремщики явились к ним «с добрыми лицами» и заявили, что они свободны – пусть только перенесут на берег привезенные товары. Дескать, капитан неверно истолковал слова заморина. У них положено, чтобы заморские купцы сразу по прибытии производили разгрузку и продавали свой товар и чтобы команда оставалась на берегу, пока все не будет продано. Да Гама тут же отправил записку брату с просьбой прислать «кое-что», но не все. Это было исполнено. Два матроса остались для торговли, а пленники отбыли восвояси. «Мы возрадовались и вознесли хвалу Господу за наше избавление от рук людей, имеющих не более здравого смысла, чем дикие звери».
Заморин, вероятно, не знал, как обращаться с этими чужестранцами, которых нельзя отнести ни к одной категории торговцев, но которые явно прибыли от имени великого и богатого монарха – судя по их мощным быстроходным кораблям. Ему не хотелось упускать потенциальные возможности.
Однако торговцы-мусульмане неодобрительно отнеслись к вторжению этих неверных. Неизвестно, замышляли ли они убийство, но враждебность их явно была причинами как коммерческого, так и религиозного характера, равно как и в Северной Африке, где португальцы много десятилетий вели против мусульман священную войну и где подозрительность, агрессия, захват пленных были для обеих сторон в порядке вещей.
Наконец небольшая товарная партия прибыла на берег и была представлена в одном из домов морского порта Пандарани. Торговцы, пришедшие осмотреть товары, презрительно зафыркали, видя, насколько они жалки. «Они плевались и повторяли: Португалия, Португалия!» Да Гама отправил заморину жалобу и попросил переместить товары в Каликут, и тот, в виде жеста доброй воли, велел градоначальнику сделать это за казенный счет, что и было исполнено. Португальцы тут же прониклись подозрениями, поскольку не ожидали такой благосклонности, и истолковали ее неверно. «Это не к добру, ибо его убедили, что мы воры и приехали грабить».
Так или иначе, им представился шанс принять участие, пусть пока скромное, в коммерческой жизни города. Моряков выпускали в город по трое, и они, сменяя друг друга, пытались продать свой товар: браслеты, одежду, сорочки и другие вещи. Результаты их разочаровали. Например, сорочки тонкого шитья ценились тут в десять раз дешевле, чем дома. Но зато на выручку они купили немного пряностей и драгоценных камней.
В последующие недели португальцы начали узнавать другие слои местного общества. Вдоль дороги в Каликут жили семьи рыбаков – людей низшей касты, среди которых они встретили теплый прием. Их приглашали «оставаться, есть и спать», что, вероятно, также включало сексуальные услуги от легкодоступных малабарских женщин. Потом эти бедняки вместе с детьми являлись на борт, чтобы обменять рыбу на хлеб, и были столь многочисленны, что порой до самой темноты не удавалось от них избавиться. Они буквально вырывали галеты из рук у матросов, хотя те и сами жили впроголодь, но да Гама велел относиться к ним по-доброму, чтобы они хорошо отзывались о гостях.
Сметливые и любознательные португальцы с интересом наблюдали существовавшее в местном обществе разделение, как и вообще все местные особенности. Информация о механизмах и ритмах торговли, о товарных сетях, покрывающих Индийский океан, которую они почерпнули за несколько недель неформального общения, окажется незаменимой для последующих экспедиций.