Горький шоколад

Максимилиан Ван Дорт только что без малейших усилий уложил Эль на лопатки.

Да уж, слишком много непотребных мыслей в голове девственницы, как для одного дня. Хотя, их в принципе уже больше, чем за все восемнадцать лет до этого.

Соски под одеждой напряглись, и Эль с ужасом увидела, что футболка выставила это напоказ, словно событие века. Она резко рванула одеяло на себя, но пальцы запутались в кружевном одеяле. Эль представила, как выглядит со стороны: ни с того, ни с сего стала барахтаться в покрывалах прямо посреди разговора. А что если он все-таки успел заметить? Поднимать взгляд было едва ли не самым сложным, что ей приходилось делать в последнее время. Мытье посуды после двойной смены — просто цветочки по сравнению с давящим, размазывающим по стенке чувством стыда.

«Господи, сделай так, чтобы он ушел. Пусть исчезнет, иначе я просто не выдохну».

— Замерзла? Утром попрошу Сэмюеля включить отопление.

— Все в порядке, это последствия перелета. Я ненавижу летать. Всегда кажется, что именно мой самолет упадет. Хотя по статистике количество людей, погибших в авиакатастрофах в десять раз меньше, чем количество погибших в автомобильных авариях. Мой мозг просто отказывается это понимать.

— Меня в самолете всегда трясет, — заговорщицки, будто открывал большую тайну, признался Максимилиан.

Эль все-таки оторвала взгляд от своих коротко обстриженных ногтей. Он оперся бедрами на комод, скрестил руки на груди и выглядел крайне серьезным. Хотя в уголках его рта пряталась плохо замаскированная улыбка. Эль бы наверняка ответила на нее, но не могла оторвать взгляда от его рук. Жилистые, смуглые, с выпуклыми венами. Не покрытые жутким зарослями волос, как у завсегдатаев «Цыпочек», но с легка наметившейся порослью. За воротом рубашки, на груди, волос вообще не было. А еще эти его глаза: темно-серые, глубокие и проницательные. Эль невольно сглотнула, когда на миг ей показалось, что этот взгляд заинтересованно разглядывает ее лицо. Хотя, какой у него может быть интерес? Такие мужчины не интересуются нищими студентками.

— Марго говорила, у вас личный самолет, — только и смогла сказать Эль.

Ну почему она такая идиотка?! Он же только что попытался поддержать ее, а она вместо этого принялась пенять ему доходами. Конечно, Максимилиан Ван Дорт мог позволить себе значительно больше, чем собственный самолет.

— Тем не менее, летать на нем ничуть не лучше. Разве что стюардесса подает дорогие напитки и не задает лишних вопросов. И кондиционер не шумит.

Эль все же улыбнулась.

Красивый мужчина. Богатый мужчина. Остроумный мужчина. Бездна обаяния.

Остановись, Габриэль Кромби, пока этот тяжеловоз не раскатал тебя на своем пути.

Ситуацию спасло появление Марго. Она что-то энергично жевала, а в руках несла блюдо со всякой всячиной. Максимилиан пожелал им спокойной ночи, вышел. Марго ногой захлопнула за ним дверь и буквально бомбой плюхнулась в кровать.

— Без понятия, что это все такое, — она взглядом очертила широкий ассортимент сыров, ломтиков мяса, рыбы и овощей, — но наверняка стоит дорого и привезено черте откуда. Макс помешан на здоровом питании.

— Что в этом плохого?

Она чуть было не добавила: «Особенно, если человек может позволить себе питаться чем-то получше, чем гамбургер или буритто».

— Да ничего, просто этот сыр пахнет … странно. — Марго сунул под нос Эль ломтик сыра с синими прожилками плесени.

Пахнет, конечно, не очень, но Эль так проголодалась, что съела бы и слона. А запах… Так можно нос заткнуть. Она попыталась забрать у Марго ломтик, но та одернула руку, а потом снова помахала им, словно дразнила собаку. Ломтик оказался в сантиметре от рта Эль. Она снова попыталась его взять, но подруга прищелкнула языком.

— Без рук, — заявила она.

Эль почувствовала волну негодования. Она что же, дразнит ее, как бродяжку?

Если бы они не были знакомы уйму времени и не побывали во всяких передрягах, Эль ни на секунду не сомневалась, что так и есть. Но с Марго всегда было сложно. Она редко задумывалась о том, как выглядят ее поступки со стороны, как они могут ранить других людей. Более того, когда Эль пыталась мягко урезонить ее, та лишь фыркала и заявляла, что жить по правилам, придуманным чертову кучу лет назад — полный отстой. И с тех пор не упускала случая переманить Эль на свою сторону. Марго Ван Дорт нравилось бросать миру вызов, и чем активнее мир сопротивлялся, тем напористее она становилась.

— К счастью, здесь еще много чего дурнопахнущего, — Эль показала подруге язык и ухватила сыр с тарелки. Удивительно, но его вкус буквально растекся по рту целым букетом пряности. — Господи, это… потрясающе!

Марго сунула кусок в рот, пожевала — и с отвращением выплюнула в салфетку. Красноречивое свидетельство ее гастрономических пристрастий.

— Я точно не буду стеснять своим присутствием твоего брата? — спросила Эль, когда они с Марго приговорили две трети содержимого тарелки.

— Ты что, правда веришь, что Макса можно смутить присутствием двух малолеток?

Эль утвердительно кивнула.

Две недели назад Марго огорошила ее предложением вдвоем съездить к ее брату. Они вместе подали документы в «Колледж Манхэттен» и обе изводили себя предстоящим результатом. Правда, Эль изводилась все же больше. Значительно больше. Настолько, что охотно брала вторые смены в кафе, чтобы к концу дня валиться с ног от усталости и смотреть сны без сновидений. Потому что, хоть они с Марго были вроде как на равных, между ними лежала пропасть. Хотя бы потому, что Эль рассчитывала попасть в число стипендиатов. И никак иначе, в отличие от Марго, в трастовом фонде которой лежала сумма, сторицей покрывающая и перекрывающая плату за обучение. И хоть они никогда не обсуждали это, не случалось такого дня, чтобы Эль не думала о последствиях своего провала. «Любишь ты слишком далеко замахиваться, Эль, — говорила мать в ответ на любую ее случайно высказанную мечту. — Девчонки вроде нас находят порядочного парня, разводят ляжки и дают ему трахать себя до тех пор, пока он не расщедрится на сраное кольцо из ломбарда». После того, как Эль огрызнулась, что она-то сама не сподобилась выбрать порядочного, мать поколотила ее куском мыла в носке. Свернувшись калачиком в углу, Эль впервые в жизни безропотно и молча сносила побои. Тогда она решила, что больше никогда не будет плакать, не будет умолять пожалеть ее. Пусть уж лучше забьют до смерти. И если на отца ее остервенелое молчание действовало отрезвляюще, то мать еще больше заводилась. «Да что же ты молишь, ссука?! — в пятном угаре вопила миссис Кромби. — Думаешь, что лучше мамки? Тварь! Я на тебе места живого не оставлю!» Так бы, скорее всего, и случилось, если бы в один из сеансов «родительской любви» мать не настиг инфаркт. Она схватилась за сердце и…

— Ты же не против, что мы будем жить вместе?

Слава богу, Марго вовремя выудила ее из той части воспоминаний, которую Эль накрепко заперла в своем сердце. Это — табу. Неприкосновенная тема. То, о чем нельзя рассказывать никому, разве что святому Петру перед вратами в Царство Божие. Если, конечно, ее туда пустят после всего содеянного.

— Это дом твоего брата, — с некоторым непониманием отозвалась Эль, — ты можешь жить, где хочешь.

Марго ответ явно пришелся не по вкусу. И Эль сразу поняла почему, но подруга уже завелась.

— Ты делаешь это нарочно, — кивая в такт своим мыслям, сказала Марго, — берешь кусок дерьма — и кладешь между нами. Типа: «Ты у нас золотая девочка, а я бедная-несчастная Эль».

Эль хотела возразить, но… разве Марго не права? Ведь именно она, а не подруга при каждом удобном случае тыкает в ее социальный статус, словно это уродливая болячка. Марго никогда ни словом, ни случайным жестом не давала повода думать, что ее саму это беспокоит. Напротив, подруга поняла и приняла ее желание быть во всем с ней в доле, будь то кофе в закусочной или организация совместного вечернего киносеанса. Марго даже ходила с ней по распродажам и комиссионкам, и постоянно шутила, что только в таких магазинах можно найти джинсы от «Levi's» за три бакса.