Страница 17 из 28
Каждый день я видел ее у своего изголовья. Моя спасительница, она была и моим лечащим врачом. Я знал, что жизнь моя в безопасности, но меня продолжали мучить кошмары. Однажды мне приснился сон. Будто бы вместе с бомбой меня вытолкнули из самолета. Я пытался схватиться за воздух, повиснуть на нем, но руки мои ловили пустоту. И оба мы неотвратимо опускались — бомба и я. А потом меня окружили люди с лицами прокаженных. Они скандировали: «Мы люди Хиросимы». Я их отталкивал и молился небесам. Там кружил мой бог.
И я кричал ему: — Я — не они… Они — не я…
Потом блеснули шесть миллионов градусов атомной бомбы. Я зажмурил глаза и открыл их.
В палате была тишина.
Я сдержал себя и утаил от «морской свинки» мои тяжелые сновидения. Она не должна знать о моих слабостях. Я взял ее за руку и попросил повторить рассказ о том, как самоотверженно спасла меня маленькая женщина. Она улыбнулась одними глазами и заговорила… Она рассказала о леденящем чувстве ужаса, охватившем ее, когда увидела показания опасного излучения на счетчике Гейгера, установленном на внешнем щите камеры. Она знала, что я находился в этой камере. Последующие ее действия не контролировались сознанием — они были автоматическими: она дала сигнал тревоги и привела в действие аварийную изоляцию камеры. Свинцовый щит предохранил меня от потока радиоактивных излучений. Потом господин Маккафри создал комиссию. И комиссия обнаружила неисправность моего личного счетчика Гейгера, а также ненадежность экспериментальной защиты от радиоактивных излучений атомного котла.
…Мне не хотелось отпускать руку моей спасительницы. Я смотрел ей в глаза и искал слова, чтобы высказать свои чувства, о которых, конечно, она догадывалась. В конце концов я произнес нужные слова. По-видимому, она удивилась, и ее рука выскользнула из моих рук. Что это — игра женщины или…? Ее лицо стало каким-то странным, пожалуй, жестоким.
Она заговорила, и мне казалось, что ее слова были здесь, а глаза отсутствовали. Я не улавливал связи между словом и взглядом.
— Я врач, — говорила она, — и я рада, что моему пациенту стало совсем хорошо.
Потом она замолчала и долго смотрела мимо меня. Может быть, в этот момент она говорила про себя? Потому что неожиданно, будто бы подумав вслух, она спросила:
— О чем мечтает врач?
И сама ответила:
— О том, чтобы никогда не было пациентов.
Я ничего не понимаю. Я все время думаю о «морской свинке». Что означают ее слова? Они против логики: если не будет пациентов, то врачи станут безработными.
Она врач новой специальности, она в числе тех, которых японское правительство прикомандировало к американскому командованию для прохождения ответственной стажировки. Понимает ли она, что врачи «биологической защиты» — специалисты с перспективой? По-видимому, понимает!
Но как может меняться человек… Я не могу забыть ее взгляда. О чем она тогда думала? По странной ассоциации я вспомнил недавнюю инспекционную поездку на наши базы в Англию. Я встретил там одного английского радиста. Мы дружили с ним во время войны, вместе разрабатывали операцию против Эриха фон Фальгагена.
Я не видел его несколько лет и искренно обрадовался ему. Но уже в первые секунды нашей встречи меня поразили его глаза. Они выражали сдержанную холодность. Позже я понял, в чем дело, — его распропагандировали. Он нес околесицу об общности мыслей и чувств, когда приходилось защищаться от ударов Эриха фон Фальгагена. Я не стал с ним спорить относительно назначения наших атомных баз в Англии… Как может меняться человек!
Она пришла ко мне на следующий день, и я сразу же узнал в ней мою милую «морскую свинку». Те же лучистые глаза и тот же внимательный, мне казалось, нежный взгляд. Вчера ее подменили!
Я ждал, что она вернется к тому, что так волновало меня вчера, создаст обстановку, когда слова, обращенные к женщине, будут просто и естественно выражать чувства.
Я не дождался… Она прочитала мне лекцию о радиоактивных излучениях. Забавно и трогательно было ее слушать. Словно ребенку, она разъясняла мне, что после взрыва атомной бомбы местность и воздух заражаются гамма-, бета- и альфа-лучами. Они сравнительно легко проникают через значительную толщу различных материалов. Альфа-лучи не страшны — они задерживаются одеждой человека. Бета-лучи пострашнее — они проникают через одежду и углубляются внутрь тела на несколько миллиметров. Наиболее проникающей способностью обладают гамма-лучи…
Итак, через несколько часов наступит долгожданный день, который войдет в историю. Это будет день супербомбы — венца нашей мощи, великой идеи, созревшей в стране, где человеческий разум возвышается громадой над пигмеями мысли ученых Старого Света. Именно эти слова произнес месяц назад господин Маккафри в узком кругу создателей и испытателей супербомбы.
Это был великолепный спич, но о нем не хочется вспоминать. По странному стечению обстоятельств, буквально на следующий день после нашего банкета, весь мир облетело известие о том, что северный колосс взорвал супербомбу. У господина Маккафри дрожали руки, когда он читал особое донесение об этом событии. Все мы были подавлены, а когда я остался наедине с «морской свинкой», она отшвырнула газету и спокойно сказала:
— У меня такое впечатление, что русский медведь взорвал бомбу со свойственной этому зверю леностью и неохотой.
Меня душили спазмы. Я был благодарен «морской свинке». Она нашла выражение, соответствующее моему душевному состоянию.
— Именно медведь, — вторил я ей, — медведь… медведь!
Я не скрывал своей ярости. И все же, несмотря на обуревавшие меня чувства, я снова отметил в своем сознании неясность мысли моей собеседницы. Почему «с неохотой?»
Может быть, в эти слова «морская свинка» вложила скрытый смысл? Когда-нибудь я разгадаю все эти загадки. Но тогда мне было не до них. Моего шефа било, как в лихорадке. Он торопился. Наши математики выехали к Эйнштейну за консультацией, но он их не принял. Что же делается с великими людьми? Эйнштейн, Оппенгеймер, Чаплин…
Слава богу, все эти переживания позади. Я до сих пор ощущаю дружеское рукопожатие господина Маккафри и в ушах звучат его слова:
— Ваше искусство нам хорошо известно…
Я перевертываю страницу моего дневника и вижу чистые листы. Какие слова лягут на эти листы завтра?
"Что было дальше, что было потом?» Ведь следующие страницы дневника полковника Джеральда Коллена остались чистыми, как новая ученическая тетрадь.
Автору этого повествования пришлось проделать почти исследовательскую работу, чтобы восстановить ход событий памятного утра. В этой работе автору невольно помогли западная печать, радио и телевидение, весь этот конгломерат правды и неправды, информации и дезинформации, фактов и домыслов. В конце концов домыслы были отброшены и остались факты.
О ЧЕМ ПОВЕДАЛА (ПОЧТИ) БЕСПРИСТРАСТНАЯ ХРОНИКА АМЕРИКАНСКИХ ГАЗЕТ
Рано утром 13 апреля был произведен взрыв водородной бомбы в районе, специально выбранном для экспериментальной деятельности. Бомбометание производилось со стратосферного бомбардировщика, на борту которого, помимо пилота и бомбардира полковника Джеральда Коллена, находился специальный наблюдатель санитарной службы американской армии. В обязанность последнего входило изучение возможного действия атомной радиации в нижних слоях атмосферы.
На участке станции наблюдения № 1 и стартовой площадки, помимо официальных лиц, представлявших высшее командование армии, находился известный промышленник Чарлз Маккафри. Перед стартом господин Маккафри имел дружескую беседу с полковником Джеральдом Колленом.