Целующие солнце

— Девушка, назвавшаяся твоим рекламным агентом, долго рассказывала, какой ты хороший и милый, и обещала в скором времени вернуть тебя к жизни. — сказал Артем, — Это хорошая новость?

— Не то, чтобы очень, — сказал я, — хотелось бы остаться неузнанным.

— Теперь уже в любом случае поздно. Жди наплыва журналистов.

Брезентовый тут же оживленно предложил похитить меня из больницы и спрятать в каком-нибудь неприметном месте, куда журналисты точно не сунутся. Например, у Брезентового в машине.

— Вот она — тяга к перемещению! — заметил Артем, — бежим все, не знаем куда.

— И не говори, — согласился я.

Тут в палату вошли многочисленные родственники старика. Они тут же наделали много шума, едва не уронили капельницу и помешали нашему разговору. Следом вошла и медсестра, делающая мне уколы. Брезентовый с Артемом поднялись.

— Если что-то нужно — звони, — сказал Артем, — хоть ты и знаменитость, но внимание друзей точно не помешает. Мы всегда на связи, если что.

С этими словами они вышли, а я получил очередную порцию уколов.

Ближе к обеду на сотовый позвонила Анна Николаевна. Я долго смотрел на телефон, размышляя, стоит ли брать трубку, но потом все же ответил.

— Филипп Алексеевич! — раздалось в трубке. Голос у нее, как и всегда, звучал укоризненно, с нотками снисходительности, мол, что поделать с этими мужчинами. Иногда при разговоре с ней я ощущал себя малолетним ребенком, которого отчитывает директор школы за курение в туалете. Впрочем, не исключено, что именно так она и разговаривала.

— Филипп Алексеевич! Ну, что же вы делаете! — говорила она, — мы тут с ног сбились, вас разыскивая! Почему на звонки не отвечали? Почему никого не предупредили? Вы Антону хотя бы записку оставили, а то он голос сорвал, всех обзванивая.

— В морги звонили? — спросил я.

— О чем вы, Филипп Алексеевич! Конечно, звонили. И по больницам. Кто же знал, что вас к черту на куличики занесло. Как вы вообще там оказались?

— Душевный порыв. С вами когда-нибудь такое было?

— Не бережете себя совсем! А о заказах вы подумали?

— Я оставил пакет нужных фотографий в кабинете. Могли бы разобрать.

— Уже разобрали, Филипп Алексеевич, слава богу. Ну, а про новые заказы? Или вам неинтересно совсем?

— Ань, ты не поверишь. Неинтересно и все тут.

В трубке запнулись. Я никогда не называл ее иначе, чем Анна Николаевна. Видимо, она не знала, как реагировать.

— Филипп Алексеевич, — голос Анны был тверд, — сегодня вечером буду у вас, и мы обо всем поговорим. Я понимаю, у вас в последнее время не все гладко в жизни. И работы много, и личные трагедии… но не стоит же из-за этого рушить с таким трудом построенную карьеру! В самом деле!

— С каким трудом, Ань? Я просто фотографировал. Это же не карьера, а увлечение.

— Позже поговорим, — после очередной легкой запинки ответила Анна, — как ваше здоровье-то?

— Держусь.

— Вас надо срочно перевезти в Москву. Я уже связалась с хорошими врачами. Вас быстро поднимут на ноги.

— Да меня и тут неплохо кормят.

— Не вздумайте шутить. Какое может быть обслуживание у черта на куличиках?

Мне очень не понравился ее тон по отношению к этому маленькому городку.

— Ань, не надо так, — сказал я, — здесь отличное место.

— Филипп Алексеевич, давайте соблюдать правила этикета. Не надо называть меня Аней, словно девочку-студентку. Я вполне взрослая женщина…

— Хорошо, Анна Николаевна, не сердись!

— Я вечером приеду, — закончила она и, попрощавшись в резкой форме, отключилась.

Я растянулся на кровати с чувством непонятной горечи и разочарования. Словно я был маленьким ребенком, который однажды гулял во дворе и нашел некое потайное место, где мог прятаться от взрослых и проводить там время так, как хотел он. Мог спать, а мог не спать. Мог читать книжку, а мог играть в солдатики. Мог фантазировать, а мог просто ничего не делать и ни о чем не думать. И вот как-то раз его потайное место обнаружили взрослые, и вторглись в мир свободы, притащив сюда свои правила, разрушили иллюзию самостоятельности, обрубили крылья. Теперь, даже здесь маленький ребенок не мог лечь спать, если нужно было есть, и не мог валяться, если нужно было играть. Взрослые навязали непонятный образ жизни, и нельзя было убежать от него, а нужно было строго следовать, ввиду каких-то странных и непонятных ритуалов и правил.

Я понял, что и мое взрослое потайное место вот-вот разрушит приезд Анны Николаевны. Она ворвется сюда с правилами моей старой жизни, от которой я устал, которая мне надоела, с которой я хотел порвать раз и навсегда, купив билет на самолет.

И стало как-то гадко на душе. Еще гаже, чем утром, когда я вырвался из кошмарного сна, обнаружив мокрую от пота подушку. Выходило, что я зря убегал, зря прятался, зря надеялся.

Я лежал без движения, пока не затекло все тело, потом отвернулся к стене и, кажется, уснул. Мне не хотелось шевелиться, даже когда пришла медсестра с обедом, а потом и с ужином. Я перевернулся, только когда настала пора новых уколов. В тишине палаты было слышно лишь сопение старика и приглушенные звуки больничной жизни за дверью и за стеной.

А после ужина пришла Лена.

Теплая ладонь легла на мою щеку, и я обернулся.

— Поешь, — сказала Лена, — ужин сегодня вкусный. Котлетки рыбные.

Она собрала волосы на затылке, обнажив лоб в царапинах, сменила повязку на щеке и наклеила на порез на губе квадратик пластыря. Я был совсем не рад ее видеть из-за вчерашнего вечера.

— И не дуйся, — добавила Лена, присаживаясь на край кровати, — у тебя гости что ли? Интересный старичок. А у меня же бабулька лежит при смерти со стеклянным глазом. Из них получилась бы неплохая парочка, не находишь?

Я не ответил. Мне совсем не хотелось общаться.

— Не дуйся, а? — попросила Лена, — была не права, исправлюсь. А я про тебя репортаж видела. Ты, оказывается, крут. Это по твою душу журналисты на первом этаже пришли?

— Видимо, по мою, — отозвался я, — если здесь других крутых поблизости не завезли.

— А я всю ночь думала о нашем вчерашнем разговоре, — сказала Лена, помолчав. От нее все еще слабо веяло гарью, — мне кажется, я все же права. Ты бежишь от своей депрессии сам не знаешь куда. Ты ведь чувствуешь свою вину за смерть Аленки, правда? Можешь не отвечать, я и так знаю, что правда. А сегодня я посмотрела про тебя репортаж, и все встало на свои места. Ты решил сбежать куда подальше от прошлой жизни. Ты бросил работу, которая помешала отношениям с любимой девушкой, бросил общество, которое тебя поглотило, сменил образ жизни. Ты хочешь стать новым человеком, так ведь?

Я не ответил. Лена угадала правильный ответ по моему взгляду. Улыбнулась осторожно, покосилась на старика, который лежал с открытыми глазами бледно-водянистого цвета и, не моргая, пялился в потолок.

— Проблема в том, Фил, что просто так сбежать никогда не получается. Пока в спину дышит твое прошлое, будешь убегать вечно. И, в конце концов, оно тебя догонит и сожрет. Как голодный волк.

— Ты решила почитать мне мораль?

— Другое дело, если ты пока не готов встретиться со своим прошлым, — продолжила Лена, словно не услышав, — тогда действительно следует немного побегать, подготовиться, собраться с силами… не хочешь?

— Побегать от прошлого? Интересно, как? Сесть в машину времени? Погоди минутку, сейчас изобрету и сгоняю в магазин за детальками…

Лена звонко рассмеялась.

— Ну, вот! Бываешь хорош, когда хочешь! Нет, Фил, нет! Скажи, тебе охота встречаться с журналистами?

— Мне сейчас вообще неохота ни с кем встречаться.

— Тогда пошли, — она взяла меня за руку и потянула.

— Куда?

— Сбежим от журналюг!

— Зачем?

— Не глупи, ну! Просто так! Или, давай представим, что они — волки прошлого, которые хотят тебя сожрать. Так лучше. Так интересней. А еще будем считать, что мне просто очень скучно лежать в палате, смотреть с девочкой глупые телепередачи, решать скандинавские кроссворды и смотреть, как бабулька напротив вставляет себе стеклянный глаз. Я жажду приключений, Фил. Пойдем!