Собиратель сердец (ЛП)

Он прошел деревню без остановок, каждый шаг уводил его от Таллита и делал сердце легче. Он шел по пыльным дорогам Трегеллана, остановился, чтобы зачерпнуть меда из ульев диких пчел, которые его даже не заметили, собрал немного клубники на грядках у дороги. Она сладко лопалась у него во рту, красный сок тек по его подбородку, он не понимал, что подражает отцу, что сок похож на кровь девушек. Он воровал с подоконников остывающие буханки хлеба, жонглировал ими. Горячий мякиш обжигал его рот, но он не мог остановиться, кусочки хрустящей корочки падали на его изорванную одежду. Хлеб был теплым, насыщал его.

А потом он вспомнил первую девушку.

*

Первая девушка назвала ему свое имя. Ее звали Самия, ее волосы были светлыми, цвета кукурузы Таллита. Ее отец был пекарем, оттуда Вестник и забрал ее: из пекарни, где она жила и работала, в деревне южнее дороги, по которой он шагал сейчас. Он впервые проснулся, многого не понимал, все казалось изменившимся. Он плохо умел прятаться. Люди поглядывали на его странную одежду, он пялился на их новые стили: женщины носили блузки с корсетами ниже, чем он знал, у мужчин были рубашки с объемными рукавами. Люди для него казались выше, более жестокими. Он спешил от них прочь, и они смеялись над ним.

Он еще не научился хитрить, воровать, теперь уже эти умения жили в его памяти мышц. Он схватил яблоко с незащищенного одеяла для пикника раньше, чем решил, что хочет его.

В тот день он голодал и мерз, а пекарня манила к себе, он не мог сопротивляться. Он подумал, что его зовет запах, тепло, и он пошел туда, не думая о том, поймают ли его. Он рухнул у печей, вытащил противень с булочками в глазури с нижнего яруса, глазурь еще была жидкой. Он совал их в рот, едва жевал, а потом понял, что кто-то следит за ним.

Она стояла на пороге, солнечный свет озарял ее силуэт. Она была высокой, гибкой и тонкой, она прошла в комнату, и он увидел, что ее щеки в муке, а на фартуке пятна варенья и глазури. Ему стало стыдно, что его, как зверя, поймала эта милая золотая девушка. Все в ней напоминало ему о давно забытом Таллите, его доме, и он не мог представить, что заставило его уйти. Он должен был вернуться, и девушка должна была уйти с ним, он был в этом уверен.

Он вскочил на ноги и поклонился, она рассмеялась.

- Простите, - сказал он и понял, что это первые слова, которые он произнес за долгое время.

- Что толку просить моего прощения? – возмутилась она, хотя улыбалась при этом, ее глаза смотрели на него с плохо скрываемым одобрением. – Это пекарня отца, не моя.

- Я… попрошу тогда у него прощения. Где я могу найти его?

- В таверне, - девушка нахмурилась, над ее курносым носом появилась морщинка. – Время обеда. У него перерыв.

- Почему тогда ты здесь?

- Время обеда, - повторила она. – У меня нет перерыва. У меня клиенты, - она прошла мимо него, схватила противень с золотисто-коричневыми пирожками, их края сияли маслом. – Я бы не переживала за отца, - сказала она, прижав противень к бедру. – Я не расскажу, а он про них и не вспомнит.

- Прости, - сказал он, опустив голову. – Я не хотел, - каждое слово звучало странно, хотя он говорил на языке, который не должен был знать.

Вдруг он подумал о своей внешности, он понял, что понятия не имеет, как выглядит. Он проснулся рядом с постаментом отца, ушел почти сразу же, желая оказаться подальше от башни. Он даже ни разу не посмотрел на свое отражение. Он знал, что его волосы рыжие, на глаза падали огненные пряди, когда летний ветер трепал их, но больше он ничего не знал.

- Ты был так голоден? – спросила она, перебивая его мысли, ее голос теперь был мягче, теплым и медовым.

Он не ответил, все еще стыдясь.

- Оставайся здесь, - приказала девушка, а потом покинула комнату с противнем, дверь за ней закрылась.

Вестник огляделся в поисках чего-то, способного отразить его, стряхивая с лица и одежды крошки. Он провел пальцами по волосам, приглаживая их, и ждал.

Она вернулась не сразу, он успел много раз сесть и встать, тревожно походить по комнате, боясь того, что принесет ее возвращение.

- Идем, - сказала она, открыв дверь. – Я приготовила тебе суп. Откуда ты? Как тебя зовут?

- Я… не знаю, - сказал он, вышел из пекарни и пересек за ней пыльный дворик, их шаги распугали пухлых коричневых куриц, рывшихся в земле. Она привела его на узкую темную кухню, на потертом столе стояла миска с бледно-зеленым супом, от которого поднимался пар, кусок хлеба и пирожок из пекарни лежали рядом.

- Не знаешь? – спросила она, коснувшись его локтя, чтобы подвести к столу, и он ощутил дрожь волнения. – Как можно не знать свое имя?

- Не знаю, - повторил он, глядя на нее.

Она покраснела и поспешила прочь, между ними оказался стол.

- Откуда ты?

- Я проснулся в Таллите.

- В Таллите? – сказала она, выглядывая в окно, словно могла его увидеть. – И как ты попал сюда?

- Пришел.

- Из Таллита? – она нахмурилась.

Он кивнул.

- Куда ты идешь? Что идешь? – спросила она.

- Тебя, - сказал просто и уверенно, и ее щеки порозовели.

- Меня? – она рассмеялась, а он серьезно кивнул.

- Как тебя зовут? – спросил он, ладонь сама полезла в карман.

- Самия, - выдохнула она.

И он, не планируя делать это, вытащил маленькую дудочку из кармана, он даже не знал, что нес ее с собой. Дудочка была белой, твердой и теплой в его руках. В голове вспыхнуло воспоминание: старик с темной морщинистой коже и странными печальными глазами. Он поднес дудочку к губам и заиграл. Вестник, стоя на кухне Самии, сделал так же.

Она пошла за ним из домика с остекленевшими глазами, он пылал от триумфа, который не понимал. Вдруг он отчаянно захотел вернуться в Таллит, забрать ее с собой. Она шла рядом с ним, смотрела на него с восторгом. Он замечал шепот и взгляды в деревне:

- Это Самия Дунун?

- Но кто он?

Никто не приближался к ним, не пытался вмешаться, и они вскоре оказались в лесу, где он показал ей, как найти корешки, орехи и чистую воду. Ночью они лежали рядом друг с другом, как котята, она крепко спала, а он смотрел с улыбкой на звезды.

Они шли обратно, выбрали извилистый путь через небольшие леса и луга. В деревне у моря, где он уже был, он украл свежую рыбу и приготовил на костре, кормил ее рыбой со своих пальцев, и она смотрела на него с идеальным доверием. Они не говорили, не обменялись ни словом, покинув ее кухню. Он вел, она следовала, и они считали это верным. Они были вдвоем, так должно было быть. Порой он замечал, что она смотрит вдаль, хмурится, и тогда он доставал дудочку и играл. Она смотрела на него, и он снова ощущал спокойствие.

Они переплыли огромную реку между Трегелланом и Таллитом на лодочке, он помог ей выбраться, поражаясь тому, какими грубыми были ее ладошки в его больших и гладких руках. Он повел ее по развалинам Таллита к обломкам замка. Он прижимал ее к себе, пока взбирался по стенам к вершине, где лежал его отец. Он хотел показать ее отцу, было очень важно доставить ее туда.

Они прибыли на закате, Спящий принц был бледным на каменном ложе. Впервые после того, как покинула дом, Самия замешкалась перед постаментом, она боролась с рукой Вестника на ее спине, он подталкивал ее.

- Все хорошо, - прошептал Вестник.

И Спящий принц пошевелился.

Его голова повернулась, и Самия отпрянула в Вестника. Он подумал, что она хочет объятий, и обвил ее руками, удерживая. А потом он понял, что она злится и борется, он сжал ее крепче.

Спящий принц сел.

- Подведи ее ко мне, - прохрипел он, и Вестник послушался, притащил девушку, кричащую и рыдающую, к отцу. Часть его боялась, хотела забрать девушку, убежать из этой башни и не оглядываться. Но, как Самия не могла остановиться и следовала за ним сюда, так и он не мог перечить Спящему принцу. - Хороший мальчик, - тихо сказал Спящий принц и потянулся к ней.

Вестник поклонился, инстинкт сказал ему отвернуться, не смотреть на то, что произойдет дальше.