Страница 30 из 40
— А ты хотел бы зайти в Кадис или тоже рад смене курса?
— Мне все едино — сдать убийцу в руки испанской или португальской полиции.
Джейн посмотрела на него с упреком. После этих слов за столом настало неловкое молчание. Пообедав, Коллингс нашел подходящий момент, когда Селим зашел в буфетную, и спросил его:
— Ты закончишь уборку за полчаса? Я хочу поговорить с тобой.
— Конечно, мистер Коллингс, я управлюсь даже раньше.
— Будь любезен, зайди тогда в мою каюту.
— Постараюсь побыстрей.
— Окей, буду ждать.
Когда Селим вошел, Коллингс заметил тревогу в его глазах. Тот сел на краешек стула. Коллингс намеренно продолжил молчание, постукивая пальцами по столу. Наконец стюард заговорил:
— Что-то случилось?
— Да.
— Это касается меня?
— Угадал. Не будем дальше играть в прятки. Признайся, кто ты на самом деле? Как твое настоящее имя?
Селим побледнел и застыл. Сделал движение, как будто хотел сорваться с места и пуститься в бегство. Он бегал глазами и молчал.
— Я должен повторить вопрос?
— Нет, повторять не нужно, — сказал Селим пронзительным голосом, в котором чувствовалось отчаяние. — Вы все-таки докопались до правды, приятели помогли. Вы меня затравили, я уже никуда не убегу, осталось выдать меня на расправу. Ненавижу вас. Еще один преследователь... Хватит. Не дам вам удовлетворения, выскочу за борт...
— Прекрати, — прервал его Питер. — Что ты там болтаешь? Ответь на вопрос: как тебя зовут?
— Марио Фабиано.
— Почему ты скрываешься?
— Потому что должен. Это долгая история.
Селим дрожал, закрыв лицо руками. Было похоже, что он плачет. Коллингс подождал немного, подошел к бару, налил в стакан джина и протянул стюарду.
— Перестань вести себя как баба и расскажи мне все по порядку.
Селим взял стакан, но так трясся, что с трудом поднес его ко рту. Выпил и глазами попросил добавки. Коллингс терпеливо ждал, когда подействует алкоголь. Он закурил, предложил стюарду, но тот отказался. После нескольких минут угнетающего молчания Селим начал приходить в себя. Он перестал трястись, с его лица исчезло истеричное выражение. Он продолжал упорно смотреть вниз. Не поднимая головы он спросил:
— В самом деле я должен вам все рассказать?
— У тебя нет другого выхода, Селим. Дело зашло слишком далеко, не я, так кто-нибудь другой будет тебя допрашивать. Что хочешь?
— Расскажу вам, только не знаю, с чего начать.
— Начни сначала.
— Я родился в Нью-Йорке, предки родом с Сицилии. Отец был членом Коза-Ностры, меня по совершеннолетию также приняли в Семью. Мне доверяли второстепенные функции. Я не имел ни амбиций, ни необходимых способностей, чтобы выбиться в верха. Был простым курьером. Заучивал наизусть сообщения, которые должен был передать, носил письма и даже деньги. Жизнь в Семье давала мне ощущение безопасности. Я женился, пошли дети. На моем счету не было убийств. Там считали, что я не способен на них. Несчастье подкралось ко мне невзначай. Однажды мне поручили отвезти крупную сумму денег в Мексику. Не знаю, сколько там было, они были запакованы, я должен был их вручить по определенному адресу, пользуясь паролем. Черт меня дернул перед вылетом зайти в бар. Я выпил только два виски, не больше, и стоя в баре, несколько раз проверил, на месте ли пакет. Это меня выдало. На выходе из бара ко мне подошла тройка грабителей, они скрутили мне руки, заткнули рот, чтобы я не мог крикнуть, вытащили пакет и ударили так, что я потерял сознание. Когда я пришел в себя, то понял, что погиб. Ничто не могло меня оправдать. Это была целиком моя вина, потому что я нарушил правила и зашел в бар. Никакие увертки мне не помогли бы, правда вышла бы на явь. Спастись я мог только чистосердечным признанием и немедленным возвратом утраченной суммы. Однако, где бы я мог раздобыть такие деньги?! Я решил бежать, не попрощавшись ни с женой, ни с детьми. Я до сих пор не знаю, что с ними. Я даже не мог послать им деньги, так как наверняка за ними наблюдали, и посылка могла навести на мой след.
— Как тебе удалось бежать?
— Я понимал, что не должен оставлять никаких следов. Я уничтожил авиабилет и автобусом поехал в Нью-Орлеан с мыслью найти там приятеля, которого не видел десять лет. Его никто не знал, даже моя жена. Приятель владел каботажным суденышком, на котором он бороздил воды Мексиканского залива. Мне несказанно повезло, его адрес не изменился. От его родных я узнал, что он заканчивает погрузку и отправляется в рейс. Я успел в последнюю минуту, и он взял меня на борт. Где-то через месяц мы зашли в Каракас. Таким образом я покинул Штаты. В Каракасе я нанялся на пассажирское судно «Океания» камбузным подручным. Я был вынужден показать мой настоящий паспорт, хоть и знал, что это опасно. Но другого выхода не было.
Приятель с Нью-Орлеана дал мне немного денег. Сразу по приходу в Европу я начал искать возможность приобрести фальшивую мореходную книжку — считал, что лучше всего прятаться на море. Однако я боялся действовать через специализированных посредников, так как раньше или позже они бы меня выдали. Ситуация выглядела безнадежной, но удача не изменила мне. В каком-то баре в Антверпене я разговорился с матросом, который чудом выжил в кораблекрушении в Бискайском заливе. При нем оказалась мореходная книжка погибшего соплавателя. Он уступил ее мне за небольшую оплату, осталось только заменить фото. Я побоялся доверить это дело профессионалам и сам приклеил фотографию. Свой паспорт я уничтожил. Через несколько дней я решил проверить удачу и обратился на «Звезду морей» с просьбой о найме меня в качестве стюарда — такая специальность была записана в мореходной книжке. Перед этим, конечно, я узнал, что на «Звезду морей» требуются стюарды.
— Ну, и попался на крючок стаф-кэптена Герхарда фон Модрова.
— Откуда вы знаете?
— Просто догадался. Продолжай.
— Сначала меня направили к казначею, который предложил мне место в офицерской кают-компании. Меня это устраивало, так как по понятным причинам предпочитал прислуживать членам экипажа, а не пассажирам. Казначей послал меня к Модрову. Здесь удача мне изменила. Модров задал мне несколько вопросов, касавшихся предыдущей работы. Я был готов к этому. Затем он потребовал мою мореходную книжку. Он сразу понял, что со снимком не все в порядке, вытащил из ящика стола большую лупу и внимательно осмотрел мою неказистую работу. Спросил: «От чего ты скрываешься, молодчик? Что ты такого сделал?» Я молчал. Тогда он пригрозил вызовом полиции, и вытянул из меня всю правду. Когда я пытался вилять, говорил: «Ой, что-то не так. Вспомни получше…» и протягивал руку к телефону. Он выжал из меня все подробности, я рассказал ему все, даже имя жены, сколько лет детям, название судна, на котором я выбрался со Штатов, все, все... Это долго продолжалось, и я начал понимать, что Модрову нравится издеваться надо мной. Я ожидал самого худшего. Мне было уже все равно, я сделал для своего спасения все, что мог. И тут он неожиданно сказал: «Хорошо, я беру тебя. Твоя книжка останется в моем столе. Никто ее не увидит, но помни — если я буду тобой недоволен, я отошлю тебя назад в Нью-Йорк». Сначала я обрадовался, кинулся ему в ноги, благодарил. Он приказал мне встать и отправил к казначею.
— А ты не боялся наняться на судно, курсирующее через Атлантику?
— Тогда мне было все равно.
— Хорошо, рассказывай дальше.
— Я радовался как глупец, не зная, что меня ждет. Я оказался рабом Модрова. В любой момент он мог меня уничтожить, выслать на смерть. Он пользовался положением, намеренно мучил меня. Я был абсолютно зависим от него. Он почти ежедневно в течение восьми лет давал мне это понять. Я должен был доносить ему обо всем, что делается на судне, следить за его женой и офицерами — оттуда моя привычка подслушивать под дверьми. Если я не приносил какой-нибудь интересной информации, то начинал говорить, что от меня мало толку, выдвигал ящик стола с тем несчастным документом, спрашивал, чего я предпочитаю — вызов полиции или звонок моей жене? И каждый раз я был вынужден просить его на коленях, чтобы он не делал этого. Ему нравилось доводить меня до отчаяния, а потом великодушно позволять мне целовать его ботинки. Подобные сцены повторялись чуть ли не каждую неделю. Восемь лет, представляете? Я научился актерской игре: сначала сцена испуга, затем мольбы о прощение, падение в ноги и, наконец, великая радость с оказанной милости.