Эридан

Стоял теплый сентябрьский день, я только что вернулся из школы. Колоть дрова было жарко, и я больше отдыхал, чем размахивал топором. Закончив есть, бродяга приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы поставить стакан внутрь, снял пиджак, подошел ко мне, взял у меня из рук топор, и сам стал колоть дрова. У незнакомца было узкое лицо, длинноватый нос и серые глаза. По тому, как он орудовал топором, мне стало ясно, что никогда раньше дров он не колол, но быстро приноровился. Мне оставалось только стоять и смотреть.

Мать тоже наблюдала, с крыльца. Он все колол. Наконец она сказала:

— Больше не надо. Ты и так уже более чем отработал свой сэндвич.

— Не волнуйтесь, мэм — ответил Роун, и опустил топор на очередное полено.

Во двор въехал старый побитый грузовичок отца, купленный им за 25 долларов. Отец ездил в город за комбикормом для цыплят. Он подогнал грузовичок к двери сарая, и я помог ему вынести два мешка комбикорма. Отец казался высоким и тощим, но был раза в два сильнее, чем можно было подумать, и моя помощь была ему в общем-то без надобности. Но он сделал вид, что я очень пригодился.

Отец посмотрел на Роуна.

— Это он наколол дров?

— Ну, я тоже немножко — ответил я.

— Мать его покормила?

— Она дала ему сэндвич и стакан молока.

Мы вошли в дом. Мать только что закончила чистить картошку, и поставила ее вариться. Она всегда готовила на дровяной печке.

— Чёрт — сказал отец, — может, нам предложить ему поужинать?

— Я поставлю еще тарелку.

— Пойди скажи ему, Тим. И забери у него этот чертов топор.

И я пошел и сказал ему и встал прямо перед Роуном так, что тот не мог больше колоть дрова. Роун прислонил топор к поленнице. Его глаза напомнили мне пасмурное зимнее небо.

— Меня зовут Роун — сказал он.

— А меня — Тим. Я хожу в школу. В шестой класс.

— Молодец.

Его волосы, выбивавшиеся из-под шапки, были каштановыми. Их нужно было постричь.

— А руки у вас можно где-нибудь помыть?

Он говорил немного замедленно, будто взвешивая каждое слово.

Я показал, где у нас во дворе кран. Бродяга вымыл руки и лицо, а потом снял шапку и причесался расческой, извлеченной из кармана рубашки. Он был небрит, но тут уж ничего не мог поделать.

Потом надел свой пиджак, и положил шапку в карман. Я увидел, что его взгляд направлен мне через плечо.

— Это твоя сестра?

На дороге остановился новый «форд», из которого вышла Джулия, направившись во двор. «Форд» укатил. У Джулии была подружка, Эми Уилкинс, и частенько после школы, вместо того, чтобы идти со мной домой, Джулия заходила к Эми, и иногда отец Эми отвозил сестренку домой. Он работал на почте. Нам всегда казалось, что Уилкинсы богаты. По сравнению с нами, так оно и было.

— Откуда ты знаешь, что она моя сестра? — спросил я Роуна.

— Похожа на тебя.

Проходя мимо, Джулия мельком взглянула на Роуна. Его присутствие не смутило ее, она уже привыкла к бродягам. Сестренке было только девять лет, она была очень худенькой. Я безумно обиделся на Роуна, когда тот сказал, что мы похожи, потому что считал ее невзрачной. Мне было одиннадцать.

Когда Джулия зашла в дом, мы с Роном подошли к крыльцу и сели на ступеньки. Вскоре мать позвала нас ужинать.

Теперь Роун ел вовсе не как бродяга. Правда, может быть, сэндвич, который он умял и молоко несколько перебили ему аппетит, и поэтому он не набрасывался на еду. Мать приготовила пирожки с ветчиной, и разбавила выделившийся сок водой, чтобы получилась подливка для картошки. Роун постоянно поглядывал на нее. К чему бы это. Для меня она всегда была красива, но я принимал это как должное, ведь это же была моя мать. Ее темно-каштановые волосы были зачесаны назад и стянуты в пучок на затылке. Зимой ее кожа была молочно-белой, но с приходом весенних работ в огороде становилась не такой бледной, и за лето делалась золотистой.

Роун уже представился ей и отцу.

— Откуда будешь? — спросил отец.

Поколебавшись на мгновение, Роун сказал:

— Омаха.

— Плохо там идут дела?

— Типа того.

— Сейчас везде плохо.

— Передайте, пожалуйста, соль — попросила Джулия.

Мать подала ей солонку.

— Еще картошки, мистер Роун?

— Нет, спасибо, мэм.

Джулия посмотрела на него через стол.

— Вы путешествуете вчёрную?

Он не понял ее вопроса.

— Она хочет спросить, вы ездите под товарными вагонами, так, чтобы вас не заметили кондукторы? — объяснил я.

— А. Ну да.

— Это не твое дело, Джули — сказала мать.

— Я же только спросила.

Мать испекла сливочный пирог с кокосом и положила каждому по большому куску. Роун попробовал и посмотрел на нее.

— Можно вас спросить, мэм?

— Конечно.

— Вы испекли этот пирог в дровяной печке? — он заметил печку, когда мы проходили через кухню.

— А где же еще — другой у меня нет, — ответила мать.

— Мне кажется — произнес Роун, — что одна из главных проблем человечества заключается в том, что люди всегда ищут чудеса там, где их нет, в то время, как настоящие чудеса творятся у них под носом, и на них никто не обращает внимания.

Ну кто мог ожидать от бродяги такой речи? Мы все так и замерли, уставились на него. Затем мать улыбнулась и сказала:

— Спасибо, мистер Роун. Это самый лучший комплимент, который я когда-либо слышала.

Мы закончили ужин в молчании. Потом Роун посмотрел сначала на мать, затем на отца.

— Я никогда не забуду вашей доброты. — Он встал из-за стола. — А теперь, с вашего позволения, думаю, мне пора.

Мы промолчали. Наверное, никто не смог придумать, что бы сказать. Мы слышали, как он прошел через кухню, как открылась и закрылась дверь черного хода. Мать сказала:

— Наверное, бродяжничество у них в крови.

— Так оно и есть — отозвался отец.

— Ну ладно, хорошо, что у них, а не у вас — мать посмотрела на нас с Джулией. — Джули, помоги мне помыть посуду. Тим, мне кажется, тебе надо делать уроки.

— Нам сегодня мало задали.

— Тем более, чем скорее ты за них возьмешься, тем скорее освободишься.

Я замешкался за столом. Джулия тоже. Тут было интереснее. Прогрохотал товарный поезд. Я ждал, когда он начнет замедлять ход, но поезд промчался мимо. В доме все задребезжало. Может быть, следующий остановится в Фэйрсбурге, чтобы отцепить или прицепить вагон, и Роун сможет на него сесть.

Отец сказал:

— Эмма, в понедельник на заводе начинают принимать виноград. Поэтому я снова выхожу на работу.

— Опять, допоздна…

— Ничего не имею против.

— Мистер Хендрикс сказал, что в этом году я опять смогу наняться к нему.

Можно будет начать на следующей неделе.

— Если повезет — сказал отец — в этом году удастся даже купить тебе газовую плиту.

— Необходимо купить слишком много всего, к тому же детям нужна одежда.

Осенью у нас всегда была масса денег — отец работал на винном заводе, а мать собирала виноград. В период разлива вина по бутылкам отец тоже работал на винном заводе, но в течение года это бывало всего несколько раз, и получалось, что в общей сложности он работал не больше трех месяцев в году. Но нам всегда удавалось свести концы с концами, потому что отец выращивал фасоль, кукурузу и помидоры на продажу. Ферма наша была маленькая, и большая часть земли была слишком холмистой для обработки, но того, что отцу удавалось-таки вырастить, хватало, чтобы мы не обнищали вконец и не попали в работный дом. Кроме того, мы держали корову и цыплят.

Мне хотелось оставаться за столом как можно дольше, да и Джулии тоже, но этот номер не прошел — мать повторила:

— Ступай делать уроки, Тим. Джули, давай убирай со стола.

Пока отец не купил грузовичок, нам с Джули приходилось ходить в школу пешком. Потом он стал возить нас в город по утрам, но домой все равно забирал только в плохую погоду, утверждая, что прогулка пойдет нам на пользу. До покупки грузовичка нашим единственным транспортным средством была старая развалюха, все время ломавшаяся, которой отец не доверял настолько, чтобы возить нас в школу.