Страница 4 из 5
Этот необычного вида прибор я и заметил еще со шлюпки. Возле гидростата хлопотало несколько человек, а он мрачно поблескивал на них кружками своих иллюминаторов, чем-то напоминающих глаза осьминога. И весь он, похожий на перевернутую стальную грушу, казался гигантским кальмаром, потерявшим вдруг свои щупальца.
– Идите и быстрее устраивайтесь – заторопил меня Олег Николаевич, – и сразу приходите в ходовую рубку – сейчас будет погружение. Церемониал знакомства с людьми проведем в рабочем порядке.
К началу погружения я все же опоздал. Гидростата на палубе уже не было, только метр за метром уходил в воду ваерный трос. На мачте трепетали два сигнальных флага: «Не подходить! Веду подводные работы! «
Зеленый глазок на пульте управления сообщает, что связь работает нормально.
Неожиданно для меня из динамика вырывается звонкий девичий голос:
– Олег Николаевич, вижу грунт!
– Стоп!
– Есть стоп! – отозвалось где-то на палубе, и трос замер.
– Осмотритесь, Светлана Сергеевна, и сообщите, что видите.
Дежурный у пульта записывает в журнал различные малопонятные для меня данные, а Киселев рассказывает об обладательнице звонкого голоса Светлане Дробышевой.
Окончив Московский рыбный институт, она сама попросилась работать на север и, не успев еще путем в Мурманске устроиться, отправилась в первую свою морскую экспедицию. Шли годы, сменялись экспедиции, она собрала богатый материал по гидробиологии моря, закончила заочную аспирантуру, защитила диссертацию, стала подводным исследователем.
– И учтите, – добавил Киселев, – первая в мире женщина, опускающаяся в подводном снаряде на большие глубины! Это, правда, не космос, но все же…
Проходит час, и затем грустный голос Светланы сообщает, что рыба вся ушла, ничего нет – как в пустыне.
– Ничего, – успокаивает ее Олег Николаевич, – продолжайте наблюдать. Бывает, просидишь два часа впустую, а потом вдруг увидишь такое интересное… Терпение и настойчивость наши главные союзники…
И Светлана терпеливо ждет и от нечего делать поет пионерскую песню о том, как хорошо в стране советской жить, быть ей полезной, на луну слетать и перегнать все рекорды мира.
– Вижу косяк трески, – радостно оживает динамик, – Только какое-то странное поведение рыбы: выскакивают из стаи, катаются по грунту…
– Что я говорил! – ликует Киселев, – терпение – золото. То, что вы видите, очень интересно, теперь вы будете знать, как рыба порой развлекается.
Но косяк прошел, и Светлана опять заскучала.
– Приготовиться к подъему! – командует Киселев. Я бегу за фотоаппаратом, чтобы сделать снимок выходящей из морских глубин отважной женщины, но на сей раз мне это не удается. На пути в каюту меня перехватывают репродукторы судовой трансляции: – «Корреспонденту приготовиться к погружению, одеться потеплее, и на палубу!».
Гидростат пришвартован к борту, Светлана уже у баковой лебедки возится с планктонной сеткой – готовится брать пробу.
Попадаю в распоряжение инструктора – водолаза. Втискиваемся с ним в гидростат, и он объясняет:
– Не волнуйся, штука надежная, в Ленинграде построили, на Балтийском заводе, фирма солидная.
Сам испытывал первый раз. Предельная глубина погружения шестьсот метров, я, правда, с десяток перебрал, и еще можно было бы, но не разрешили… Вот здесь приборы – глубиномер, газоанализатор, компас, барометр. Под сиденьем – регенерационная установка, воздуха хватает на семь часов – как раз на полный рабочий день. Время от времени проверяй – если теплая, значит все в порядке. Прожекторами будешь управлять с помощью вот этих рукояток – свет направишь, куда потребуется. О связи не заботься – ни микрофона, ни наушников нет, просто говори и слушай, все смонтировано на стенке. А вот аварийное оборудование – этим ключом отдаются рымы и перерезается кабель. Другим отвертывается груз. Гидростат хоть и тяжелый, но всплывает как пробка, сам проверял, делал аварийное всплытие. Можешь не волноваться, полагаю, этими ключами пользоваться не придется. Поднимать будем сразу, никакие остановки для выдержки не нужны, кессонной болезни здесь не бывает. Все ясно?
– Все.
– Ну, с богом, с Нептуном!
Задраен люк, грузовая стрела медленно поднимает гидростат, отводит его от борта и сразу же окунает в воду. Прилипаю к иллюминатору. Уплывает вверх корпус корабля, заросший волоконцами бурых водорослей. Они свисают, как свалявшаяся шерсть на верблюде. С шипением, напоминающим вырвавшееся из бутылки шампанское, уносятся пенящиеся гроздья воздушных пузырьков, и потом – полная тишина. Быстро сгущается мрак, вода из голубой становится темно-синей, почти фиолетовой. Сбоку змеится черный жгут кабеля и снизу вверх проносится наискосок какая-то белая метель, как будто идет густой снег. Потом вдруг остановка. Метель теперь идет горизонтально – здесь сильное течение.
– Двадцать пять метров, – сообщают сверху, – осмотритесь.
Зажигаю внутреннее освещение, проверяю и докладываю:
– Все в порядке, течи нет,
– Ясно! – звучит у меня под ухом голос Киселева. – Пошли дальше!
Опять замелькала метель. Спрашиваю, что это такое? Оказывается, планктон – различные мелкие существа, населяющие толщу воды. Становится почти совсем темно. Каждые двадцать пять метров остановка, быстрая проверка и неизменное:
– Пошли дальше!
Потом предупреждают: – Внимание! Подходите к грунту!
Гидростат зависает. Это наверху в рубке за мной следят по эхолоту – самописец все время фиксирует положение аппарата по отношению ко дну, и момент «приземления» им виден лучше, чем мне.
Включаю прожектора и направляю их вниз. Там что-то светлое, скорее догадываюсь, чем вижу, что это дно моря.
– Начинаем медленно приближать, следите!
Старательно вглядываюсь в светлое пятно, и когда грунт начинает набегать, как земля под ноги парашютисту, кричу:
– Стоп!
Впервые в жизни вижу дно не где-нибудь у берега, а в открытом море, на большой глубине. Оно удивительной формы – длинные – длинные песчаные борозды, похожие на барханы, уходят в стороны и теряются во мраке. На них даже что-то растет.
Кручу прожектор. В его лучах появляются серо-зеленые актинии. Они медленно покачиваются на толстых ножках – вылитые грибы-боровики. Несчетное количество морских ежей, они кажутся темными комочками. Между ежами замерла звезда с толстыми растопыренными лучами, неопрятная и несуразная, как старая выброшенная перчатка. Я знаю, что она яркая, красная, но здесь ее цвет неопределенный, какой-то желтовато-бурый. Это неудивительно – уже верхние пятнадцать – двадцать метров воды полностью поглощают красно-оранжевую часть спектра.
Как маленькие хрустальные дирижаблики, радужно сверкая гранями, проплывают мимо иллюминатора прозрачные гребневики.
Между «барханами» густо насыпаны осколки ракушек, а по ним, влекомые течением, медленно катятся похожие на перекати-поле клубки водорослей.
Наблюдать очень удобно: иллюминаторы находятся на уровне глаз, их пять, только крутись от одного к другому на вертящемся стуле. А вот снимать сложно – свет прожекторов слабоват…
Смотрю в другую сторону и вижу большой обросший камень, этакий подводный пень. К нему прилепились две голотурии, иначе называемые морскими огурцами. По-моему, они скорее похожи на хохлатые дыни.