Страница 31 из 32
На втором этапе развития общества величину социального пространства и новые тенденции в культуре определяет буржуазия и ее спутники, действующие в сфере культуры. К буржуазии переходит пассионарная энергия, утраченная аристократией. Теперь буржуазия становится репрезентантом общества. «С подъемом городов носительницей национального становится буржуазия, причем, что соответствует пробуждающейся духовности, – носительницей национального сознания, воспринятого ею от аристократии и доведенного до конца. Неизменно существуют (причем с бесчисленными градациями) определенные круги, способные жить, чувствовать, действовать и умирать во имя народа, и круги эти становятся все шире»[146].
Внутри социального пространства буржуазии идет интенсивная дифференциация по функциональному признаку, что особенно заметно на фоне аристократии, которая выбирает поведенческую модель «неделания» в пользу «размышления», как вновь обретенного качества человека. Классическая аристократия превращается в людей «идеальных интересов», как называет их Дж. Дьюи, которые «избрали для себя по большей части путь пренебрежения действительностью и бегства от нее. Необходимость преследовать „низшие“ цели они скрывали за вежливыми условностями… Этот уход от действительности во имя высших целей оставлял в полном распоряжении человечества в целом и особенно в распоряжении энергичных „практических“ людей только низшие формы деятельности»[147].
С определенного момента профессии встают наряду с сословиями, а потом начинают вытеснять их. Так функциональная дифференциация конкурирует с процессом стратификации общества по сословному признаку. О. Шпенглер подчеркивал принципиальное отличие этих процессов: «Особняком от подлинной сословной структуры стоят повсюду профессиональные классы ремесленников, чиновников, художников и рабочих… Их выделение основывается на чисто технических навыках, а значит, не на символике времени и пространства [выделено мной – Д. М.]; их традиции также ограничиваются техникой, а не собственными нравами или моралью, как-то сплошь и рядом присутствует в экономике и науке. Офицеры и судьи, поскольку они выводят себя от знати, – сословия, чиновники – профессия; ученый, поскольку он вышел из духовенства, принадлежит к сословию, художник же – профессия. Честолюбие и совесть связываются в одном случае с сословием, в другом – с достигнутым результатом. В совокупности всех первых присутствует нечто символическое, как бы оно ни было слабо, и оно отсутствует у вторых»[148]. Дополнительный смысл последним словам из приведенной цитаты Шпенглера придает Луман: «функциональная интеграция – инклюзия – снижает степени свободы»[149], т. е. возможности индивида к самореализации. Стратификационная дифференциация, по крайней мере, на начальном этапе, напротив – расширяет эти возможности, поскольку ей соответствует, как было показано, более высокий уровень личностного развития. Это качественное различие между двумя видами дифференциации, по сути, до сих пор оставалось незамеченным, что влекло путаницу при рассмотрении классовой структуры общества.
Итак, мы приходим к выводу, что функциональная дифференциация развивается внутри пространства стратификационной дифференциации, в то время как многие представители социальных наук, фактически, понимают под социальным пространством систему социальных координат, построенных преимущественно на основе функциональной дифференциации.
Это два качественно разных процесса, в которых напрямую задействованы психические механизмы развития человека.
Аристократию принято называть «вторым сословием», буржуазию – «третьим», выше них стоит «первое сословие» (по крайней мере, для условий «старого режима» во Франции) – жречество или духовенство. Возникая прежде других, оно способствует появлению аристократии. Духовенство воспитывает человека и стимулирует развитие общества, что критически важно на ранних этапах, когда такое развитие без лидерства чрезвычайно затруднено.
Выявляя особую роль духовенства в развитии европейских наций, О. Шпенглер подчеркивал: «Подлинная история начинается с образования двух прасословий, знати и духовенства, которые возвышаются над крестьянством. Противостояние крупной и мелкой знати, короля и вассалов, светской и духовной власти представляет собой основную форму всей раннегомеровской, древнекитайской, готической политики, – до тех пор, пока с появлением города, буржуазии, третьего сословия не меняется стиль истории. Однако весь смысл истории сосредоточивается исключительно в этих сословиях, в их сословном сознании»[150]. Шпенглер подчеркивает здесь только духовную специфику знати и духовенства, но важной оказывается его идея о специфике «сословного сознания». Далее, в свойственной ему парадоксальной манере изложения, он писал, отмечая суть различия этих социальных групп: «Любая знать – это живой символ времени, всякое духовенство – символ пространства… [выделено мной – Д. М.] Знать живет в мире фактов, священник – в мире истин; первая – знаток, второй – познаватель, одна – деятель, другой – мыслитель»[151].
Здесь два аспекта оказываются важными для дальнейшего исследования. Во-первых, характеристика духовенства как «мыслителя» сближает его в этом функциональном аспекте с интеллигенцией. Во-вторых, существенной оказывается функциональная связь духовенства с конкретной пространственной парадигмой. В результате оказывается возможным противопоставление двух первых сословий по пространственно-временному признаку.
Но в таком случае возникает вопрос, каким образом духовенство, как носитель пространственного признака, могло появиться на этапе реализации одномерной пространственной парадигмы – т. е. еще в тот момент истории, когда одномерная временная доминанта формировала специфику первого сословия?
В действительности, духовенство (понимаемое в широком смысле как совокупность профессиональных служителей культа в любых религиях, а не только монотеистических, с которыми связывает это понятие большинство современных научных словарей) возникает раньше аристократии и способствует появлению последней. Для христианской истории институт церкви переходит из Античности, переживая «Темные века». Древнегреческое жречество также возникает до появления аристократии. Так что механизмы формирования сословий аристократии и духовенства существенно различны. Являясь носителями наиболее развитой (для данной исторической эпохи) ППМ, представители высшего духовенства всегда стояли наравне с высшими государственными властителями и выступали их духовными наставниками, в том числе и с точки зрения понимания смысла социального пространства и освоения конкретной ППМ.
Таким образом, духовенство выступает в качестве «особого», в какой-то мере «переходящего», сословия, которое наследует накопленные предыдущими эпохами духовные ценности и выступает хранителем достигнутого ими высшего (для данной исторической эпохи) уровня духовного наследия. Тем самым, духовенство обеспечивает связь эпох: оно сохраняет наивысший уровень духовного развития, достигнутый предыдущей эпохой, и на его основе – в виде религиозных догматов – формирует целеполагание для развития следующего этапа истории.
В этом смысле место духовенства в системе трех сословий позднего феодализма ясно, и исторически верно описывает О. Шпенглер: «Знать всех ранних времен была сословием в изначальнейшем смысле, воплощенной историей, расой в высшей ее потенции. Духовенство выступало рядом с ней как противосословие, говорящее „нет“ во всех тех случаях, когда знать говорила „да“, и тем самым посредством великого символа оно выявляло иную сторону жизни»[152].
146
Шпенглер О. Указ соч. – С. 177.
147
Дьюи Д. Указ. соч. – С. 136.
148
Там же. – С. 364.
149
Луман Н. Указ. соч. – С. 46.
150
Шпенглер О. Указ. соч. – С. 98.
151
Там же. – С. 349.
152
Шпенглер О. Указ. соч. – С. 376.