Православная антропология

Вообще Ветхий Завет "знал" человека глубже, но не знал спасения. О свободе и творчестве, о спасении и обожении ветхозаветные авторы, за исключением пророков, почти не говорят. Между ветхозаветным человеком (не путать с "ветхим человеком" апостола Павла) и Богом лежит пропасть, человеком не преодолеваемая.

2.1.2. Новозаветная антропология

Если на время, хотя это возможно только в схоластическом дискурсе, рассмотреть человека в текстах Нового Завета вне христологического контекста, то на первый взгляд новозаветная антропология в целом продолжает ветхозаветную. Однако это не так. Даже в тексте Закона, т.е. "ветхой" традиции, человек оправдывается от благодати, которую "апостол языков" ставит много выше "дел закона". "Образ Божий" столь часто употребляется в текстах Нового Завета, что наполняется новым значением, не узнаваемым в контексте Ветхого Завета.

Но главным в новозаветной антропологии является Боговоплощение - явление в мир Сына Божия и Сына Человеческого. Христологическое учение, исходящее из Нового Завета, воздымает человека на божественную высоту. Сколь бы обречено ни выглядела ветхозаветная антропология, новозаветная приобретает возвышенный, радостный и вместе с тем трагический характер. У человека, по православному учению, есть перспектива. Она бесконечна в Боге, она трагически ничтожна без Него.

В центре новозаветной антропологии Богочеловек Христос. Он есть подлинный человек и подлинный Бог. Отсюда, согласно православной догматике, Христос есть реальный, такой же, как мы, человек, но благодаря Своей божественности - человек подлинный, обоженный, совершенный. Отсюда один из главных методологических принципов антропологии - христологический. Христос есть предел человеческого совершенства, Который может являться предельной целью человека, его путем, его Вожатаем, его Спасителем. Но при этом человек остается свободным, а это значит, что Господь только открыл человеку путь к уподоблению Христу, но выбрать его человек должен сам.

Евангельские тексты антропологичны постольку, поскольку все они посвящены Иисусу Христу. В Евангелиях все о Христе. Но и Христос говорит о Себе. Поэтому Евангелия - открытая Книга о богочеловечестве. Их ценность для антропологии всецела и несравнима с другими книгами Библии.

Иным богословским основанием православной антропологии являются послания апостола Павла. Принято говорить об антропологии этого апостола как об особой антропологической школе. Святой апостол - не только проповедник Евангелия, но главным образом первый его экзегет. Его богословие сравнимо с евангельскими текстами по богословской значимости и имеет первостепенный статус Священного Писания как для христианства в целом, так и для антропологии в частности.

Гораздо в меньшей степени это относится к Соборным посланиям и к Откровению Иоанна Богослова. Но в целом весь Новый Завет понимается нами как непосредственно, так и через экзегезу святых отцов и учителей Церкви, среди которых особое место занимают святитель Иоанн Златоуст, Ориген, святитель Феофан Затворник, а также святитель Филарет Московский, святитель Ириней Лионский, преподобный Максим Исповедник и др. Действительно, есть немало мест Священного Писания, которые в буквальном понимании составляют большую трудность, неоднозначность. Такие трудности не могут быть преодолены вне церковного понимания. Именно Церковь владеет истинностью понимания Писания, как бы трудно ни было определить границы Церкви.

2.1.3. Экзегетика

Есть несколько важных положений, которые ограждают нас от своевольного понимания Священного Писания.

Буквальное понимание текстов должно опираться на историко-археологический и языковой анализ, имеющийся в библеистике. А символическое понимание должно опираться на догматическое богословие Церкви. Анализ понятийной терминологии Священного Писания не может быть только количественным, но обязательно должен иметь церковную систему приоритетов, что и принадлежит Священному Преданию.

Важнейшая проблема в экзегетике Евангелия может быть сформулирована так: в какой степени человек может уподобиться Христу? Возможно ли это? В чем Христос - человек, а в чем - Господь? Ведь именно отсюда рождался труднейший вопрос о "двух волях во Христе". Если в Гефсиманском саду, в "молении о чаше" была борьба двух воль, тогда Христос - только человек, а если человеческая воля "поглощалась" [1], тогда во Христе - только Бог. Понимание "гефсиманского борения" как согласия двух воль, не как борьбы, а как соединения без поглощения должно опираться на тончайшее разделение в экзегезе божественного и человеческого в Христе. Каждый поступок Богочеловека, каждое Его слово должны быть поняты в двух перспективах - божественной и человеческой. Например, в Евангелии от Матфея:

Мф.8:2-3: И вот подошел прокаженный и, кланяясь Ему, сказал: Господи! если хочешь, можешь меня очистить. Иисус, простерши руку, коснулся его и сказал: хочу, очистись. И он тотчас очистился от проказы.

Здесь поражает простая обыденность чуда. Христос без усилия, без напряжения, как бы походя, совершает чудо исцеления. И это истинно. Ибо чудо совершается не усилиями человека, Иисуса из Назарета, но Богом Сыном, Которому "вся предана Отцом". А вот пример "гефсиманского борения":

Лк.22:44: И, находясь в борении, прилежнее молился, и был пот Его, как капли крови, падающие на землю.

Здесь, напротив, мы видим человеческое борение. Мука, страдания, величайшее напряжение сил человеческих, хотя Его Божество не отступало от Него никогда.

Таким образом, к каждому тексту нам следует подходить с разумением, и это проблема экзегезы. Причем экзегезы не одного только "отца" или учителя, но всей Церкви. Нам интересны и буквальные толкования Златоуста, и глубоко символичные толкования преподобного Максима. Главная трудность в видении собственно антропологического учения как в самом Священном Писании, так и в толковании его Церковью. Ведь экзегеза часто была необходима в конкретном споре, в контраргументации против той или иной ереси, а мы ищем то, что имеет значение вечное.

2.2. Святоотеческое богословие

Богословское наследие православия столь велико, что при его внутренней духовной целостности нельзя говорить об однородности трудов святых отцов, об их непротиворечивости. Мы должны различать собственно догматическое богословское наследие, аскетическую письменность, мистический опыт. Причем в каждом случае требуется и своеобразная методология. Но есть общие проблемы: проблема метода, проблема терминов и понятий, проблема историчности учений.

2.2.1. Методы святоотеческого богословия

Антропология как богословский предмет никогда не стояла в центре внимания Церкви. Важнейшие антропологические проблемы решались в русле догматических споров на иные темы. Так, одним из первых антропологических вопросов, который возник в II-III вв., был вопрос о посмертной участи человека - бессмертии его души, участи тела, возможности телесного воскресения. Ересь Нестория подтолкнула развитие учения о Боговоплощении, т.е. о самой возможности, с богословской точки зрения, "безсеменного зачатия". Аполинаризм - учение о влиянии божественной благодати на человека, о духе человеческом. Но более всего православная антропология обязана христологическим спорам V-VI вв. Видимо, антропологии суждено было развиваться внутри иных отраслей богословия и при том не систематически. Поэтому метод антропологии не был обозначен четко. Сталкиваясь с трудами святых отцов Церкви, мы должны констатировать методологическую неясность. Нужно признать, что православная антропология как дисциплина не была сформирована прежде XX в. Однако проблема эта должна быть решена, и ее решение видится в синтезе православного богословия, в христологическом пневматологическом принципах, в личностном и церковном подходах. Но их четкое определение, исходя из вышесказанного, - дело будущего, близкого или далекого - покажет развитие образования и богословия в России.