Страница 6 из 8
Пушок не заметил появления разноглазой гостьи: ему было не до неё. В тяжких битвах с соседскими котами он отвоёвывал право на обладание приобретённой территорией. Это был самый разгар Большой Котовской Войны, и вопли победителей и побеждённых оглашали ночами посёлок. Покинув поле битвы, Пушок приходил домой, валясь с лап от усталости, и долго зализывал раны. Потом он ел, отсыпался и снова исчезал.
Разноглазая Кошечка безропотно подчинялась ему, уступала место возле миски, матрасик, одного не могла простить коту — его неряшливость. Когда кот, раздобрев после еды, отдыхал на подстилке, она садилась рядом и начинала умываться, вылизывая и без того чистую шерсть. Но Пушок был не из тех, кого можно увлечь личным примером. Тогда Разноглазая Кошечка поступила по-другому: она подошла к коту, села рядом и стала осторожно вытаскивать из его шерсти застрявшие там колючки. Пушок зашипел, но, сообразив, что неплохо бы избавиться от досаждавших колючек, милостиво согласился на процедуру. Скоро он привык к этому и, возвратясь с ночных похождений, уже не безобразничал на диване, предоставив кошке заботу о своей внешности.
Со временем Пушок приобрёл вполне пристойный вид, но этого было мало кошке. Однажды, когда кот, по обычаю, валялся на подстилке и благодушествовал после сытного завтрака, она подсела к нему и принялась робко вылизывать шерсть у него за ухом. От неожиданности кот подскочил и со всей силы ударил кошку. Она отошла в сторонку и опустила голову, кончик хвоста её вздрагивал: она обиделась. Пушок повернулся мордой к стене и сладко зевнул в предвкушении сна, но не тут-то было. Переждав обиду, кошка снова подсела к коту, и её шершавый язык заскользил по другому уху кота. Это было слишком! Подскочив, как ошпаренный, Пушок залепил оплеуху кошке и выскочил вон. Он так обиделся, что не показывался сутки: невозможно было оскорбить его больше, чем заставив мыться.
Это повторялось ежедневно. Едва Пушок ложился передохнуть, как кошка садилась рядом и принималась вылизывать эту не знавшую чистоты шерсть. Кот злился, шипел гадюкой и ругался на всех кошачьих наречиях, но спасения не было. С поразительным терпением она вновь и вновь усаживалась рядом и продолжала своё нелёгкое дело.
Настал день, когда кот вытерпел процедуру без ругани и позволил вымыть себе морду и спину. В другой раз он даже прикрыл глаза и засопел простуженным носом, изображая мурлыканье. Но истинным праздником стало утро, когда по дому тихим шёпотом пронеслась весть: Пушок умывается! Сам! Боясь поверить в случившееся, мы тихонько прошли в прихожую и замерли: Пушок и Разноглазая Кошечка сидели рядышком и умывались, как и положено порядочным котам утром после завтрака.
Я вспомнила эту историю, когда, разбирая старые фотографии, наткнулась на изображения героев этой правдивой истории. Разноглазая Кошечка помогла мне что-то понять в этой жизни…
Антоновское яблоко
Антоновские яблоки не рождаются каждое лето.
Разродившись плодами, деревья долго собираются с силами, чтобы дать новый урожай. Но и среди урожайных бывает особенный год, когда из-за плодов не видно листьев. Когда, обременённые сладкой ношей, стоят яблони, не смея шелохнуться, и ломаются со стоном по ночам.
Вот и в тот год осень стояла золотая, драгоценная. Золото сыпалось с ветвей, шуршало под ногами, и всюду, среди листвы, лежали яблоки. Сладковато-кислый привкус носился в воздухе, и прохожие ходили по улицам, глотая слюну и облизываясь, как котята.
А я сбиралась в Москву. По делам, на один день. Зная, что за этот день столица из меня все соки выжмет, пережует, а потом выплюнет на платформу Курского вокзала, прямо в мутный поток людской реки. Захваченная этим потоком, я вольюсь вместе с ним в вагон электрички, прилеплюсь где-нибудь у стеночки и буду ждать, когда рассосётся поток по остановкам, чтобы где-нибудь в конце пути занять освободившееся место.
Но что делать? Дела…
Перематывая в воображении эту невесёлую картинку, я собирала сумку. И как было не вспомнить слова моей мудрой сестры? Чтобы не пропасть, — учила сестра, — в Москву, нужно брать с собой три вещи: термос, бутерброд и горшок.
— И что ты есть там будешь? — заглянувшая спозаранку соседка ревниво наблюдает за сборами. Сейчас начнутся советы.
— Что-нибудь. Бутерброд, пирожок, не знаю.
— Бутерброд? Это ж разве еда? А пирожок с чем? С таком? И потом, не забывай, милая. Это ж москвичи! Они ж разве дадут человеку поесть? Летят как ненормальные! Я вон давеча на ярманку ездила. И что? Чебурек с мясом взяла на Курском …
— Ну и как чебурек? Вкусный?
— А я почём знаю? Я и руку да рта донести не успела. Гляжу, летит один чокнутый с рюкзаком на плече. Как даст по чебуреку. Зря только рот растворяла. Тьфу! А ты ещё у нас такая…
— Какая?
— Мелкая! Тебя чемоданом зашибут и не заметят!
— Ой, тётя Нина, ну вы наговорите!
— Точно говорю. Вот помяни моё слово. Возьми, говорю, с собой что-нибудь. Вон хоть антоновское яблоко.
Антоновское яблоко? И то правда. Я выбежала во двор. Одного взгляда на сад было достаточно, чтобы проснулись и радостно запели все органы чувств. Я чуть не захлебнулась от набежавшей слюны, а в носу защипало от крепкого яблочного духа. Едва дотронувшись до ветки, сняла тяжёлое, в холодной росе яблоко, которое с облегчением плюхнулось мне в руку.
Яблоко грело.
Всю дорогу до Москвы я ощущала его спокойную тяжесть. А в толпе, в вагоне метро, развлекалась, наблюдая, как вокруг меня все начинали инстинктивно облизываться и оглядываться по сторонам, ища источник этого волнительного духа.
Покончив с делами, стала искать достойное место. Не бродить же по бульвару с яблоком в руке? Его ещё укусить попробуй! Я пожалела, что не взяла с собой ножа. И не поленилась дойти до сада «Аквариум». Там, в глубине, в тенистой тишине, на старой садовой скамейке, я нашла, наконец, место, достойное для моего антоновского яблока. Села, с облегчением вытянув ноги, достала пакет…
В воротах сада, между тем, показалась компания, которая состояла из двух мирных московских старушек и пса.
Они привлекали внимание своей забавной похожестью. Низенькие, полные старушки, — они шли медленно, переваливаясь, как уточки на своих широко расставленных, натруженных и разбитых полиартритом ногах, — и пёс, — французский бульдог, который отличался от них разве что своей молодостью. Такой же крепкий и коротконогий, блестя молодецкой грудью и поигрывая бицепсами, он бежал впереди, с хозяйским видом поглядывая по сторонам.
Цвет у него был замечательный: болотно-рыжий, как у десантника. Только берета на башке не хватает.
Мне, впрочем, не было до них никакого дела. Я достала из сумки яблоко и широко раскрыла рот.
Пёс увидел меня. Сделал стойку, нюхнул воздух — и помчался в мою сторону. Я боязливо огляделась: может, он преследует кошку? Но в обозримом пространстве кошки не было, и вообще никого не было вокруг! Мне стало не по себе. «Мики, назад, Мики!» — вопили перепуганные старушки. Изо всех сил перебирая ногами, они трусили вслед за псом, который в несколько прыжков достиг скамейки и плюхнулся рядом со мной. Ну и рожа!
— Что тебе? — спросила, съёжившись под взглядом громадных выпученных глаз. Сейчас как тяпнет…
— Мня-мня-мня… — захныкал пёс. Он чмокнул, облизнулся, и, роняя слюни, уставился на яблоко. Я не верила своим глазам.
— Ты что? Яблоко хочешь?
— Мня! — радостно взвыл пёс.
Я с опаской протянула яблоко. Он хряпнул половинку и посмотрел на меня, сложив складочки на роже в самую умильную гримаску, которую можно вообразить на бульдожьей физиономии. Вежливый, собака… Я повернула фрукт другим боком.
Старушки, между тем, достигли цели.
— Простите, пожалуйста, простите! Господи, стыд-то какой! Что делать? Мики, безобразник!
Они суетились, не зная, как загладить вину.