Страница 11 из 15
Видя, как солдаты роты проявляют неподобающую советскому воину освободителю трусость, политрук Заворохин попытался поднять их в штыковую атаку, чтобы быстрым и смелым ударом выбить окопавшуюся в фольварке панскую контрреволюцию.
Перебегая от одного лежавшего солдата к другому, он яростно размахивал револьвером и указывал им, куда следует бежать в атаку. В порыве чувств он схватил одного солдата за ворот гимнастерки и приподнял упирающегося парня. Неизвестно чем все закончилось бы дальше, но пулеметная очередь, прозвучавшая со стороны фольварка, прошила несчастного солдата насквозь и ранила неистового политрука в левое бедро. Оба тела рухнули на землю и словно по неведомой команде солдаты стали поспешно покидать поле боя.
Итогом встречи освободителей с хозяевами местных земель стало семь человек убитых и восемнадцать раненых, среди которых был сам Зорькин. Когда Гусыгину доложили об этом, капитан помертвел лицом, а затем разразился отборными проклятьями в адрес проклятых белополяков.
Ругал он их искренне, но его крики не отменяли приказ командования идти на Львов. Обходить ощетинившийся огнем фольварк означало потерять несколько часов, а это значит не успеть выйти вовремя к назначенному командованию рубежу.
Необходимо было любой ценой подавить сопротивления противника и капитану предстояло определить эту цену.
Определенную помощь батальону помогли две бронемашины, нагнавшие его по пути следования. Огонь их пулеметов несколько сократил численность защитников фольварка и даже привел к молчанию один из пулеметов. Но когда по приказу комбата солдаты вновь поднялись в атаку оба пулемета, дружно встретили их огнем.
Если бы бронемашины двигались вместе с пехотными цепями, они возможно бы заставили противника умолкнуть, но этого не случилось. О совместных действиях пехоты и бронемашин двадцатидевятилетний капитан слышал только краем уха, но вот как проводить их это он представлял слабо. К тому же у бронемашин вот-вот должно было кончиться горючее, и экипажи машин боялись застрять посреди дороги.
От новой неудачи и новых потерь Гусыгин окончательно скис. Настоящая война разительно отличалась от тех маневров, в которых он участвовал прежде. За два года пройдя путь от командира роты до командира батальона, он так и остался хорошим исполнителем чужих приказов и не более того.
С хорошей анкетой и показателями строевой и политической подготовки, он прекрасно подходил на должность комбата в мирное время, но совершенно не годился в военное. Оглушенный и испуганный неудачей, он никак не мог принять самостоятельного решения относительно судьбы вверенных ему триста с лишним людских жизней.
Отправив в полк нарочного с докладом о боевом столкновении с поляками, он с ужасом ждал решение комполка и ничего хорошего в нем для себя не видел. Единственным выходом до того, как начальство примет свое грозное и скорее всего карающее решение, капитану виделся штурм фольварка всеми силами батальона. На это его настраивал неутомимый политрук Заворохин, дожидавшийся отправки в медсанбат.
- Только смелые и решительные действия смогут смыть ту постыдную трусость, которой покрыли себя солдаты из роты старшего лейтенанта Зорькина! Под прикрытием огня бронемашин смело атаковать позиции врага и выбить их из укрепления - вещал недостреленый политрук и комбат был в принципе с ним согласен. Но при этом, он хорошо понимал, что батальон понесет ощутимые потери и за них в первую очередь спросят с него, а не с Заворохина. Поэтому, для прикрытия своей спины, он приказал собрать совещание командиров батальона, чтобы принять нужное решение коллегиально.
Капитан был полностью уверен, что с помощью Заворохина сумеет получить согласие на штурм, но неожиданно для себя встретил энергичное сопротивление со стороны Любавина.
- Бросать батальон на неподавленные огневые точки врага - это неоправданный шаг, товарищ капитан. Батальон будет вынужден атаковать в лоб, и понесет большие потери. И не факт, что сможет выбить врага из укрепления, слишком много необстрелянных бойцов.
- Вы трус, Любавин! - взвился Заворохин, - только после вашего самовольного взятия на себя командования ротой, вместо того чтобы продолжить наступление бойцы стали отступать! Ваши действия недостойны звания советского офицера.
От столь грозного обвинения, все командиры взводов мгновенно притихли, а некоторые стали отодвигаться в сторону от лейтенанта. Момент был не из приятных, но Любавин и думал пугаться.
- Если бы я не дал команду на отход, противник фланговым огнем все роту бы выкосил. А команду над ротой я принял согласно Уставу в связи с выбытием из строя командира роты.
- Ваше действие по Уставу не оправдывает вашей трусости. Надо было быстрее атаковать, а не рассуждать!
Политрук попытался развить свою любимую тему, но его помешало появление врача. По настоянию медика Заворохин покинул военный совет.
С его удалением обстановка моментально разрядилась и у командиров рот и взводов прорезался голос. Многие согласились с мнением Любавина, что атака приведет к большим потерям.
- Может, стоит под прикрытием пулеметов бронемашин послать несколько солдат с гранатами, чтобы они подавили пулеметные гнезда врага - предложил комвзвода Нефедов и Гусыгин моментально загорелся этой идеей.
- Верно, пустим несколько солдат, кто-то из них доберется и уничтожить пулеметы поляков - он обвел взором офицеров, как бы спрашивая их согласия, но Любавин вновь был иного мнения.
- Неизвестно, сколько боезапаса осталось у пулеметчиков бронемашин. Очень может быть, что в самый нужный момент, люди останутся без прикрытия.
- Это война, лейтенант. Здесь приходится рисковать жизнью ради выполнения боевого приказа.
- Если это приказ, то прошу об этом объявить официально. А если это обсуждение задачи, то это предложение сильно рискованное. Я считаю, что следует подождать подхода танков. Со слов командира бронемашины они шли следом за ними и скоро должны подойти. Их орудия подавят пулеметы поляков, и мы сможем продолжить движение.
- Но танков нет, и неизвестно когда они будут!
- Значит надо послать на их поиск разведчиков и привести их сюда - настаивал Любавин, но командный голос из-за спины, разбил все его надежды.
- Танков долго ещё не будет. У одного кончилось горючее, а у второго поломка двигателя. Я встретил их на дороге в десяти километрах от вас и могу честно сказать, что на их орудия рассчитывать не стоит - произнес рослый комдив, неизвестно как очутившийся в этом месте.
- Товарищ комдив!- Гусыгина как пружиной подбросило при виде высокого начальства, - во время выполнения приказа командования батальон встретил серьезное сопротивления со стороны поляков засевших в фольварке и огнем своих пулеметов мешающих нашему продвижению на Львов. В настоящий момент производится постановка задачи командирам подразделений о штурме силами батальона вражеских укреплений.
Все это было произнесено испуганным комбатом, страстно пожиравшим глазами Рокоссовского.
- Сколько пулеметов у противника?
- Два, товарищ комдив. Оба расположены по флангам, но мы нейтрализовать их во время атаки огнем двух бронемашин.
- И сколько человек после этого штурма вы намерены привести к Львову. Сто? Сто пятьдесят? Пятьдесят? Сколько - в лоб спросил комдив Гусыгина.
- Мы рассчитываем послать впереди цепей бойцов с гранатами, которые подавят огневые точки противника, и мы возьмем фольварк - попытался выкрутиться капитан, но комдив не согласился и с этим вариантом.
- И как много времени вам понадобиться для этого. Час, два, три?
От столь конкретных вопросов комбат увял и тут в разговор вмешался Любавин.
- Разрешите обратиться, товарищ комдив - попросил он Рокоссовского.
- Лейтенант Любавин. Согласно карте здесь в стороне есть овраг, по которому можно попытаться обойти фольварк и ударить в тыл противнику.
- Какая карта!? Вы, что, белены, объелись, Любавин!? У нас нет карт этой местности! Только в штабе полка или дивизии! - взорвался в праведном негодовании Гусыгин, но комдив взмахом руки прервал его гневную тираду.