Наш советский новояз

► Свалить, отвалить. (Чаще всего в сочетании с другим, таким

же выразительным словосочетанием: «за бугор», то есть за границу.)

Слинять.

Менингитка (зимняя вязаная шапочка).

Засветиться.

Матюгальник.

Бормотуха.

Лопухнуться.

Отстегнуть (о деньгах).

Накрыться.

Засветиться.

Толкнуть (в смысле — продать).

Загреметь.

Залететь.

Горбатить.

Ишачить.

Язык метафоричен по самой своей природе. Живой язык постоянно рождает все новые и новые метафоры. Внимательно вглядываясь в смысловую направленность, в смысловой подтекст этих ежедневно рождающихся языковых метафор, нельзя не увидеть в них (во всяком случае, во многих из них) ту же тенденцию яростного отталкивания от официальщины, презрительного недоверия ко всем пропагандистским штампам:

► Вешать лапшу на уши.

Шлифовать уши.

Пудрить мозги.

Компостировать мозги.

Среди выражений и оборотов этого типа немало и других, которые, казалось бы, не укладываются в мою схему: никакого — ни осознанного, ни бессознательного противостояния «партийному мертвословью» в них вроде бы нет.

► Откинуть копыта.

Перекрыть кислород.

Обштопать.

Отбарабанить (срок).

Крутить динаму.

Динамить.

Стрельнуть (о деньгах).

Купить («он меня купил»).

Но по самой сути своей все эти — и им подобные — языковые метафоры были едва ли не главной и, быть может, самой действенной формой отторжения от официальной, казенной лжи. В этот живой и как бы «беззаконный» слой языка человек уходил как в некое подполье, в котором он только и мог чувствовать себя свободным.

Именно там, в этом «языковом подполье», возникли, родились, чтобы затем прочно войти в повседневную нашу живую речь, такие — поражающие своей «бешеной талантливостью» — речевые обороты:

► Крыша поехала.

Покатить бочку.

Делать козью морду.

Когда слышишь нечто подобное, хочется повторить вслед за Тургеневым: «Не может быть, чтобы такой язык не был дан великому народу».

Но это уже тема другой книги.

Эта книга была светлым пятном на фоне других книг аналогичного жанра, которые мне приходилось читать в последнее время.

Эта книга и впрямь энциклопедия нашей советской жизни. Далеко не полная, конечно, но вместившая в себя многое. Ведь за каждым языковым клише минувшей эпохи, которое вспоминает и исследует Сарнов, встает целый пласт тогдашнего нашего бытия.

Книга замечательного исследователя литературы не ограничивается одной лишь сферой лингвистики. Живая история развития языка красноречиво свидетельствует о том, каков вектор развития всего общества, какой культурный этап его эволюции мы переживаем. Книга Бенедикта Сарнова органично сочетает в себе блеск и остроумие с глубиной постижения предмета исследования.

До тошноты знакомые нам словесные обороты «советского новояза», собранные вместе и образовавшие эту «Маленькую энциклопедию реального социализма», с необычайной яркостью передают смрадный дух сталинщины. Одного этого было бы довольно, чтобы привлечь к книге внимание читателя, интересующегося «историей болезни» нашего больного общества. На создание этой книги Сарнова — он сам говорит об этом — натолкнул опыт немецкого филолога Виктора Клемперера, автора знаменитой на Западе книги «Язык Третьего Рейха». Но автора «Нашего советского новояза», в отличие от Клемперера, занимает не только тот яд, который источал и которым заражал нас официальный политический язык советской эпохи. Гораздо в большей мере его интересует то, что служило нам противоядием, защитой от этого яда И в этом — не только своеобразие, но и, я бы сказал, художественное обаяние его книги.

Критик, литературовед, публицист, а в последние годы и мемуарист, Бенедикт Сарнов родился в 1927 г. в Москве, где живет и поныне. В 1951 г. закончил Литературный институт имени А.М. Горького. Впервые выступил в печати в 1948 г. («Литературная газета»). В последующие годы публиковал статьи и рецензии в «Литературной газете», журналах «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Юность», «Вопросы литературы», «Театр», «Искусство кино», «Литературное обозрение» и др. Многие статьи Сарнова о современной русской поэзии и прозе вызывали резкую полемику, а некоторые — суровые начальственные окрики. Первая книга Сарнова («Л. Пантелеев. Критико-биографический очерк», 1959 г.) была встречена доброжелательными отзывами К. Чуковского, С. Маршака, В. Шкловского. За нею последовали другие: «Страна нашего детства» (1965 г.), «Рифмуется с правдой» (1967 г.), «Самуил Маршак» (1968 г.), «Бремя таланта, Портреты и памфлеты» (1987 г.), «Опрокинутая купель» (1997 г.).

Последние книги Сарнова — «Заложник вечности. Случай Мандельштама» (1990 г.), «Смотрите, кто пришел. Новый человек на арене истории» (1992 г.), «Пришествие капитана Лебядкина. Случай Зощенко» (1993 г.) — писались в годы застоя, но пришли к читателю уже в постсоветский период нашей истории. Они посвящены не историко-литературным проблемам. Драматические судьбы писателей, о которых в них идет речь, и мир их художественных созданий рассматриваются автором этих книг как уникальный опыт постижения уникальной российской действительности. И уже прямо об этом — три самые последние книги Сарнова «Перестаньте удивляться» (1998 г.), «Наш советский новояз. Маленькая энциклопедия реального социализма» (2002 г.) и «Скуки не было. Первая книга воспоминаний» (2005 г.).