Страница 25 из 35
— Так… Значит, вы утверждаете, что ночью ничего не слышали? — спрашивала она виновато.
— Не слышали, — отвечал Толик. — Мне кажется, вам следует предупредить комиссионные магазины, отправить своего товарища на рынок. Вполне возможно, что вор вынесет вещи, чтобы продать.
— Возможно, — соглашалась женщина.
— И еще необходимо наведаться на вокзал, на автостанцию, в аэропорт. Ведь дежурная дала описание преступника.
— Разумеется, — говорила женщина и косилась на окно. Форточка была открыта, и залетавшие в комнату снежинки таяли на лету, превращаясь в маленькие холодные капельки. Самые крупные снежинки, не успев растаять, падали на лицо женщины, а она невольно, сама того не замечая, поворачивала голову, чтобы поймать лицом еще одну снежинку, еще одну…
— Сомневаюсь, чтобы они нашли этого вора, — сказал Толик, когда мы вышли на улицу. — Очень неустойчивая женщина. Тут нужна железная психика. Мертвая хватка.
Было чуть ниже нуля, и снег под ногами не хрустел, а мягко, чуть заметно пружинил. Такой снег обычно не держится долго. И в самом деле асфальт был сухой и пыльный, когда через неделю Толик, задыхаясь от бега, ворвался в номер. Его лицо было как никогда розовым, а от спины валил пар.
— Слушай, — сказал он хрипло, — там, в магазине… один тип… вроде в твоем пальто… Пошли!
Мы быстро спустились вниз, перебежали через дорогу и, стараясь не обращать на себя внимания, будто бы не торопясь, вошли в магазин. Парень, о котором говорил Толик, уже отстоял очередь у кассы и теперь с чеком шел к колбасному отделу. Среднего роста, худощавый, смуглый, он задумчиво смотрел на продавца, а та под его взглядом никак не могла уравнять стрелку весов. Пальто на нем было мое. Возле кармана темнела маленькая дырочка — как-то в автобусе я зацепился за отогнутый уголок жести.
— Извините, — сказал я, — но это мое пальто.
На его лице промелькнуло выражение, которое можно было бы истолковать словами: «Ну вот, я так и знал!»
— Вы уверены? — спросил он. — Чье же тогда пальто на вас?
— А вот этого товарища, — показал я на Толика. То, что на мне пальто с чужого плеча, и так было видно — плечи болтались где-то возле моих локтей.
— Так что вы хотите?
— Как что?! Не могу же я все время ходить в этом балахоне!
— А! — протянул он. — Пожалуйста. — И начал расстегивать пуговицы. — Я не думал, что для вас это так важно.
И тут Толик проявил юридическую грамотность.
— Нет-нет, — запротестовал он. — Так не пойдет. Давайте-ка прямо в пальто отправимся в одно место.
— Куда же именно?
— В милицию. Здесь недалеко.
— Зачем?
— Там разберемся. Там мы во всем разберемся — чье пальто, почему пальто, зачем пальто и так далее.
— А разве мы в чем-то не разобрались? — повернулся парень ко мне.
Возможно, это было негражданственно, но мне не хотелось идти в милицию и снова проводить целый день за составлением протоколов, за показаниями, опознаниями. Но Толик настоял на своем. Цепко ухватив вора за локоть, он так и не выпустил его, пока мы снова не оказались в кабинете знакомой женщины.
Сашка вел себя, по словам Толика, глупо. Он тут же во всем сознался, хотя гостиничная дежурная ни за что не хотела признать в нем ночного грабителя. «Не признаю», — твердила она даже после того, как Сашка напомнил ей детали своих похождений.
— И старуха тоже глупо ведет себя, — сказал Толик.
— Почему? Может, она в самом деле не помнит его?
— Не имеет значения, помнит или нет. Этот тип возьмет и скажет, что пальто купил на базаре в прошлое воскресенье. И все. Его придется отпустить. А весь убыток, и твой, и мой, оплатит старуха. Из своих трудовых доходов, между прочим.
— Что же ей делать?
— Не знаешь — молчи. Не помнишь — не настаивай. На нет и суда нет.
Вышло так, что Сашка совершил то самое преступление, которого ждал Толик. По юридическим канонам он не имел права защищать его, поскольку сам оказался потерпевшим, но, чтобы ускорить дело, я сказал, что пропавшие вещи принадлежат мне. И пальто, и шапка.
Прошло несколько дней, и как-то вечером, когда в город, как обычно, с сопок хлынула тайга, я, остановившись на перекрестке перед красным светом, вдруг увидел, что рядом со мной стоит Сашка в кожаной куртке и берете. Он тоже узнал меня, усмехнулся.
— Привет, — сказал я.
— Привет.
— Что нового?
— Ты хочешь спросить, что я спер нового и у кого?
— Да нет… Просто так. Тебя оправдали?
— Как меня могли оправдать, если суда еще не было? Отпустили под расписку.
Дальше мы пошли рядом.
— Слушай, Саша, ну, понимаю, можно было пальто спереть, но на кой ты его надевал?
— А! — Он махнул рукой. — Решил посмотреть, что получится. Везучий я или нет… Оказалось — не очень. Этот дружок твой, адвокат, не говорил, сколько мне дадут?
— Не больше трех. Но и это вряд ли… Года два-полтора…
— Это уже лучше, — вздохнул Сашка.
— Он сказал, что по-разному может сложиться… Как общественный обвинитель себя поведет, ну, который от твоей организации.
— О! На это надеяться не стоит. Раз проворовался, то какой разговор… припомнят и опоздания на работу, и… Опять же не женился… Да, был у меня и такой прискорбный случай. Должен был я жениться на нашем диспетчере. Хорошая девушка, и все, что нужно, у нее на месте, но совершила грубую ошибку — познакомила со своей подругой. И как раз накануне свадьбы, когда все технические службы аэропорта готовились к торжеству. А я того… ушел в сторону. Аморалка налицо.
— Что же случилось с невестой?
— Озверела девка. Никогда не думал, что в каких-нибудь пятидесяти килограммах может быть столько злости. Пошла по начальникам, написала моей бабке в Ростов, раздобыла медицинскую справку…
— У нее что… ребенок?
— Какой ребенок! Честь у нее порушена! И что самое обидное — я ни при чем! То-то она меня к себе не подпускала…
— А эта, ее подружка?
— Хорошая девчонка, на суде увидишь. Сколько на нее, бедную, свалилось! Но держится. Держится, представляешь? — Сашка посмотрел на меня с недоумением. — Знаешь, суд завтра, а я уже считаю, что мне не двадцать пять лет, а все двадцать семь, будто два года, которые дадут, уже прошли… Сегодня даже снился себе двадцатисемилетним… Потеха! Дома новые в городе, куртка вот эта уже дырявая, рукава протерлись, вроде ребеночек уже у нас с этой девчонкой… Только не помню — парень или девка… Да! Говорит, ждать будет. Представляешь?
Улицы опустели, и мы шли по самой середине проезжей части. Наши скрещенные тени то убегали вперед, то отставали, путались под ногами. Пахло теплой землей, откуда-то с окраины доносились крики паровозов. Потом над домами, так низко, что хотелось пригнуть голову, прошел самолет, мигая красными сигнальными огнями.
— Восемнадцатый рейс, — сказал Сашка, проводив его взглядом. — С материка. Ну ладно, мне пора!
— Слушай, — неожиданно для себя сказал я, — пошли в гостиницу, а? Пошли!
— Думаешь, пустят?
— Сегодня другая дежурная, она тебя не знает.
— А адвокат там?
— Наверное, где же ему быть. Завтра выступать.
— Это уже интересно. — Сашка оживился, но тут же опять сник — будто от тяжелой мысли, о которой забыл на мгновение. — Ну, пошли, — сказал он равнодушно.
По узкой лестнице мы поднялись на второй этаж, остановились у нашей двери.
— Все правильно, — сказал Сашка. — Та самая дверь. Теперь уже закрываетесь на ночь?
— И на день тоже. — Я толкнул дверь, она была заперта. Из глубины номера доносился голос Толика. Он говорил громко и старательно, будто втолковывал что-то непонятливому собеседнику. Некоторое время мы прислушивались, но, когда разобрали слова «граждане судьи», оба чуть не рассмеялись.
— Видишь, — сказал Сашка, — я опережаю время на два года, он — на один день… Что-то мы все торопимся, торопимся, вот только куда?
Я постучал. Голос в номере смолк, послышались шелест бумаги, шлепанье больших ступней по пластиковому полу прихожей. Щелкнул замок, дверь распахнулась. Толик был в пиджаке и при галстуке, но босиком. Увидев Сашку, он побледнел, отступил в глубину коридора, пропустил нас и закрыл дверь.