Страница 98 из 107
Когда совсем настал день, услышали мы сильную стрельбу в Будине, что нас очень удивило на таком дальнем расстоянии. По дороге и на этот раз никого не встретили; только около полудня видели мы впереди себя по долине великое множество всадников: ехали навстречу нам, и когда мы подошли ближе, оказалась конница около десяти тысяч человек отличного войска — это боснийский паша шел на помощь к султану под Ягер. У всех были длинные копья, а на копьях знамена разного цвета. Завидевши нас, они выслали вперед с сотню людей, и целый отряд наехал на нас с поднятыми копьями. Наш янычар, распознав, что это турки, сошел с коня, поздоровался с ними и объяснил, кто мы такие и куда ведет нас; потом наш толмач поехал с ним к паше, представил наши бумаги и объявил, что султан со всем войском выступил к Ягеру, потом вернулся к нам. Когда прошел мимо нас паша с войском, мы продолжали путь до Пешта и в 23 часа доехали до города; здесь наш янычар предъявил наши бумаги кадию и просил дать нам приют. Тут, хотя мы уже и были в безопасности от татар, но все еще боялись, как бы турки не послали в погоню за нами с приказом посадить нас опять в тюрьму.
Наутро, когда вернулся домой паша, предъявили мы лист от султана с приказанием проводить нас до ближней христианской крепости и отпустить пятерых наших товарищей, сидевших в будинской тюрьме с самой смерти нашего посла. Паша, прочитав лист, не только освободил тотчас же наших товарищей, но и нас велел накормить и напоить вдоволь и приказал своим людям провезти нас на лодке против течения к крепости Товашову. Тем больше было нам от этого радости, что мы все до последнего часа боялись, пропустят ли нас беспрепятственно по Дунаю! У нас не выходила из ума ярость и угроза турецкая по случаю взятия крепости Гатвана — каждый час того и ждали, что пришлют приказ остановить нас и заключить нас в тюрьму; но милосердый Господь помиловал, спас нас от этого.
На другой день поутру послали мы крестьян с повозками и со своей рухлядью вперед нас, в Товашов, чтобы они объявили там христианскому воинству об освобождении нашем и о приезде; мы надеялись, что им, бедным, там заплатят за провоз; вместо того несчастные люди попались в руки татарам и все были побиты. А мы сели в лодку, и нас повезли вверх по Дунаю, а янычар наш с драгоманом ехали верхом по берегу. Дотянувшись до Товашова, увидели на бастионах множество немецких солдат и уверены были, что крестьяне дали уже знать в крепости о нашем приезде; но вышло не по-нашему: об нас ничего не знали. За несколько дней перед тем турки, переодевшись в женское платье, подплыли под самую крепость, захватили двух рыбаков и одну женщину, связали и увезли в Будин. И теперь товашовцы думали, что опять идут турки на воровской промысел и под видом невольников ищут способа, как бы изловить еще христиан; видя притом еще, что едет янычар с драгоманом на том берегу Дуная, положили они не допускать нас до крепости ближе пушечного выстрела. А мы, видя так уже близко от себя крепость, себя не помнили от радости и стали обниматься и целоваться между собой. Тут как раз наши пустили из пушек два выстрела: один в нашу ладью, другой в янычара, но нас только водой окатило, потому что прицел был не совсем верен. Гребцы наши, видя, что дело небезопасное, хотели пустить нас вниз по течению, но мы воспротивились, не дали им бросить весла и, вздев на копье шапку, изо всех сил стали кричать, что мы христиане. Увидев то, гетман Розенган, немец родом, бросился к стрельцу и остановил его, а то в другой раз прострелил бы он нашу лодку и мы пошли бы ко дну: потом сам он сказывал, что в другой раз прицелился вернее и непременно попал бы в нас.
Все еще в страхе подвигались мы ближе к крепости, крича изо всех сил по-немецки и по-венгерски, чтобы дать знать о себе, кто мы такие. Тут выехали навстречу нам две лодки с двумя пушками и, обогнув нас так, чтобы мы не могли утечь, заперли нам ход по Дунаю, потом подплыли прямо на нас со взведенными курками и стали спрашивать, что мы за люди? Недолго было нам ответить им о себе; тогда, привязав наши лодки к своим, подтянули нас к крепости. Все мы, выйдя на берег, тотчас пали на землю, со слезами воздавая хвалу Богу за освобождение наше из тяжкого заточения. Комендант в крепости приветливо нас встретил и велел накормить и напоить вдоволь; мы заявили ему, что на том берегу остались провожатые наши, янычар с драгоманом, и просили тоже привезти их, так как у них есть грамоты для передачи коменданту. Их привезли и дали им приют в местечке, где и мы провели ту ночь.
Наутро сели мы в лодку и поехали к Острехову; всюду по берегу Дуная лежали мертвые тела убитых воинов и множество раненых; иные, едва живы, простирали к нам руки и упрашивали ради Бога захватить их и довезти до Острехова; мы взяли троих, из коих двое умерли в пути, а третьего мы привезли в крепость. Ночью вышли мы поблизости Острехова на берег, где нашли караул швабского полка; объявив, кто мы и откуда едем, должны были дожидаться на том месте несколько часов, пока пришел караульный с солдатами и с факелами, принял нас и проводил в крепость. Поутру Максимилиан, эрцгерцог австрийский, потребовал нас к себе в замок и стал нас расспрашивать о всяких делах, особливо о султане, правда ли, что сам он своей персоной идет под Ягер; верно было, что он ничего о том не знает, и мы немало дивились, что христиане не добывают себе никаких известий. Мы все как есть рассказали ему и дали правдивые вести о всей мощи и силе турецкой, чему его милость много дивился и тяжко опечалился о том, что введен был в заблуждение ложными известиями. Тотчас же велел трубить сбор и хотел немедленно выступить к Ягеру. И пошли было наши, да не дошли и не могли удержать Ягер, а принуждены были оставить туркам такую знаменитую крепость.
Тут в Острехове виделся я с двоюродным своим братом, со счастливым Вратиславом; видел и Альбрехта Вратислава, который под Гатваном ранен был в колено, потом умер от раны и погребен в Острехове. Просили мы его милость эрцгерцога, чтобы велел довезти нас до Вены: мы не в силах уже были идти, очень ослабели, и ноги у нас отекли. Пожаловал нас его милость и велел довезти до Вены.
В Вене были мы представлены его милости эрцгерцогу Матвею и, поцеловав ему руку, рассказывали все по истинной правде о султанском походе и о военной его силе; затем просили себе пособия, чтобы доехать нам до Праги, и выпросили. Дал он нам денег на дорогу и, кроме того, велел еще отвезти нас в Прагу к брату своему, к его милости цесарю Рудольфу Второму.
Когда прибыли мы в Прагу и свиделись со своими ближними — о, какая тут была радость, и описать невозможно! Сведав об нас, его милость цесарь изволил нас милостиво потребовать к себе и допустил к руке. Доложив ему обо всем, сколько мы должны были в службе его выстрадать за все христианство, униженно просили его быть нам милостивым королем и государем и явить некую милость в награду за все терпение. Его милость, приветливо взглянув на нас, промолвил по-немецки: «Wir wollen thuen» (т. е. благоволим исполнить) — и затем изволил отойти от нас. И назначено было от него отпустить немалую сумму и разделить между нами, только мы ее не видали и Бог ведает, куда пошла она. Иноземцам некоторым дано, кому сто, кому полтораста талеров, в пособие на дорогу домой; а нам, чехам, сколько мы ни просили, сколько ни ходили, ничего не досталось, только сказано нам: «Если-де хотите вступить в службу при дворе цесарском, то получите место вперед перед другими». Только мы рассудили предать свою участь Богу и захотели лучше, хоть без денег, вернуться домой к родным своим, друзьям и ближним; эти люди, разумеется, приняли нас с великой радостью от всего своего сердца. И так из нас каждый должен радоваться, и сердцем и устами до смерти благодарить должен Бога, Вышнего Помощника и Утешителя в бедах и несчастьях. Он Единый, когда вся надежда наша пропала, и сгинула всякая помощь, и всем людям, туркам и христианам, невозможно казалось, по рассудку человеческому, чтобы освободились мы из такого тяжкого, невыносимого заточения и вернулись на родину, — Он нас освободил Своей всемогущей силой. Тому, Единому в Троице славимому живому Богу, да будет честь и слава и хваление во веки веков. Аминь.