Думают…

Боже, как я несчастна!

Зря я сюда приехала, хочется сбежать обратно в Лондон — там мой настоящий дом, а не этот невзрачный ящик. Но как? А почему бы нет? Я же еще не начала занятий, со студентами не знакомилась, жалованья пока не получала. Они легко подыщут кого-нибудь другого на мое место — тут полно хороших авторов, которые не отказались бы от такой работы. А что, если уехать завтра утром, пораньше? Представляю себе эту картину: я тихонько выползаю из дома еще затемно, воровато загружаю вещи в машину, опускаю крышку багажника, осторожно, чтобы соседей не разбудить. На столе в зале, вместе с ключами от дома, записка: «Я сама во всем виновата. Не надо было мне соглашаться на эту должность. Простите меня, пожалуйста». А потом хлопаю дверью этой скандинавской клетки для кроликов, еду по пустой дороге, вдоль которой мелькают шеи фонарей, закутанные в туманную дымку. Притормаживая у шлагбаума, машу рукой зевающему охраннику. Он кивает в ответ, ничего не подозревая, поднимает шлагбаум, я выезжаю, как сквозь КПП «Чарли» в шпионском фильме времен холодной войны — и вот я свободна! Вниз по авеню, к главной дороге, — пролетают автотрассы М-5, М-42, М-40, наконец, Лондон, Блумфилд-крезнт, дом.

Но дом № 58 по Блумфилд-крезнт я сдала одному американцу — историку литературы, и он проведет там отпуск со своей женой. Они приезжают в следующую пятницу. Ну, и что такого, пошлю им факс: «Извините, к сожалению, все сорвалось, дом будет занят». Могут ли они подать на меня в суд? Официального контракта не было, но, возможно, он предъявит нашу переписку… Да какой смысл в этих пустопорожних размышлениях, когда мы оба знаем (под «нами» я подразумеваю свое невротическое и более рациональное «я»), так вот, когда мы знаем (так ведь?), что это просто фантазии? Главная причина, почему я никуда не убегу завтра, — не американские арендаторы и не университет, который тоже может подать на меня в суд (хотя до этого вряд ли дело дойдет), главная причина — у меня не хватит смелости. Терпеть такой позор, чувствовать вину и стыд — ведь все поймут, что я струсила и запаниковала. Представляю себе звонок Полу и Люси, их разочарованные голоса, как они будут пытаться морально поддержать свою сумасшедшую мамочку. Представляю себе плохо скрываемые улыбочки на литературных вечеринках, когда все будут шептаться, потягивая белое вино и поглядывая на меня. «Хелен Рид, ну, знаете, она еще собиралась читать лекции по писательскому мастерству в Глостерском университете, но сбежала в первый же день семестра. Испугалась…» И еще, быть может, прибавят: «Нет, я ее не обвиняю, я бы тоже, наверное, испугался». Но в любом случае они будут относиться ко мне с некоторым презрением, и я тоже буду презирать себя.

Но фантазия была неплохая. Я даже придумала, какую музыку буду слушать в машине — концерты Вивальди для духовых, с их живыми и веселыми аллегро.

Вторник, 18 февраля. Сегодня познакомилась со студентами, в унылой аудитории, на восьмом этаже гуманитарного корпуса. Мы расселись вокруг большого стола, покрытого меловой пылью. На стене висели знаки, похожие на дорожные, которые символически запрещали курить, есть и пить. Неужели студентам в наши дни запрещают есть и пить в классе? Мои в целом производят впечатление обезоруживающе милых людей. Пока просто первая встреча и взаимная оценка, но у них есть одно преимущество: они уже узнали друг друга, целый семестр проучившись у Рассела Марсдена. Это сплоченная команда, в которой каждый выбрал (или ему навязали) определенную роль: экстраверт, скептик, клоун, утонченный, мятежник, мамочка, непослушный ребенок, девочка-загадка и так далее. У них одна я, а мне нужно двенадцать человек запомнить. Почти всем уже за двадцать, и большинство несколько лет проработали, а потом уволились и живут теперь на сбережения или в кредит. Это усложняет дело и еще больше нервирует меня. Смогу ли я отработать их деньги?

Чтобы снять напряжение, я решила сначала почитать им что-нибудь свое. В колледже Морли на первом уроке это сработало, но сейчас я не была настолько же уверена в себе. Я почитала из «Глаза бури». Ничего нового или неоконченного у меня нет. С тех пор как Мартин умер, я не могу ничего писать, только дневник веду. В сентябре пробовала начать новый роман — не вышло. Старалась заставить себя, но работа вызывала физическое отвращение. Выдумывать несуществующих персонажей, их действия, разговоры, после того как кто-то реальный, близкий и любимый так внезапно и жестоко перестал существовать, как пламя свечи, зажатое между пальцев, и

[Пауза, во время которой я немножко поревела. Плохой знак: думала, что уже давно от этого отучилась. Постоянно осознаю пустоту, оставленную в моей жизни его смертью. Как дырка на месте вырванного зуба, которая кажется такой пугающе огромной, когда трогаешь ее языком. Или как ампутированная конечность. Говорят, людям с ампутированной конечностью еще долго кажется, будто она осталась на месте.]

Так вот, чтобы прозондировать почву, я почитала им из «Глаза бури», главу про воздушного змея. Студенты слушали внимательно, хмыкали и улыбались в положенных местах, потом задавали толковые вопросы. Но все равно чувствовалось напряжение, будто им хотелось быть более критичными, но они не решались. Нет — это просто моя паранойя.

Среда, 19 февраля. Сегодня с несколькими студентами провела индивидуальные занятия в кабинете Рассела Марсдена, на десятом этаже гуманитарного корпуса. Мое имя написали трафаретными буквами на листе бумаги и довольно неуклюже заклеили табличку с его именем. Рассел освободил для меня несколько книжных полок и ящиков стола, но запер конторский шкаф. Оставил на шлакобетонных стенах и полках красноречивые свидетельства своих художественных пристрастий: Мапплторп, Фрэнсис Бэкон, Люсиан Фрейд. Без них комнатка выглядела бы удручающе. Между тем меня никак не покидает чувство, что я здесь — самозванка.

Первым постучал в дверь Саймон Беллами. Воспользовавшись удобным случаем, я спросила, почему группа вела себя так сдержанно вчера на семинаре. Саймон — экстраверт, симпатичный, веселый, кудрявый и умеет ясно излагать свои мысли. Он — негласный лидер в группе, и задать ему вопрос было легко. Он объяснил, что студенты не знали, как реагировать, потому что Рассел Марсден никогда не читал им своих вещей. «Нам казалось, — сказал Саймон с обезоруживающей улыбкой, — что если мы будем хвалить роман, то покажемся подхалимами, а если будем критиковать, то это будет выглядеть невежливо». Потом добавил: «На самом же деле, я считаю, что роман отличный». И мы вместе посмеялись, как ловко он подкинул мне леща. Но я ему все равно поверила. Всегда хочется верить, когда тебя хвалят. Даже когда знаешь, что человек делает это не без шкурного интереса, похвала кажется заслуженной.

Сегодня мне позвонила Марианна Ричмонд, жена Джаспера, и пригласила на ужин «с друзьями» в субботу. Так что жду с терпением. Выходные вселяют в меня ужас. Особенно воскресенье — самый ненавистный день недели. Одиночество. Пустота.

На обоих этажах всегда очень тихо. Соседняя часть дома пустует. Рядом живет джентльмен из Африки, который уходит рано утром и приходит поздно вечером. Я видела его в читальном зале факультета обществоведения и подозреваю, что он проводит там все свое свободное время. Чуть подальше живет пожилой профессор экономики из Канады, достаточно милый, но совсем глухой. Еще дальше — улыбчивая, но молчаливая пара японцев, их академический статус никому не известен. Не так уж много возможностей для общения. Я все еще подумываю о побеге, но с каждым днем его вероятность уменьшается, а возможные последствия становятся все серьезнее. Так что пока я нахожусь в неопределенности, но надеюсь, что скоро достигну психологической «точки невозвращения» и смирюсь, наконец, с судьбой. В то же время мозг продолжает возвращаться назад и прокручивать другие варианты развития событий: я ищу работу, мне ее предлагают, пройдясь по кампусу и хорошенько подумав, я вежливо отказываюсь и весело, напевая под магнитофон, возвращаюсь обратно в Лондон — к привычной жизни. Вынимаю из ящика стола свой начатый роман и чувствую, что мне, наконец, хочется его продолжить. Полуподвал дома № 58 на Блумфилд-крезнт я (с легкостью) превращаю в небольшую квартирку, и какая-нибудь милая женщина моих лет, тоже вдова или разведенная, занимает ее и становится моей собутыльницей и преданной подругой. По-прежнему предаюсь мечтам. Иногда моим квартиросъемщиком становится мужчина со всеми вытекающими. Мечты такого рода слишком похожи на сентиментальные дамские романы издательства «Миллз-энд-Бун», чтобы я их записывала даже в этот дневник. Я раздваиваюсь: на Хелен Рид, которая недавно начала работать в Глостере, спокойная, квалифицированная и добросовестная. И другую Хелен Рид — сумасшедшую, запутавшуюся и распущенную, которая ведет параллельную жизнь в голове у первой.