Страница 97 из 152
Почта работает. А на мосту, да, там, на мосту, все еще стоит солдат, всякий раз другой, но все равно один и тот же. И я, когда хочу, с ним разговариваю.
Одному я дал сметанную лепешку.
Для другого пошел купил рожков.
А один, ох, как же он заморочил меня! Разговаривал он со мной почти по-словацки. — Ну как, Пепик, тебе не холодно?
— Меня зовут Рудо, — поправляю его.
— Рудо? Прости, пожалуйста, — извиняется. — А чего ты ждешь?
— Имришко.
— Имришко? Safra![56] Я тоже. Не знаешь, что с ним?
— Не знаю. — Я недоверчиво оглядываю его. Немец все же не мог бы так со мной разговаривать! Шутит он со мной, что ли? Или хочет у меня что-то выведать? Уж не Имришко ли это случайно, может, он притворяется, хочет малость надо мной посмеяться, хочет меня испытать, не хочет, чтоб я узнал его? Нет, это не он.
— А ты его знаешь? — спрашиваю. — Знаешь Имришко?
— Как же не знать?! — смеется солдат. — Я же видел его. Ну ясное дело!
— А где?
— В России.
— В России? Так он же не был в России.
— Safra! А где же это было? Я со всего этого сбрендил. А ты меня совсем с толку сбил. Где же это могло быть?
— А ты был в России?
— Ясное дело!
— Правда? А нашего Биденко там случайно не видел?
— Чудак человек, так я же с ним там разговаривал! Он партизан, да?!
— Нет, он погиб. В России. Убили его.
— Safra! Как же так? Видишь, я ведь не знал этого. А где?
— Там и убили.
— Herr gott![57] Так это он был? Ну ясное дело! Погоди, где я его напоследок видел? Под Ростовом, это уж факт! Стою у реки, пялюсь как идиот. Русские орут на меня из окна, и вдруг по Дону на плоту твой братан. Чуть было про это не забыл. Herr gott, так они его отделали, да?! Меня тоже хотели. А мама теперь плачет, да?
— Бывает.
— Ясное дело! А отец коммунист, да?
— Не знаю.
— Ну точно, коммунист. И оружие дома, а? Мне-то можешь сказать.
— Не знаю. А ты не немец?
— Я из Либерца[58]. Знаешь, где это?
— Нет.
— Ну, это… я-то знаю, где. Но все равно я на это кладу. Меня они тоже хотели отделать. Сразу же, в самом начале. Сказали мне про эту штуку, — он хлопнул по автомату, — что это ружье, а это прямо пушка! Safra, если начну отбиваться, так у тебя и задницы не останется! Не вздумай трепаться! Так я знал твоего братана, выходит! Если на меня капнешь, ей-ей, себя в обиду не дам — от твоей задницы один пшик останется. Ясно?
— Ясно.
— Ни хрена не ясно. Но все равно держи язык за зубами. Они бы и тебя отделали. Всех бы отделали. Наши. Ясно? Ведь меня тоже хотели отделать! Теперь-то кого ждешь?
— Имришко.
— Это твоего братана так звали?
— Нет, это мой сосед.
— Ага! А молиться умеешь?
— Умею.
— Наверняка он коммунист. И дома у него пушка, да? Ну для верности помолись за меня! Хочешь немецкую монету?
Я усмехнулся.
Солдат опустил руку в карман и вытащил целую пригоршню мелочи. Я прочитал, что было написано на монетах: — Böhmen und Mähren[59].
— Safra, да ты умеешь вполне прилично читать! — улыбнулся солдат. Потом спросил еще раз: — Не забудешь завтра за меня помолиться?
— Не забуду.
А на следующий день на мосту стоит уже другой солдат, они меняются, как и прежде, и почти о каждом я думаю, что он ждет Имришко — кто с большим, а кто с меньшим терпением. Не могут же все ожидающие быть одинаковы. Один все ходит взад-вперед, ходит, другой топчется на месте, хмурится, бывает потихоньку или громко даже заворчит, а другой стоит да стоит, глядя безмолвно вдаль, — о таком недолго и подумать, что он вообще не умеет разговаривать. Улыбнетесь ему — он даже не заметит улыбки, свистнете на пальцах — не услышит. Чем его привлечь, как к нему подступиться?
Кто знает, как зовут его?! Спросить, что ли?
— Вернер?
Молчит.
— Франц?
Ни звука.
— Гассо?
Опять ни звука.
— Гельмут?
И вдруг он оживает, сразу улыбается и не меньше минуты, теперь даже слишком усердно, кивает головой: — Ja, ja, ich heiße Helmut. Ke
Ага, значит, Гельмут! Но что он потом говорил — ведомо ему одному. Правда, и улыбкой сказать можно много, а этот малый умеет улыбаться, слава богу, он не такой обалдуй, как поначалу казалось.
— Ждешь? — спрашиваю.
— Ja, ja, — кивает он.
— Имрих уже скоро придет, — хочу его порадовать. — Вот я его и жду.
— Ja, ja. — Он не перестает улыбаться.
— Значит, мы оба ждем. Это мой сосед. Он обязательно придет. Может, он уже в пути.
— Ja, ja.
— Нет, ты меня вроде бы не понимаешь. Я говорю об Имришко. Имрих — сосед мой.
Он удивленно глядит на меня, улыбка не сходит с его губ, затем он вытаскивает из ножен штык и чертит, пишет на снегу:
Я качаю головой. Пытаюсь его убедить, что он ошибается, но он стоит на своем, снова обводит штыком каждую букву и каждую же букву произносит вслух, чтобы убедить меня, что знает, что пишет.
Я беру у него штык и пишу на снегу Имришково имя.
Солдат смотрит на меня и спрашивает: — Имрих?
— Имрих, Имришко.
— Aber nein, — теперь он качает головой. — Ich warte INRI[62].
Мы не смогли договориться. Но зато и не повздорили. Ведь двое ожидающих не обязательно всегда и во всем договариваются. Мы попробовали говорить о другом, но у нас и это не вышло.
Между тем мы с ним нет-нет да и поглядывали на надписи, и я невольно заметил, что они очень схожи:
Но я увидел и разницу. Немец ждет какого-то более худого, более бедного Имриха.
Я сразу же обратил на это его внимание, и он на удивление быстро все понял. Развеселился. И, улыбаясь, поддакнул: — Ja, ja.
И мне захотелось развеселить его еще больше — к его надписи я прибавил еще две буковки:
Гельмут внимательно вгляделся в написанное и сказал: — Danke[63]. — А потом с моей надписи две буковки стер.
Мы подружились. Но наша дружба длилась недолго.
Однажды — это уже было великим постом — мама послала меня в костел исповедаться; я долго стоял у исповедальни, не решаясь войти: боялся пана фарара, мне казалось, что у меня много грехов, и я нарочно оттягивал эту тягостную минуту, блуждая глазами по сторонам, а когда они вдруг остановились на распятии, я невольно вспомнил Имришко, потом и нашего Биденко и даже Гельмута. И тут же мне пришла в голову мысль, что Гельмут, должно быть, сейчас стоит на мосту — два дня назад он мне об этом сказал, — мне захотелось с ним встретиться, и я, не сумев побороть себя, вышел из костела с намерением завтра же утром сходить исповедаться в ризнице.
Пока я был в костеле, в деревню вошла какая-то бесконечно длинная немецкая автоколонна, машины стояли настолько впритык, что между ними было не пробраться, там-сям жались кучками озябшие солдаты и о чем-то ворковали тихими, усталыми голосами. Если я где-то останавливался, меня тотчас же окрикивали: «Geweg!»[64] Или всего лишь: «Ab!»[65] А в ином месте мне только рукой давали понять, чтоб я убирался.
Но я держал путь к мосту. До этого, правда, еще успел заскочить к Гульданам. — Имришко не воротился?
56
Черт возьми! (чешск.)
57
Бог мой (искаж. нем.).
58
Город в Чехии.
59
Богемия и Моравия (нем.).
60
Да, да, меня зовут Гельмут. Ты знаешь меня? В чем дело? (нем.)
61
Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum (лат.) — Иисус Назарянин, царь иудейский.
62
Да нет!.. Я жду INRI (нем.).
63
Спасибо (нем.).
64
Проходи! (нем.)
65
Прочь! (нем.)