Страница 72 из 84
Я сразу же перенес взгляд на экран.
— Сделай погромче! — крикнул я, хотя никакой в том потребности и не было. Сами понимаете, нервишки.
У графолога волосы доходили до нижней челюсти, оправа в очках была плохо подобрана. На нем был свитер с расстегнутой молнией, из-под которого выглядывала белая футболка. Когда он говорил, адамово яблоко забавно подскакивало, в связи с чем, он ассоциировался у меня с чем-то возмущенным индюком. Слова, произнесенные писклявым голосом мальчишки перед мутацией, весьма соответствовали данному сравнению.
— Это скандал! — возмущался он. — Не понимаю, как это господа епископы могут теперь отпираться от нашей экспертизы и утверждать, будто бы рукопись никто толком не исследовал. Я работал над нею лично с еще несколькими своими коллегами, и вне всяких сомнений, мы сошлись на том, что рукопись неподдельная.
Я наморщил брови.
— А что, церковь и вправду отперлась?
— Да. — Червяк слегка мотнул головой, не отрывая глаз от экрана. — Даже вчера, в «Известиях». Ты что, не помнишь? Сегодня с утра это повторяли уже раз десять.
Что-то такое я и вправду начал припоминать. Скорее, собственную реакцию, чем слова, ее вызвавшие, но все же. Я подумал, если они и вправду такое сделали, то теперь им не позавидуешь.
Тем временем, графолог никак не закрывал рта:
— Если Церковь согласится еще раз предоставить образцы, мы готовы возобновить исследования. Впрочем, не мы одни. Эксперты мирового класса в области графологии выразили интерес к проблеме, и они склонны присоединиться к нашей работе даже бесплатно. К сожалению, епископат отказывает нам в предоставлении рукописей.
Я глянул на Червяка. В конце концов, это именно он был мозгом всей операции.
— И что для нас выгоднее? — спросил я.
— Что?
— Он спрашивает, в какой ситуации вы в меньшей степени сидите в заднице. — Патриция, которая именно сейчас присоединилась к нам, перевела мои слова на язык Червяка. — То ли тогда, когда люди верят, что все это провокация, то ли когда неподдельные записки папы римского окончательно выдают его как каннибала.
Блин, а ведь она и вправду была в теме. И это, вроде бы, я должен был уметь читать мысли? Холера, именно это я ведь и собирался сказать. Хотя, наверняка, не так классно.
Червяк какое-то время размышлял. Теперь именно его лоб покрылся морщинами.
— Я думаю, лучше всего для нас, если посчитают письма настоящими, — в конце концов заявил он. «Равви» Иуды, произнесенное им до того, как поцеловать Иисуса на Масличной Горе, наверняка звучало точно так же. — Провокация организована провокаторами, правда? Она выставляет нас перед расстрельным взводом. Если же с текстами все будет в порядке, тогда мы будет всего лишь ни в чем не повинными невеждами, которые всего лишь издали то, что попало им в руки, особенно не рассуждая над тем, что они творят.
— Посланца не убивают? — съязвила Патриция. — Хитро. Трусливо, но хитро.
— Интересно, а что бы ты сделала на нашем месте, хитрюга! — возмутился Червяк.
В ответ Патриция только пожала плечами.
— Я не нахожусь на вашем месте. Я только пью ваше вино, ем из ваших тарелок и…
Она не закончила, видимо, до нее дошло, как прозвучат ее же слова, если она продолжит ассоциацию из сказки.
— И эти рукописи, естественно, находятся у вас, так? — спросила она, возвращаясь к теме.
— В общаге остались, — ответил я. — То есть, кроме того, что временно находится в лапах епископов, потому что какую-то часть мы еще не забирали. А что?
И говорит Писание: «Сын Человеческий идет, как писано о Нем, но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться»[34].
Знаете, именно так мне тогда подумалось, так что я залез в книжку и записал. И даже перевел на людской язык:
«Есть такие вещи, которые необходимо сделать, и, раньше или позднее, всегда найдется тип, который за них возьмется. И, естественно, он будет в жопе».
К чему это я? А вот представьте себе, вышло так, что мое это «а что?», пускай на первый взгляд нейтральное и необязательное, было именно таким фрайерским вызовом в добровольцы. И вдобавок, из-за того, что мне ответила Патриция, а не Червяк, я не очень-то знал, как выкрутиться. Ну, вы понимаете, сохраняя лицо.
Так что я вызвался. А что еще мне оставалось? Принужденная улыбочка на лице, шутливый комментарий для усиления эффекта, ботинки, куртка, ключи, мобила… и я направляюсь в сторону общаги.
Червяк в милости своей хотел мне даже вызвать мотор, но я сказал, что будет безопаснее поехать автобусом, растопившись в анонимной толпе.
Мне хотелось дать ему понять, что не собираюсь я ждать от него милостей, одновременно давая пинка его совести — ведь я отправляюсь на первую линию фронта, а он жрет тут хлопья перед телевизором. Но такого тонкого намека он никак бы не понял, впрочем, вы же знаете уже Червяка.
— Ладно, сказал я наконец. — Я пошел.
— Удачи, — сказал Червяк.
— Возвращайся побыстрее, — прибавила Патриция.
Короче, я и пошел.
Из автобуса я встал на одну остановку раньше. Было холодновато, так что я отвернул воротник куртки, руки сунул в карманы и попел по обочине в сторону общаг.
Если вы когда-нибудь там были, то знаете, что сразу же за последним большим поворотом по правой стороне дороги имеется лес, а по левой — жилой комплекс, заслоненный линией деревьев. Студенческие здания находятся чуточку дальше — перед ними расстилается луг, в эту пору года весь покопанный кабанами. Масса открытого пространства, так что, подумал я, уже издалека смогу увидеть, а нет ли под общагой какого-нибудь приветственного комитета.
Знаю, что звучит это не к месту, но скажите то же самое кому-нибудь, кто должен… ну, я знаю, спуститься в подвал сразу же после того, как поглядел фильм ужасов. Страх, даже совершенно иррациональный, тоже сжимает тебе яйца.
Ни перед общежитием, ни в вестибюле никого не было. В закутке пани Геновефа смотрела сериал, и это означало, что нужно самому зайти в дежурку и взять ключи с полки. Честное слово, можно было грабануть половину общаги, когда дежурная застряла носом в вечерней полосе сериалов.
Я взял брелок с номером тридцать девять и пошел в комнату. Немного боялся, что сейчас кто-нибудь выйдет в коридор и радостно — а самое страшное: громко — начнет меня приветствовать. Но по счастью как-то никто и не повстречался. Я вставил ключ в замок, повернул…
— Ну, наконец-то, пан Гвуздек, — услышал я изнутри, как только приоткрыл дверь. Голос хриплый, как будто кто-то доской по тротуару протянул.
И сразу же после того громадная, мохнатая лапа втащила меня в средину.
— Я бы посоветовал вам не вырываться и удержаться от криков, — сообщил тот же самый голос, что и ранее. Он не мог принадлежать владельцу косматой лапы, потому что исходил со стороны письменного стола. Когда я напряг глаза, то даже заметил рисующийся во мраке силуэт. Расселся, сволочь, на моем стуле, словно большое цабе.
— Кто вы такие? — спросил я. Да, понимаю, что глупо… Словно все те несчастные жертвы в старых фильмах. Наверное, именно потому ответа я так и не дождался.
Вместо этого мужчина сделал движение рукой, и через мгновение его лицо осветило пламя зажигалки. А личико было довольно суровым, словно вытесанным из камня, к тому же заросшим несколькодневной щетиной. Глаза незнакомца были посажены глубоко, нос прямой, а морщины на лбу были словно проведены тупым штыком. Знаете, широкие такие, рваные… в его узких губах торчала сигарета.
— Датчики дыма, — указал я головой на потолок и находящиеся там устройства.
Похоже, гость этим особо не обеспокоился.
— Да, ребятки, наварили вы каши, — заявил он, выпуская дым изо рта и тут же втягивая его носом, словно желая создать замкнутый контур. — Наварили кашки, которой никто раньше еще не варил.
34
Матф. 26.24