Испания

...Веселье носит строго регламентированный характер: полчаса на фокстрот, час на анекдоты и аттракционы, час - на бутылку шампанского, оно здесь довольно дешево, час - на любование испанскими танцами: это андалузцы приходят в одиннадцать, и шали сеньорит повторяют движения мулеты в руках матадоров, и взгляды обжигают - стремительные, п р и к а с а ю щ и е с я, и движения округлы - при всей их кажущейся резкости, и таинственность, тишина тихого темного дворика, испанская особая закрытость угадывается в яростной открытости танца...

- А теперь, майне дамен унд херрен, гуте нахт, пора спать! - возглашает хозяин-затейник ровно в одиннадцать тридцать и все с о л и д н ы е, как по команде, отправляются по номерам отеля "Фламенго", где мы провели два дня, а испанцы уходят в свои таверны - там собираются п р и л и ч н ы е люди, которые умеют веселиться и танцевать без организации, а по собственному побуждению, только так и никак иначе.

Мой приятель, испанский бизнесмен, когда я спросил его о причинах столь легкого п р а в а продавать испанскую землю иностранцам, ответил:

- Если мы когда-нибудь поругаемся с той или иной страной, ее граждане собственники нашей земли - уедут; их гостиницы и заводы на нашей земле останутся. (Французы, впрочем, на этот счет придерживаются другой точки зрения, как и британцы, не говоря уже о немцах...)

- А восьмая Испания? - спросила Дуня. - Торремолинос возле Малаги, да?

- Нет. Пожалуй, что восьмая Испания - это Кадис.

...Я привез дочку в Кадис в два часа ночи - мы поздно распрощались с Севильей, с нашим пансионом "Флорида", потому что днем ездили на "финку" к Миура, лучшему поставщику быков для корриды. Это его бык убил Манолете в Линаресе, и то, что именно миуровский бык лишил жизни самого красивого матадора Испании, принесло Миуру высшую славу: парадокс Испании, где "смерть после полудня" на Пласа де Торос является предметом и з у ч е н и я направленных разностей двух сил - матадора и быка.

Миура - жилистый, быстрый, никогда не выезжающий из Андалузии, показал нам свою маленькую, без трибун Пласа де Торос, где весной после Севильской ярмарки собираются Ордоньес, Домингин, Кордобес, Пуэрта и работают с коровами в полной тишине, и зрителей - кроме Миура - всего человек пять, потому что сейчас совершается великое таинство: по характеру возможной матери т о р о определяют нрав будущего грозного противника матадора. Если мать агрессивна, быстра и умна, ее выдают замуж за самого лучшего быка, и рождается маленький, нежный, тихий, тонконогий теленок, и пасется на жарких полях Андалузии, и приникает мягкими, теплыми губами к редким голубым ручейкам - поздней осенью или ранней весной, и становится - по прошествии четырех лет - яростным и грозным, и подходить к нему нельзя: только на "додже" или на коне - "кабальо", да и то осторожно, и рога у него, как скальпели, и он будет сражаться против матадора с желанием одним лишь - убить этого маленького человечка, и будет сам убит, но на полях Андалузии уже пасутся его сыновья - с маленькими, теплыми губами, еще не перешагнувшие тот рубеж, который отделяет податливую доверчивость дитя от яростного неприятия зверя.

Так вот, мы задержались у Миура, который подарил Дунечке рог быка с его, миуровским, тавром, и это был очень ценный подарок для "афисионадо" корриды, а Дуня подарила Миуру "хохлому", и он пригласил нас весной на церемонию о т б о р а матерей, и мы поехали в Кадис, а там я завел дочь в портовый кабачок, известный мне уже лет пять - с тех пор как я начал ездить в Испанию - и Дунечка смотрела на оборванных нищих, просивших подаяния у пьяных матросов, она с ужасом глядела на пьяных проституток, сутенеров при бабочках и в канотье, на ганстеров с белыми от наркотиков лицами, и я не боялся показывать ей это дно, потому что формирование идеологии не складывается из посещений одних лишь музеев: жизнь - сложная штука, и надо видеть все ее р а з н о с т и, чтобы понять одно, г л а в н о е.

Я несколько раз видел наши туристские группы в Париже и Мадриде. У подъезда отеля стоял автобус, три раза в день был накрыт стол в ресторане, заботливые гиды вручали каждому билетики в театры и музеи. Взрослых людей опекали, словно малых детишек, а я вспомнил, как в Канберре, а потом в Сиднее, когда прошлое, консервативное австралийское правительство отказало во въезде "красному" в Новую Гвинею, а журналисты помогали мне, и писатели тоже помогали, и ученые помогали сражаться с бывшим министром подопечных территорий Барнсом, мне приходилось по два-три дня ограничиваться завтраком, который входил в стоимость номера в мотеле, чтобы сэкономить командировочные, выданные редакцией и устроить "коктейль" для новых друзей...

(О том, как в Испании учатся выкачивать деньги из людей, свидетельствует занятный штрих: сейчас телефонный разговор учитывается не м и н у т о й, а с е к у н д о й. Официальная пропаганда трубит, что это введено "для пользы нации". А что получается на самом деле? Раньше вы говорили две минуты и двадцать пять секунд, но это было д в е минуты все-таки! Испанцы - да при их-то любви к разговорам - жалуются: "Сейчас слово не произносишь, а высчитываешь. Никаких лишних "ля-ля" - сразу о деле. Раньше фраза звучала, например, так: "Доктор, у моего мужа шалит сердце... Что? Не знаю... Перебои, ему кажется. Какой пульс? Педро, посчитай пульс, одну минуточку доктор..." Теперь все иначе: "Сердце!" - кричишь в трубку. Доктор отвечает: "Тысяча!" Это стоимость визита. В зависимости от того, есть ли у вас такие деньги, вы отвечаете "да" или "нет" и с ужасом бросаете трубку на рычаг - сколько там уже накапало?!)

Наши туристы на Западе не знают, что такое истинная стоимость номера в отеле; не знают, во что, отольется им приступ аппендикса; не знают той г л у б и н к и, через призму которой можно увидеть р а з н о с т и, а по этим разностям поставить для себя диагноз общественной болезни. Не пьянство страшно - само по себе, но отношение к нему: наплевательское пренебрежение, н е з а м е ч а н и е проблемы свидетельствует об общественном равнодушии. ("Он ведь нализался, мне-то какое дело?!"), о разобщенности людей - а что есть страшнее человеческой р а з о б щ е н н о с т и?!

Может быть, иные моралисты упрекают меня за то, что я показал шестнадцатилетней дочери дно того мира, но ведь понимание истины приходит не только с помощью слова (хотя смешно отвергать пользу проповеди), настоящее понимание приходит и с помощью зрения, ибо "имеющий глаза - да увидит".

Философия капитализма просматривается в п р а к т и к е портовых кабаков Кадиса страшней и ярче, чем в десятке разоблачительных статей, ибо это - в о о ч и ю.

- Да, - сказала Дунечка, - восьмая Испания такая же страшная, как и седьмая... - Она вдруг усмехнулась. Лучше бы мы ее посчитали пятой - Пятая колонна... А девятая?

Ей понравилась эта игра - она даже не так страдала от жары, нестерпимой, видимой, сорокапятиградусной (спасибо, родной наш Горьковский автозавод "Волга" переносила эту жару отменно и обгоняла всякие там "шевроле" и "пежо", и я был очень горд этим!).

- А вот девятая - это Торремолинос. Нет?

- Точно, - согласилась Дуня.- Сумасшествие, а не город. Двадцать первый век.

Туристский бум Испании - явление, которое стоит внимательно изучить: тридцать четыре миллиона туристов в год на тридцать пять миллионов испанцев это что-то значит! Пятнадцать лет назад Торремолинос, крупнейшего туристского комплекса Средиземноморья, не было. Несколько домишек, обрыв, песок, галька, море. И все.

С привлечением иностранного капитала здесь вырос первоклассный комплекс. Сейчас Торремолинос - самый известный курорт на Западе, сюда прилетают не только скандинавы и немцы, но и американцы. Город кажется надземно-подземным: супермаркеты расположены в подвалах, залитых искусственным неоново-солнечным светом, кабаки подняты на пятнадцатые этажи, рулетки затемнены где-то посредине.

Бизнес учитывает психологию клерка, инженера, дантиста - в первую очередь (смешно говорить об учете интересов рабочего или крестьянина, Торремолинос не для т р у д я г такого уровня).