Принцесса для императора

Анна Замосковная

Принцесса для императора

ПРОЛОГ. Император проклят

Через плечо смотрю на отражение своей могучей, с тонкими нитями старых шрамов, спины. Точнее, на золотой цветок, выпустивший бутон у лопатки напротив сердца и отростки с бутонами к почкам. Волшебная татуировка никак не беспокоит, кроме одного: ужасно бесит, что кто-то без моего ведома оставил на мне волшебную метку. Точно племенную скотину заклеймили! Золото чужеродного узора блекло переливается в сиянии свечей. — Итак, я дал вам достаточно времени, чтобы определить источник этого. — Бархатная вкрадчивость моего голоса не обманывает трёх придворных магов: они испуганно застывают. Теперь не по себе уже мне. — Я слушаю. — Оборачиваюсь к ним и натягиваю алый шёлк халата на плечи, высвобождаю из-под воротника чёрные кудри. — Говорите. — Ну… — Старший маг Фероуз нервно накручивает кончик длинной бороды на палец. — У нас для тебя плохая новость. — Это проклятье павшего королевского дома, — кивает средний. Вздёргиваю бровь. Предпочитаю называть королевский дом завоёванным, уничтоженным, но не павшим — по этому слову кажется, что дом исчез сам собой, а не после моих долгих упорных трудов. Впрочем, сейчас это не суть важно. — И оно убьёт тебя. — Фероуз отчаянно дёргает бороду. — Как только цветы расцветут. Ситуация не обнадёживает. Опускаюсь в кресло с высокой прямой спинкой: — Когда они расцветут и как это можно остановить? — Это любовные чары. — Час от часу не легче, — отмахиваюсь я. — Говорите живее. Маги переглядываются. — Они завязаны на женщин павшего рода. Похоже, их принцесса выжила, и приближение её совершеннолетия активизировало проклятие, очевидно, наложенное на вас её матерью… или тётей. Я помахиваю рукой, призывая говорить быстрее: всё внутри переворачивается при мысли о скорой смерти. Фероуз тараторит: — Если кто-то твоего рода и принцесса взаимно полюбят друг друга, проклятие спадёт. Повисает пауза. — У меня есть сын, — с некоторым облегчением подпираю щёку кулаком. — Он как раз в том возрасте, чтобы влюбляться. Осталось найти пропавшую принцессу. Как это сделать? Младший из магов робко приподнимает руку: — Её должны признать королевские регалии. В сокровищнице остался венец, камень в нём засияет, если его коснётся кто-нибудь королевского рода. — И что, предлагаете надевать его всем девушкам подходящего возраста? — досадливо уточняю я. Переглянувшись, маги кивают. Закатываю глаза: чудесно, лучше не придумаешь.

ГЛАВА 1. Девушка в беде Она надо мной издевается. Нет, мне снится кошмар… Может, я ослышалась? Я стою, и потоки воды стекают с половой тряпки в ведро. Октазия расстёгивает витую фибулу в имперском стиле и вешает плащ. С остроносых сапожек на чистый пол стекает грязь. Октазия этого не замечает, конечно же — ведь убирать не ей. Я моргаю и наконец выдавливаю: — Что? — Я записала тебя прислуживать на ближайшем императорском балу. «Не может быть!» — хочется воскликнуть, но по серо-ледяным глазам Октазии понимаю, что она не лукавит. Иного и не следовало ожидать (иногда кажется, она меня ненавидит и наслаждается моими несчастьями), и всё же робко произношу: — Но вы обещали отпустить меня на выходные… — Неужели ты думаешь, что ради свадьбы какой-то простолюдинки я упущу выгоду? — Но это свадьба моей сестры, — я стискиваю тряпку так сильно, что пальцам больно, это заставляет немного её отпустить. — Ну и что? — Октазия разворачивается к узкой полоске зеркала и оправляет почти развившиеся из-за недавнего дождя светлые кудри. — За эту работу очень хорошо платят… Разве не в твоих интересах быстрее расплатиться? Она хитро смотрит на меня. Она права: чем больше я зарабатываю, тем быстрее выплачиваю долг и проценты, чем быстрее выплачиваю — тем меньше долг прирастает за счёт «расходов на содержание». И дом Октазии не то место, где хочется задерживаться, но… — Это моя единственная сестра… — Я уже внесла тебя в список, это не обсуждается. — Она прямо в грязных ботинках проходит в гостиную, через неё — во внутренние комнаты. Я остаюсь наедине с новыми порциями грязи и сумятицей в голове: я так надеялась, что будет хотя бы два дня отдыха от Октазии и её сумасшедшей семьи… И со своими родными я не виделась уже два года, с тех пор, как меня, самую старшую, отдали за долги владельцу наших полей — престарелому отцу Октазии. Такое чувство, будто меня ударили под дых. Я лихорадочно ищу решение, но… свадьба сестры в тот же день, что и бал, я просто не могу быть в двух местах одновременно. Если только не найду себе замену. Идея настолько меня захватывает, что я бросаю тряпку и делаю несколько шагов к двери, но вспоминаю о делах на сегодняшний день и с удвоенной энергии начинаю оттирать грязные следы: костьми лягу, но вырву себе этот несчастный выходной. Навещу Фриду в самый важный день её жизни. Невольно хмурюсь: когда меня отдавали, предполагалось, что я останусь трудиться на хозяйских землях, рядом с семьёй, и что теперь? Я продолжаю тереть пол, песчинки скрипят по наполированному дереву. Конечно, родители не виноваты, что случился неурожай, а отца придавило телегой, и он почти месяц не мог работать, но так душераздирающе обидно, что они там, вместе, готовятся к семейному празднику, шутят, смеются, им ничего не надо делать, чтобы попасть на эту свадьбу, а я застряла в столице, с Октазией. Это несправедливо. Но это моя жизнь.

Наконец-то отдраив пол и не особо надеясь, что его чистота продержится дольше пары часов, я сворачиваю под лестницу, в коридор для слуг. Темнота и смесь всевозможных (от дрожжевого теста и жареного лука до плесени и ваксы) запахов окутывают меня. Из глубины доносятся звон посуды, приглушённые голоса и даже немного конского ржания. Октазия не выделяет масла для освещения этих коридоров, так что идти приходится на ощупь. Дверь впереди открывается, и коридор заливает жёлтым светом. Увидев меня, Вездерук ухмыляется, блеклые глаза масляно блестят. Свою кличку он получил за уникальную способность, прижав девушку в углу даже на короткий срок, облапать её везде. И хорошо, если только руками. За время моего пребывания здесь он обесчестил двух девушек, и сейчас, когда мы оказываемся один на один в тёмном коридоре, внутри у меня всё завязывается в тугой узел. — Наша прелестная Мун, — крысиное лицо Вездерука перекашивает улыбка. — Надеюсь, ты осветишь сгустившийся мрак. Он закрывает дверь, после света темнота кажется кромешной. Я ослеплена, оглушена стуком сердца в висках, но когда руки касаются груди, я вскидываю ведро и с криком бью перед собой. Меня заливает водой, Вездерук визжит. Продолжая лупить ведром, чувствую, как он отступает. Швырнув в него ведром, я мчусь назад, шаря руками по стенам в поисках ближайшего выхода. — Тварь! — Вездерук топает за спиной. — Стой! Отщёлкнув пружину, я распахиваю дверь и вылетаю в свет. Попадаю в чьи-то сильные властные руки, лицо — в жёсткие волосы, они пахнут корицей. Оттолкнувшись, оглядываюсь: Вездерук стоит на пороге багровый от ярости, из разбитой брови и носа стекает кровь, одежда мокрая. Глаза горят жаждой убийства. Но когда он поднимает взгляд на того, кто сжимает моё плечо, он бледнеет, раболепно кланяется: — Простите, господин, позвольте забрать эту непослушную рабыню. Я немею от ужаса, но нахожу силы пролепетать: — Пожалуйста, не надо, он… Вездерук злобно пялится на меня. Он меня убьёт. Я покрываюсь холодным потом. — Думаю, не стоит, — повелительно отвечает мужчина за моей спиной. — Молодой человек, вы можете идти. Наконец я разворачиваюсь: тёмно-фиолетовые одежды, вышитые алыми звёздами, седая курчавая борода, выжженная солнцем кожа, шрам поперёк носа и серебряный обруч в виде змеи на голове. Старший императорский маг Фероуз. Охнув, я склоняюсь в глубоком поклоне. В голове — ни одной толковой мысли. Правда, прилив крови заставляет думать быстрее, и я соображаю, что он, возможно, явился по поводу бала: третий по счёту бал собирал девушек, рождённых с пятого по восьмой месяц последнего года царствования прежней династии, двойняшки Октазии появились на свет именно в этот период. Сзади тихо щёлкает потайная дверь. Оставшись наедине со старшим магом, я наконец чувствую, что мокрые юбка и лиф противно липнут к коже, от них холодно. Прикосновение пальцев к подбородку заставляет меня вздрогнуть. — Не бойся, дитя, — вкрадчиво говорит маг Фероуз. — У меня достаточно женщин, чтобы не бросаться на юных хорошеньких девушек. — Очень за вас рада, — брякаю прежде, чем понимаю, кому это говорю. Краснею. Но Фероуз смеётся, в его тёмных глазах плещутся искорки веселья. Он удивительно добродушен для слуги узурпатора. Я стискиваю зубы, чтобы не произнести это вслух. И хотя Фероуз сказал, что мной не заинтересован, он смотрит очень-очень внимательно. Его сухой палец касается моей брови и очерчивает. От этого бросает в дрожь. Палец скользит по нижнему веку, задевая ресницы. Я отскакиваю, и маг с усмешкой (всё ещё тёплой, никакого сравнения с ухмылками Вездерука) убирает руки за спину. — Прости, что напугал, у тебя очень красивый цвет глаз. И необычный для этого города. Он прав: в столице много серо- и голубоглазых коренных жителей королевства, не меньше темноглазых завоевателей и их отпрысков. — У меня в роду были загоряне, — поясняю свой вызывающе-жёлтый цвет глаз. Или золотой. Или цвет подсолнухового мёда. Бесовский цвет. Как только мои глаза не называли. Мне больше нравилось «золотой», но в доме Октазии на комплименты рассчитывать не приходится. — Когда ты родилась? — Весной второго года. В его взгляде мелькает разочарование. — Ну что ж, — Фероуз окидывает меня пристальным взглядом, особенно задерживаясь на тонком ошейнике и на груди. — Тяжело, наверное, здесь живётся такой хорошенькой девушке. — Вы весьма прозорливы, господин. Он продолжает смотреть на грудь. Интересно, маги видят сквозь одежду? Опускаю взгляд и заливаюсь румянцем: мокрый лиф плотно облепил груди и торчащие от холода соски. Спешно прикрываюсь руками. — Господин, — голос дрожит от негодования. — Прошу обратить внимание на мой ошейник: я в долговом рабстве. А это значит, я подданная со временно ограниченными правами, а не собственность. Не надо на меня так смотреть. Это… это… — Возмутительно? — Фероуз насмешливо смотрит мне в глаза. — Пожалуй, ты права, маленькая почти рабыня. Я вспыхиваю сильнее. — У меня внучка твоего возраста. — Он одёргивает звёздный плащ и усаживается в кресло. — И это повод пялиться на мою грудь? — О нет, ни в коем случае. Я должна пылать от гнева, но он гаснет в исходящем от Фероуза добродушии. На церемониях он казался грозным, беспощадным, а сейчас трудно поверить, что когда-то он мановением руки убивал целые отряды или выносил ворота среднего размера крепости. И одежда ему слегка великовата, что добавляет несерьёзности. — В вашем возрасте пора вести себя пристойно, — надуваюсь я. Октазия влетает разъярённой кошкой: — Как ты смеешь грубить самому старшему магу? — С круглыми от ужаса глазами она бросается ко мне. И останавливается: Фероуз хохочет, постукивая смуглой ладонью по подлокотнику. — Господин? — тревожно обращается к нему Октазия. Он отмахивается, ресницы влажные от слёз. Что такого смешного я сказала? Окзатизя переводит испуганный взгляд с него на меня и обратно. В комнату изумлённо заглядывают её двойняшки, в которых трудно признать сестёр: худощавая голубоглазая блондинка и кругленькая брюнетка. Утирая слёзы, Фероуз замечает их и машет: — Заходите-заходите, девушки. Я пришёл на вас поглядеть. Как же вы непохожи. Они, оглядываясь на мать, осторожно заходят и кланяются. Фероуз осматривает их так же пристально, как только что меня. Октазия впивается в моё запястье и тянет к выходу, то тревожно косясь на дочек, то яростно — на меня. Теперь ещё и она жаждет моей крови. Язык мой — враг мой. И руки, и ноги, и грудь. — Пусть эта очаровательная служанка подождёт меня за дверью, — вдруг говорит Фероуз. Прежде, чем я успеваю посмотреть на него, Октазия выталкивает меня в коридор и, злобно глянув, закрывает двери. Они массивные и хорошо подогнаны, так что я слышу лишь глухое бормотание и время от времени — женский, немного натянутый смех. Мне жутко неуютно из-за неопределённости: Фероуз хочет меня наказать? Положил на меня глаз? В мокрой одежде холодно. И я неожиданно сильно устала. Я осторожно прислоняюсь к стене и жду, оглядывая светлый коридор с дверями в комнаты для гостей. Одна из них отворяется, выглядывает Вездерук. Нос у него красный, разбита не только бровь, но и губа, так что ухмылка получается болезненной. — Мун, иди сюда, для тебя есть работа. — Светлые глаза алчно блестят. Делаю несколько шагов вперёд: — Господин старший императорский маг велел его ждать. Вездерук будто лимон проглотил. С минуту думал. — Не надейся, что отказ сойдёт тебе с рук, — буркает он и тихо закрывает за собой дверь. Я прячу лицо в ладони: одной по дому теперь ходить нельзя… и что я буду делать оставшиеся мне, в лучшем случае, три года? Где взять деньги на возвращение долга? В отчаянии я стискиваю кожаный ошейник. Он кажется тяжёлым и неудобным даже больше, чем в день, когда его впервые на мне замкнули. Только теперь до меня доходит, как я сглупила: надо было сразу бросить ведро Вездеруку под ноги и бежать, или облить его водой и бежать, но не бить его. Ох, что же я натворила! Я метнулась из стороны в сторону: я не дома, здесь нет семьи, которая могла бы за меня заступиться, мои друзья — такие же бесправные и беззащитные девушки и женщины. Бежать? О, как бы мне хотелось сбежать, но… Дверь открывается, и я спешно убираю руки от лица, прикрываю мокрую грудь. Сестрички гордо выплывают, улыбаются и не замечают меня, жмущуюся в углу. Я сглатываю, надеюсь, что обо мне забыли. Но из гостиной раздаётся строгий голос Октазии: — Мун, сюда. Точно послушная собачонка, я устремляюсь на зов. Сестрички оглядываются на меня с некоторым любопытством, но почти сразу их захватывает то, что говорилось за закрытыми дверями, и они расплываются в улыбках и исчезают за поворотом. Я нерешительно топчусь на входе. — Мун, — в голосе Октазии звенит сталь. Я делаю ещё несколько шагов. — Дверь, — почти шипит она. Послушно закрываю створки за собой. Сердце снова колотится в висках. Глаза Октазии метают громы и молнии. Фероуз хмурится: — Октазия, свет очей моих, я был свидетелем совершенно безобразной сцены. Я низко опускаю голову. — Простите, господин, — Октазия кланяется. — Это больше не повторится. — Ты даже не спросишь, что именно? — насмешливо уточняет Фероуз. Она вспыхивает. Честное слово, никогда не видела её такой… смущённой. Он вновь смеётся, хотя не слишком весело. — Может быть, Мун изволит об этом рассказать, — елейно предполагает Октазия. Смотрю на Фероуза, он одобрительно кивает. В сердце загорается надежда: это мой шанс избавиться от Вездерука или хотя бы немного его усмирить! — Везде… — я запинаюсь, вспоминая, что надо звать его по имени. — Ильфусс меня домогался, мне пришлось защищаться. Господин Фероуз меня спас. Он щёлкает пальцами: — Вот именно. Октазия, мне крайне неприятно знать, что подданные империи в твоём доме не в безопасности. — Но она всего лишь… — Октазия закусывает губу (Фероуз смотрит на неё ледяным взглядом) и склоняется в глубоком поклоне. — Я прослежу, чтобы этого ужасного человека изгнали из моего благородного дома. Благодарю вас за то, что открыли мне глаза на творящиеся здесь беспорядки. Я сглатываю: ей жаловались на Вездерука, но она никогда его не наказывала. Её обещание — правда или вежливая ложь? — Спокойной тебе работы, — едва улыбается мне Фероуз и взмахом руки отправляет прочь. Он вновь смотрит на Октазию, её щёки пылают. Бесшумно выскальзываю из гостиной и затворяю двери. Хочется верить, что она сдержит обещание, но пока Вездерук здесь, и следует вести себя осторожно.