Катавасия

      Двинцов осмелел, решил пойти на хитрость. Стараясь быть поточнее, подобрался к Рачу и, внезапно отбросив в сторону меч сделал захват правой за левую руку сотника поближе к плечу, как бы для броска через бедро. Точнее, Вадиму только показалось, что сделал, потому что, хоть Рач и не убрал своей руки, но Вадимова словно провалилась сквозь пустоту, и Двинцов повалился назад.

      - Да не бойся, не лякайся, хватай за мене сильнее! - ободрил Рач, тоже отбросив меч.

      Не понимая, как же это он оконфузился, Двинцов вскочил на ноги и сделал захват левой за его правую, а правой - за шею и... упал сквозь ту же пустоту вперёд, едва успев подставить руки, так, что даже отбил ладони о землю. Тут уж Вадим понял, что что-то не так, и начал действовать с предельной осторожностью, но быстрее. И при каждом входе в захват оказывался в пустоте, которая хлёстко била Двинцова о землю. С какого-то момента Вадим уже не надеялся провести бросок и бился лишь за то, чтобы не упасть, просто устоять на ногах. Ему всё казалось, что он теперь понял и у него получится. Но не получилось раз двадцать, если не больше. При этом сам Рач даже не делал попыток Двинцова не то что там бросить или ударить, даже подтолкнуть слегка. Он только смеялся, а потом начал спрашивать:

      - Смекнул? Ну, смекнул наконец? Видишь её? Нет? Да?

      "Её" Двинцов никакую не видел, но какое-то понимание у него постепенно начало появляться. Наконец, Вадим не выдержал и, отдуваясь, спросил Рача:

      - Да кого видеть-то?

      Тогда старик отодвинулся от Двинцова и показал на свою грудь, даже постучал по ней:

      - Смотри! Плотная, да?

      Двинцов кивнул.

      - Да ты потрогай!

      Вадим потрогал, даже постучал по ней кулаком.

      - Очевидно?

      - Очевидно.

      - А я тебе говорю, что это пустота!

      - Как?

      - Так! Это и есть главная западня, в которую тебя твоя голова ловит. Очевидность - то ж только людское мнение, а вовсе не закон! Не закон! Это твоё право - верить в неё или не верить. Вот ты веришь, что тело моё плотное, - Рач ещё раз постучал себя по груди, - и ты плотный. А я не верю! Я просто вижу пустоту - и я пустой! Я - пустота! Ну-ка, возьми меня! - и Рач опять начал двигаться вокруг Двинцова, и тело его исчезало, словно тая из Вадимовых рук. Помучив Двинцова ещё некоторое время, сотник сжалился:

      - Довольно с тебя!

      Вадим обессилено опустился на землю, утирая пот, заливший глаза.

      Рач похихикивал:

      - Бой, это, брат, не руками махать. Это работа. А работа тоже всякая бывает. Такая, как я показал, называется пустеньем. Желанье будет, так со временем и её постигнешь. Она, правда, не каждому даётся, тут не головой, не мясом надо работать - всею душой! Э! Ты куда опять?

      Двинцов обернулся:

      - За пожитками своими, куда ещё! И так ведь ясно, что не гожусь!

      - Да постой ты! Экий ты заполошный! Гож, да гож же ты! Беру в свою сотню. Рухаешься гоже, швидкости хватает, меч тоже не как ложку держишь. Чего ж ещё? А про пустенье я ж сказал тебе уже: то дило не всяк кметь знает, а кто и знает, не всяк володеть может. Выдержал ты моё спытанье. Воеводу не ищи, Стойгнева, то бишь, я ему сам о тебе обскажу, всё одно мы в соседях живём. Чего раньше времени на глаза воеводам лезть! Отличишься в деле, тогда и иди с воеводами ручкаться.

      Рач подошёл, ободряюще хлопнул Двинцова по плечу:

      - Пойдём, хлопче, коняку тебе подберём, чтоб по душе друг дружке пришлись. В моей сотне все комонные. Броня да прочая справа у тебя, я бачил, своя добрая. Откуда добыл?

      - Берегини подарили.

      - У-у-у! - восхищённо протянул сотник - то добра справа.

      Отправились к конюшне, Рач попросил конюхов вывести во двор свободных, "бесхозных". Старший конюх мрачно спросил Двинцова:

      - Одних жеребцов, или кобыл тоже вести?

      - Кобыл не надо, - попросил Вадим.

      Конюх ворча побрёл между стойлами:

      - Конечно, всем жеребцов подавай, никто лишних забот не хочет, никто "кобылятником" быть не желает. Да. А кобыла, чтоб вы все знали, она преданней, она послушней, ей только внимания чуток удели, потом сам её ни на что не бросишь, никаких тебе жеребцов не понадобится. Так разве кто понимает по-настоящему. Ээх-ма!

      Во двор вывели полтора десятка трёхлеток, взяв под уздцы, бегом провели по кругу, остановились. Вадим обошёл всех, полагаясь не на какое-то там знание конских статей (навроде поиска коня с двумя "продухами" в каждой ноздре), а надеясь на озарение, наитие, так как выбрать прежде всего хотелось бы друга, а не транспортное средство. Кто-то из конюхов сунул в руку Двинцову густо посоленный ломоть ржаного хлеба. Пройдя по первому разу, никого не выбрал, не отличил. Все казались одинаковыми, невзирая на масть. Все, как негры для европейца, были на одно лицо. Пошёл ещё раз. Неожиданно рыжий с белой лысинкой на лбу жеребец, когда Двинцов уже миновал его, всхрапнул обиженно, мол "Чего мимо идёшь, дурак!", топнул капризно правой ногой в высоком белом "чулке", вскинул голову вверх, заржал горделиво: "Глянь только, человек, каков я!" Двинцов обернулся, всматриваясь. Вмешался конюх:

      - Этого-то как раз не советую. Норовист и капризен. Его уж трое брало, сам, змей навязывается, вот как сейчас к тебе. Все трое и назад свели. Ни строю знать не хочет, ни бою. Одно лишь, что ближних к нему коней зубами тяпнуть норовит. Разве что из седла седока не выбрасывает, добре, видать, табунщики объездили. Огнищанам сдавать думаем, пусть его за ралом походит, коль уж к ратному делу неспособен. Там-то норов свой укоротит.

      Вадиму показалось, что конь укоряюще посмотрел сначала на конюха, затем - на Двинцова и тяжело вздохнул.

      - А вот его и возьму! - весело сказал Вадим, скармливая хлеб жеребцу, - Авось, поладим. Я вот тоже упрямый! Идёшь со мной, чудо рыжее? - спросил уже коня, потрепав по холке. Тот сунулся мордой навстречу, фыркнул согласно.

      - Бери-бери! - передавая Двинцову узду, проворчал конюх, - Сам же не сегодня, так завтра назад приведёшь, последнюю клячу просить станешь, только чтоб от этого избавили.

      - А вот и не стану, - рассмеялся Двинцов, - Сёдла-то у вас где? Сейчас и прокатимся!

      - По стенам развешаны. Там всякие. Бери козачье, в нём на походе и подремать можно, - посоветовал Рач.

      - Можно и козачье, коли коня не жалко, - вмешался конюх, - Оно ведь без ленчиков, коню прямо на хребет давить будет. Да и на рысях придётся в стременах стоять.

      - Это так, - согласился Рач, - сам думай, хлопче.

      Вадим выбрал седло, узду, чепрак с потником. Попутно им с конём определили стойло. Тут же оседлал, затянул подпругу, паперсь на груди, прикинул по росту стремена. Стал одевать узду. Конь стальное грызло взял осторожно. Вывел наружу, вскочил в седло, про себя радуясь былому недолгому обучению верховой езде в секции пятиборья. Правда, про себя подумал, что с долгой отвычки задница к вечеру всё одно протестовать начнёт и сидеть на чём-либо ещё откажется, требуя принять лежачее положение. Ну, да это мелочи. В седле уже спохватился:

      - Как звать-то его?

      - Как назовёшь, да как он согласится, так и будет. Дело твоё да евоное. Тут чужих не требуется, - ответил конюх.

      - Тогда Рудом будет! Согласен на Руда? - переспросил Двинцов жеребца. И вновь Вадиму померещилось, что конь в ответ согласно кивнул.

      На душе отчего-то сразу стало легко. Двинцов подобрал поводья, слегка взял в шенкеля. Руд неожиданно для всех, кроме Вадима, рванул с места в дикий карьер, чуть не сметя стоящих на пути конюхов, отскочивших с ругательствами на двух сумасшедших. Проскочили ворота Детинца, затем Кромника, мигом пролетели сквозь посад, выпорхнули к речке и привольно понеслись по-над яром.