Страница 5 из 9
– Смотря какие навыки ты имеешь в виду.
Их знакомство состоялось более 20 лет назад.
В школе Егор (так Георгия называли все его друзья, уменьшительные имена Жора, Гоша ему не подходили) мечтал стать актером. Однако после десятилетки в театральный вуз не прошел. Его призвали в армию – в погранвойска. Фильм «Семнадцать мгновений весны», который Пронин посмотрел раз пять серия за серией, изменил его представления о будущем. Разведка – вот его жребий! Разведчик – тот же актер, только он играет на реальной сцене, полной опасностей и романтики, так казалось Егору. Особист их части, к которому Пронин пришел за советом, объяснил, что добровольцев в штирлицы не берут, надо прежде поступить в органы госбезопасности и терпеливо ждать своего часа. Так он и поступил. Получил диплом юриста, был принят на работу в Комитет государственной безопасности. И заветное приглашение последовало. Так в Краснознаменном институте имени Андропова появился слушатель Георгий Пешков.
Его соседа по комнате в общежитии звали Владиславом Брасовым.
В то время они были похожи, как два однояйцовых близнеца. Их и принимали за братьев. Почему один по легенде Пешков, а другой Брасов, никто, разумеется, не спрашивал. Мало ли по какой причине? Не для того люди идут в разведку, чтобы к ним приставали с подобными расспросами.
Или не братья они? Кто же знал. У Владислава глаза серые, холодные, близко посаженные, как обычно отмечают в особых приметах. Голубые глаза Егора смотрели мягче, добрее и поэтому, наверное, казались другими. Хотя на черно-белых снимках той поры видно: довольно похожий у приятелей разрез глаз. Но овал лица, подбородок, посадка головы… здесь природа наградила их редким сходством. Если бы потребовалось составить фотороботы Брасова и Пешкова, то им подошел бы один на двоих.
В их дружбе – насколько могли дружить будущие штирлицы, еще не ходившие вместе в разведку, – лидерство принадлежало более жесткому Владиславу. Егор постепенно стал усваивать его мимику, интонацию. А однажды – зря, что ли, собирался учиться на актера? – попробовал шутки ради в него перевоплотиться. Он без особого труда освоил походку приятеля – с опорой на носок, словно по борцовскому ковру, раскачивая в такт ходьбы правой рукой. Надел водолазку, темный костюм… И впору выяснять, кто их общий папа – то ли Брасов, то ли Пешков – и при каких обстоятельствах это произошло.
Грех было не использовать такое открытие на практике.
Брасов считался хорошим спортсменом, но плавал он слабенько – Пешков пару раз сдал за него нормативы в бассейне. Зато Брасов как-то подменил его на экзамене по языку. Кульминацией их игры «друг в друга» стало важное для будущих разведчиков испытание. Группе Брасова предстояло продемонстрировать навыки освобождения от наружного наблюдения. Задание заключалось в том, чтобы во время блужданий по городу спокойно, без беготни скрыться от внимания наружки, заложить «контейнер» в указанном месте и вернуться на базу. Произошло следующее. Брасов зашел в магазин, затем вышел оттуда, увел за собой группу наблюдения. Вскоре из магазина появился другой Брасов (настоящий) и отправился выполнять намеченное. Как «контейнер» оказался в положенном месте, никто в результате не понял.
Именно после этого случая друзья решили, что трюки с переодеванием пора заканчивать. Как отнесется к ним начальство, если прознает? С одной стороны, ребята творческие, с выдумкой, с другой – налицо обман руководства, неискренность, что в разведке сурово осуждается. Вполне вероятно, что одного из «двойников» отчислят из разведшколы, чтобы не создавать ведомству проблему. Или, напротив, придумают какую-нибудь хитроумную комбинацию с использованием обоих, но кого-то из них и в этом случае «спрячут». Приятели предпочли не искушать судьбу. Пешков стал носить легкую небритость и очки в толстой оправе – зрение у него действительно начало портиться. Вскоре их расселили в разные комнаты. А затем жизнь и вовсе разбросала Влада и Егора, и о том, что были они когда-то «двойниками», забыли даже их старые товарищи.
Период их тесной дружбы длился около полугола.
Карьера в разведке у обоих складывалась не слишком удачно. Не было ни у того, ни у другого «волосатой лапы» в руководстве ведомства. Они имели репутацию крепких середнячков. Лукин завис в социалистической Германии. А какой там простор для разведчика? В ГДР прекрасно работала «Штази», на долю послевоенных штирлицев выпадали писанина, отчеты, аналитика, за которую обычно выдавалась компиляция статей из местной прессы. Примерно так. А точно кто знает? Пронин с его французской специализацией, вернувшись из командировки в Африку, застрял на майорской должности. В какой-то момент он вполне смирился с тем, что с такой фамилией дальнейшего хода ему и не будет. «Как-как? Майор Пронин? – давились со смеху начальники, когда он являлся к ним с докладом. – Точно, Пронин, майор… Ну, брат, развеселил!»
Когда Лукин в начале 1990-х вдруг резко пошел в гору, став одним из руководителей Питера, Пронин находился во второй заграничной командировке – опять в Африке. Затем Лукин ушел в тень, перебрался в Москву, и там началось его второе – фантастическое восхождение к вершинам власти. Директор ФСБ, премьер-министр, преемник, президент Российской Федерации. Тогда родилась шутка: «Как много зависит от одной буквы! Человек с фамилией Пукин никогда не стал бы президентом России».
А человек с фамилией Пронин не станет даже подполковником, его замаринуют в майорах, – невесело думал Георгий Васильевич.
Он стал подполковником. И тут же вышел в отставку, незадолго до дефолта 1998 года. Вместе с такими же, как он, отставниками создал юридическую фирму. Ее назвали «Тесей» – таким был псевдоним Пронина в период его работы в Африке.
В 1999 году фирма резко пошла в гору. Этому предшествовали события, о которых речь впереди.
– Какие мои навыки тебя интересуют? – спросил Георгий Васильевич. Обращаться к Лукину на «ты», как раньше, оказалось легко – легче, чем он ожидал.
– Театральные. Другие тоже понадобятся, – не спешил раскрывать карты Владислав Владиславович.
– Я должен где-то изобразить президента Российской Федерации?
– Верно. Только не «где-то», а в прямом эфире перед многомиллионной аудиторией. Или в тебе актер погиб окончательно?
Пронин молчал. Он не мог понять: это прелюдия к серьезному разговору или уже самый разговор и есть?
– То, о чем мы тебя просим, связано с риском, Егор. С серьезным риском. Ты можешь отказаться. Но я хочу, чтобы ты согласился. Нам это действительно очень нужно. Очень.
Кому нам? Зачем нужно? «Теперь это другой человек, – ошарашенно соображал Пронин. – Никаких сантиментов. Уже отвык слышать “нет”. И как ловко ввернул про опасность – как будто это главное, что меня может остановить. При чем тут опасность? Это ведь не те приколы, которые мы разыгрывали в разведшколе. С другой стороны, все это в его стиле».
Пронин знал Лукина как мало кто. Но прежнего, двадцатилетней давности. Тот – в молодости даже в большей степени, чем сейчас, – производил впечатление человека в футляре, рационального, безусловно толкового, но как будто без искры божьей. А на самом деле он был способен на легкомысленные поступки и любил неожиданности.
Азартную сторону своей натуры Влад старательно обуздывал, но она часто давала о себе знать. Вот так когда-то он на голубом глазу (на сером своем глазу) предложил Егору разыграть спектакль с уходом от наружки. Теперь Лукин сидит перед ним с невозмутимым видом и предлагает всего-навсего сыграть роль президента России в прямом эфире!
– Поясни, наконец, что от меня требуется. Вы меня загримируете. Я постою на втором плане, где-то пройду, пожму руки, так?
– Загримировать-то тебя загримируют. Линзы, прическа, накладки и так далее – не проблема, сам знаешь. Походку ты вспомнишь. Но надо не просто постоять на втором плане – тут мы бы без тебя обошлись. Ты выступишь на митинге с речью на 2–3 минуты. Ничего особенно сложного. Я это делаю каждый день. И ты справишься.