Страница 1 из 17
Петр Аршинов
ДВА ПОБЕГА
(Из воспоминаний анархиста 1906-9 гг.)
Предисловие
Работая над материалами по истории анархического движения в России в годы первой русской революции, я натолкнулся на моменты, связанные с моим участием в движении, — на террористическую борьбу с царским самодержавием, на мои аресты и на мои два побега из царских тюрем.
В виду личного характера этого материала, я счел удобнее выделить его в отдельное от остальной работы издание.
В то же время ряд товарищей давно предлагали мне познакомить анархическую среду с делами давно минувших дней, в которых и я принимал участие, в частности — с моими побегами из тюрем и их обстановкой. Настоящая брошюра и выполняет это. Думаю, что она представляет некоторый материал, некоторые данные товарищам, интересующимся различными фактами и эпизодами нашего движения в прошлом.
П. А.
Часть первая
Годы 1905-06 были временем, когда все почти анархисты отдали большую дань боевизму — тем или иным террористическим актам. Почти не было анархиста, который по вступлении в ряды движения не делался на все сто процентов боевиком, готовым в любую минуту идти на тот или иной акт. Революционная обстановка, чудовищные репрессии правительства создали атмосферу всеобщего боевизма, в которой рождались и росли бесчисленные и в то же время беспощадные мстители народа. Анархические группы были в каждом городе, на каждом большом заводе. Перед ними вырисовывались задачи большого общероссийского значения, — разъяснить широким народным массам затеваемый над ними великий обман буржуазии, познакомить с идеей и тактикой анархизма, создать сплоченное анархическое ядро, которое в ближайшую новую революционную волну смогло бы стать авангардом революции, способным увлечь массы, повести по анархическому пути.
Но такая работа была трудна, медленна. Она была связана с задачами более отдаленными и потому не давала исхода революционной энергии, которая кипела в каждом революционном работнике. Обезумевшая реакция давила рабочих непосредственно, сейчас. Карательные отряды и военно-полевые суды производили экзекуции над рабочими сейчас, в данный момент. И естественно, революционные рабочие отвечали на них немедленно, в данный же момент.
С средины лета 1906 г. я работал на листопрокатном заводе Шодуара в рабочем предместье Амура, близ Екатеринослава. С первых же дней я сошелся там с группой прекрасных товарищей по станку и по идее. Вопросы, вокруг которых вечно вращались наши разговоры во время работы или во время перерыва, касались только революционной борьбы. Самодержавие подвергалось нами, конечно, беспощадному разрушению. Но в те годы у нас это считалось уже азбучным, устарелым, недостаточным. Одновременно с этим мы были наполнены страстным желанием борьбы с капиталистической буржуазией и победы над ней. Алчная и нахальная, повседневно угнетающая и эксплуатирующая рабочий люд, буржуазия, по марксистской науке, в тот момент должна была быть почему-то неприкосновенной, находилась под защитой социалистических партий. С этим мы никоим образом не могли мириться и против этого всем своим существом протестовали. Призывы, которые ограничивали революционную борьбу только свержением самодержавия, подвергались нами критике и безжалостному осмеянию. В этом отношении мы имели частые схватки с социал — демократами, которых на заводе было достаточно много. Среди последних были известные тогда братья Желтенькие, Фиркович и др. Хотя и рабочие, социал — демократы слепо стояли на платформе буржуазной революции, выработанной в высоких комитетских кругах. Немногие из них, при наших выступлениях, решались усомниться в непогрешимости социал-демократического канона и соглашаться с нами. Подавляющее же большинство их являлось вымуштрованными партийцами, слепо повторявшими наказы своих лидеров из интеллигенции о том, что сначала надо добиться политической свободы, создать республику, а затем уже стремиться к свободе экономической. Этот перезрелый лозунг политической интеллигенции отдавал особым лицемерием в те годы, когда многие из русских рабочих уже знали, что в странах буржуазных республик рабочий класс и экономически и политически подавлен не менее, чем в самодержавной России.
Социалисты-революционеры (рабочие), которых на заводе также было не мало, психологически стояли ближе к нам — анархистам. Они очень сочувственно встречали нашу критику буржуазной революции, считали себя партией революции и не редко, чтобы не осрамиться перед анархистами, заявляли, что при новом революционном взрыве они также будут идти к социальной революции, звать к экспроприации и помещиков и капиталистов. И должно сказать, что в их устах это не было фразой. По своему революционному чутью, а также под влиянием анархизма, который к тому времени успел уже заявить о себе и ознакомить широкие массы с своей идеологией, многие из них мыслили революцию, как социальный переворот. Вообще, партия социалистов — революционеров была крайне неоднородна. Политический боевизм этой партии (антиправительственный террор) создал ей ореол крайней революционности и привлек в ее ряды группы рабочих, действительно революционных. Конечно, знай эти рабочие о существовании подлинной партии социальной революции, каковой является анархизм, они не задумываясь, вошли бы в эту партию и были бы там более на своем месте, нежели в партии социалистов — революционеров. Но судьбе угодно было поставить не мало таких рабочих в ряды партии социалистов — революционеров, по существу являвшейся типичной партией буржуазной революции.
Когда мы в дискуссиях говорили рабочим эсерам, что социальная революция и их партия несовместимы, что эта партия имеет законченную разработанную программу, в которой русская революция определяется, как революция буржуазная, и что с идеей социальной революции партия эсеров сейчас борется, называя анархистов утопистами, то в ответ на эти доводы рабочие эсеры нам говорили, что программа — вздор, что все дело в массах, а партийная рабочая масса в большинстве своем понимает революцию, как социальную, и во время революции эта масса будет творить социальный переворот и заставит принять в нем участие все партийное руководство во главе с ЦК партии.
Подобными настроениями жили многие рабочие в партии эсеров. В те годы они были характерны для этой партии. Недаром в начале революции целые эсеровские организации из рабочих объявляли себя анархическими, лишь только знакомились с идеологией анархизма и его тактикой (Екатеринослав). И не даром из этой партии выделился союз максималистов, ставший на платформу социальной революции в России.
Из числа таких рабочих эсеров был и Василий Бабешко. До этого он прошел уже богатую революционную школу: участвовал в ряде забастовок, в том числе и в знаменитой забастовке в 1903 году, был активным деятелем в декабрьском вооруженном восстании рабочих в г. Александровске, откуда после подавления восстания бежал, скрывался долгое время и лишь недавно устроился на заводе Шодуара. Там я и встретился с ним впервые. Оба мы работали в одном и том же механическом цехе, ежедневно встречались и, хотя находились в разных политических партиях, быстро сближались. Бабешко был много старше меня, — ему было 28 лет, а мне — только 19, — разница в таком возрасте значительная. Я искренно удивлялся тому, что он такой революционный и так антибуржуазно настроенный, продолжает оставаться в рядах партии эсеров, а не переходит к анархистам. Он возражал, говоря, что я плохо понимаю эсеровскую идею, ссылался на Лаврова, приводил в доказательство его знаменитую брошюру «Кому принадлежит будущее», и утверждал, что между анархизмом и эсеровщиной разница небольшая. Мы спорили. Он более продолжительное, нежели я, время находился в революционном движении (с 1894 года), имел больше опыта, но на моей стороне находилась сила новой великой пролетарской идеи, которая ярко освещала настоящее и будущее порабощенного труда и безжалостно жгла ложь и лицемерие буржуазии и ее пособников из социалистического лагеря. От на редкость честного и вдумчивого Бабешки не могла ускользнуть правдивость и мощь этой идеи. Он стал признавать анархизм по всем пунктам, но с эсерами еще не порывал. Мне тогда подвернулся очень удачный аргумент. Я указал ему, что партия эсеров в своей практике совсем не имеет актов экономического и антибуржуазного террора, а это следует рассматривать, как решающее доказательство того, что она является партией буржуазной революции, в противном случае она непременно ввела бы в свою тактику и антибуржуазный и экономический террор. Но Бабешко не нуждался в доказательствах более. Он давно уже сталкивался с узко буржуазной, хотя и революционной тактикой партии. Анархизм раскрывал перед ним горизонты новой борьбы, и он с каждым днем уходил от эсерства все далее и далее. В конце 1906 года он был уже законченным анархистом-коммунистом.