Баронесса Изнанки

— Брудо, они сожрут лошадей! — это кричала тетя Берта.

Если погибнут лошади — нам конец. Мы все это поняли одновременно. Вороны кружили и каркали, плотной тучей нависая над каретой. С противоположной обочины к коням подбирались ползком не меньше двух дюжин болотных тварей. Младшие егеря стреляли, лежа под колесами. Многих они убили, но хищники все прибывали. Кони сверху были укрыты плотными попонами и, вдобавок, кольчужными сетями, утыканными лезвиями. Наверное, предусмотрительный фомор заранее приказал егерям закутать животных.

Но ноги он им обезопасить не мог. Испуганные кони дернулись, не слушая кучера, карета пришла в движение. Кучер, пожилой фомор с седей бородой, выскочил наружу с длинными стилетами в обеих руках. Отчаянно ругаясь, он зарезал несколько кошек, затем повис на холке передней лошади, его ноги бороздили пыль. Могучее животное волокло кучера, словно не замечая его веса.

Тетя Берта внутри кареты перевязывала раненого пикси. Он мужественно сдерживал стоны, хотя на обеих его ногах кожа свисала полосками вместе с шерстяными чулками. Мария отстрелила пустую обойму, Саня прикрывал ее и меня: со своим янычарским кривым ножом, забрызганный кровью, со всклокоченной бородой, он походил сейчас на доисторического неандертальца, защищающего свою семью. С другой стороны, меня закрывала широченная спина магистра. От Его учености невероятно разило потом и чесноком. Саня и Уг нэн Наат, оба, мелкими шажками продвигались к карете, но наше движение все больше замедлялось. У ног фомора уже громоздился холм из кошачьих трупов: не зная усталости, он махал мечом, но сам изрядно пострадал. Я видел только его левую лапищу, которая была толще моей ноги. Кольчужная рубаха была разорвана в трех местах, перчатку, больше похожую на растянутого ежа, тоже прокусили. Кошки бросались снизу, он давил их ногами, но когда они прыгали сверху, фомор был вынужден прикрывать лицо.

— Ваша строгость, не выпустить ли наших птичек? — задыхаясь, предложил обер-егерь, когда захлебнулась очередная вражеская атака.

— Только барон с ними умеет управляться! — Фомор сплюнул, оперся ладонями в колени, зорко наблюдая за перемещениями котов. Они барражировали в мокрой траве, вне пределов досягаемости его меча, но не давали нам шансов уехать. — Мы не загоним горгулий обратно!

— О, черт, они снова лезут! — ахнула Мария.

Коты завывали, то бросаясь синхронно в бой, то откатывались, оставляя после себя десятки убитых. Лучше всех, как ни странно, их крошил обер-егерь. Невзирая на щуплое телосложение и отсутствие длинного меча, Брудо составил серьезную конкуренцию Уг нэн Наату. С его кольчужных перчаток лило ручьями. Брудо не делал ни одного лишнего движения. Короткий выпад, разворот, ложный бросок — и очередной зверь катается с выколотыми глазами.

— И-йэх! И-йэх!

Мы проигрывали это сражение. Кучеру удалось удержать коней, он буквально повис на мордах у передней пары, но уехать нам бы не позволили. Их было слишком много.

И вдруг что-то произошло. Я ощутил внутренний толчок в грудь, словно на миг погрузился на большую глубину. В Изнанку, под покров рваных скользящих туч, под равнодушные лучи двух солнц, прорывалось нечто чужое.

Что-то из плоского мира.

И сразу, воспаленной памятью, заныли шрамы, которые оставил мне на груди Большеухий. Но это был не он. Того я бы почуял заранее.

Аня спрыгнула с подножки и шла к нам. Она скинула зеленый плащ, куртку, закатала рукав свитера и на ходу резала руку скальпелем. Скальпель из сундучка тети Берты я узнал сразу. Анка резала руку, как-то отрешенно улыбалась и шептала белыми губами. Кровь скатывалась струйкой с ее ладони.

Я прочитал то, что она повторяла, и кисточки на моих ушах заныли, словно перед бураном. Обычная девочка Аня звала своего любимого друга, звала его полакомиться ее свежей девственной кровью.

У котов разом встала дыбом шерсть. Анка зашла к ним в тыл, зверюги обернулись, выпустили когти, но ни одна не посмела прыгнуть. Они застыли, шевеля усами, принюхиваясь к далекому черному ужасу, который рвал уже хрупкие границы Изнанки. А потом они начали отступать перед Анкой, выгибая спины, продавливаясь широким полукругом, а самые трусливые уже бежали с поля боя, обмочась со страху, и ныряли в камыши.

На зов любимой крови спешил Добрый пастух, черный пес Капельтуайт.

— Прячьтесь, разрази вас гром! — надрывая связки, заорала тетя Берта. — Прячьтесь же, скорее!

Два раза нас упрашивать не пришлось. Саня оторвался от колонны, схватил меня и Марию и потащил к карете. Его ученость опустился на одно колено и творил молитву на неизвестном мне языке. Обер-егерь стянул перчатки, промокнул платком разорванную бровь и вскарабкался на подножку. Младшие егеря отступали, выставив арбалеты с тлеющими стрелами.

Кошки не мешали. Они съежились, вращали головами, принюхивались, точно потеряли вдруг вожака. Кони ржали, не переставая. В этот момент погребальный костер над погибшими в муках круитни вспыхнул с новой силой, к тучам взметнулся сноп багровых искр.

Аня продолжала тихонько лопотать и высоко над головой держала вскинутую руку. Она осталась на обочине совсем одна, если не считать тысяч котов и молящегося фомора. Но вот и он поднялся, подхватил меч и одним прыжком забрался к нам в карету.

Я посмотрел на маленькую фигурку в потертых джинсах, на тонкую незагорелую руку в синяках, вскрытую скальпелем, на неровно обрезанные волосы, собранные в хвостик, и...

Короче, я пролез между егерем и тетей Бертой и спрыгнул вниз.

— Стой, назад! — зашикали на меня сверху. — Бернар, вернись, ты ей не поможешь!

Конечно же, я ей ничем не мог помочь. Мне просто хотелось быть с ней рядом в такой момент. Мы ведь совсем забыли, кто нам покровительствует в Изнанке, и забыли, что для этого покровителя нет барьеров. Только тетя Берта вспомнила, но навстречу голодным оскаленным пастям вышла не она.

Добрый пастух Ку Ши материализовался вплотную к Ане. Он возник весьма оригинальным способом, словно выпал из кратковременной пылевой воронки, похожей на маленький тайфун.

— Аллопе-кнеххт, — задумчиво произнес Добрый пастух, раздувая ноздри.

Кошки попятились. Сегодня Капельтуайт выглядел весьма внушительно. Пожалуй, до лошади он в холке не дотягивал, но в ширину мог поспорить с быком-производителем. Ротвейлер размером с быка нагнулся и шершавым раздвоенным языком лизнул Анке вскрытую руку. Я знал, как это больно, и от ее боли меня ударило, словно током. Кровь потекла сильнее, но моя девушка потянулась и погладила пса по морде. Ку Ши лизнул ее руку еще раз, мечтательно закатывая глаза. Его кабаньи клыки торчали, как два кинжала. Мне показалось, что он, почти по-человечески, причмокнул от удовольствия.

— Анечка, уходи!

— Анка, беги оттуда! — Я попытался сделать шаг и тут же был остановлен немигающим взглядом Капель-туайта. В этот момент он никого не узнавал, кроме своей кровницы.

А потом он махнул хвостом и... раздвоился. Каждая его половина, в свою очередь, раздвоилась, став полупрозрачной, а следующие продукты этого немыслимого процесса деления стали еще прозрачнее, почти невесомые тени, но тени с клыками и когтями...

Он бросился в гущу котов, сразу по восьми направлениям, и устроил форменную бойню. От центра пошли расширяющиеся круги из мертвых тел. Кошки бежали, но не успевали скрыться. Черный охотник Капельтуайт не брал пленных и не нуждался в трофеях.

— Аня! Аня, скорее назад! — махала руками тетя Берта, но девушка почему-то не отвечала. Она стояла к нам спиной и покачивалась, словно березка на ветру.

Я подбежал к Анке и повлек за собой. Она не сопротивлялась, вся была какая-то мягкая и податливая. Возле подножки она пошатнулась и упала мне на руки. Я заглянул ей в лицо и чуть не застонал. Добрый пастух Ку Ши взял немалую плату за свою помощь, теперь Анечке срочно требовался сытный обед и пара плиток гематогена! Она была белая, как альбомный лист.

Кучер стегнул коней, те рванули, как племенные иноходцы. Никто не произнес ни слова, все стояли у окон, схватившись за поручни, и следили, как Добрый пастух расправляется со стаей. Его восемь, а может быть, уже шестнадцать прозрачных ипостасей рвали на части остатки кошачьего поголовья. Мне хотелось зажать уши. Над покрытыми дымом топями разливался многоголосый предсмертный вопль.