Ничего странного

Пытаться понять что-то в эссе Н. Макеевой «Сияющий бес» бесполезно. Картина крайне антиантропоцентричная, но мы, тем не менее, совершим попытку интерпретации. Совершенно неясно, что за Грань мира и почему шарики и откуда взялись пауки. Но общий тон произведения несомненно эклессиастический: упражнения пауков в паутиночной мудрости, которую разрушает бес; посыпание головы «прахом былых творений», который в финале шевелится «россыпью змиеватых зародышей», очевидно, очередного обречённого и неудачного творения; полуидиотические игры беса в шарики, которые он то катает за щёчкой, то ласкает, то подбрасывает и ловит; плюс усыпляюще однообразный ритм повествования.

Сияющий бесличностная квинтэссенция мира, погрузившегося в невразумительное. Завораживающее своей псевдореальностью обескровленное бытие представлено как слабоумное бесконечно рециклирующее шевеление живого. Если традиционное изображение колеса Сансары у буддистов непременно содержит страшного беса, который это колесо держит своими зубами и лапами, готовясь пожрать, что обозначает временность и суетность мира сего, возводя буддиста к постижению шуньяты (пустоты), то у Н. Макеевой литературная танка, если её понять, в несколько раз страшнее. За колесом Сансары её произведений находится бес-идиот, беззаботно играющийся в шарики, позволяя постмодернистской действительности вновь и вновь обвораживать, вводить ни в чём не повинные души живых существ в сомнительный, но сияющий круговорот жизни.

Осознание такого положения вещей в традиционном обществе вызвало бы несомненно усилия по поиску выхода из него (для чего и существует, например, буддийская танка «Колесо Сансары»), но сейчас, когда все смыслы перевёрнуты с точностью наоборот, невозможно ручаться за то, что читатель воспримет всё должным образом[9].

Чувственный мир, который утрачивает свою связь с интеллигибельным, неизбежно превращается в копию, оригинала которой нет, в слепленную материю, рециклируюшую по шизофреническим сценариям. Можно играть по этим сценариям, пытаться вложить в них какой-то смысл, но в конечном счёте без «припадка», который в незапамятные времена назывался вдохновением, литература обречена фиксировать, по выражению А. Лосева, «ускользающее от мысли смутное пятно неизвестно чего».

Ничего странного?

В названии нового сборника «Ничего странного» раскрывается особый стиль писательницы и, пожалуй, направления метафизического реализма вообще. Прямое высказывание отношения к предмету описания часто вредит прозаическому произведению, а в этом случае – в частности. Как раз отстранённый взгляд Н. Макеевой на то, что должно изумлять, поражает ещё более, производит впечатление повседневной вовлеченности писателя и нас как читателей, в мир ужасного и непостижимого.

Создаваемый резонанс обыденности странного в идеале должен вывести читателя из уютного миросозерцания, травматическим образом совлечь пелену, мягкий сковывающий предел между сонливыми галлюцинациями нашего сознания и страшной метафизической реальностью.

В такой ситуации метафизический реализм сам абсурд мироздания, его покинутость обращает в послание об Ином, в провиденциальную фазу, предвосхищающую то, что лежит по ту сторону нашего понимания (по ту сторону нашего понимания – если мы себя как человека не переросли). Поэтому значение метафизического реализма на сегодняшний день огромно, в нём заключены возможности, открывающие дальнейший путь русской литературе.

Поэтому можно смело говорить, что творчество Н. Макеевой и метафизический реализм как направление – это отнюдь не «похороны Иного»[10], но его торжество над трупом мира.

И если вдруг вы услышите на заброшенном пустыре, как страшно завопит человечьими голосами пыльное море тысячелистника, как в рассказе писательницы, то не удивляйтесь. И не пугайтесь. Время уже близко.

Проект «тысячелистник»

Посвящается Маше Коноваловой

Ни разу не свернув и не споткнувшись, Солнце описало круг. Ире, наблюдавшей за этим процессом, казалось, что такое просто невозможно – любая тварь да оступится. «Значит, Солнце не есть тварь». У неё в голове родилась странная идея о том, как Светило создало мир.

Каждый день порождал в её измученном сознании всё новые и новые идеи. Обезболивающие препараты этому только способствовали. Как-то ночью она придумала историю о том, как живут люди с той стороны земного диска. Нет, она, конечно же, прекрасно помнила основу школьной программы. Просто это уже не имело для неё никакого значения. Когда хватало сил, она просила мать принести ей ноутбук, фиксировала некоторые мысли и выкладывала в Интернет, нарочито нарушая в текстах любые возможные законы логики, смысла, морали и правописания. Потому что это действительно не имело никакого, совсем никакого значения. Посетители странички были в курсе, и никто не осмеливался напомнить Ире, известной в некоторых местах Всемирной паутины как Yarrow, о тех временах, когда она размещала по большей части отчёты о тусовках, концертах и прочие милые незатейливые заметки.

На страничку заходили и Ирины родители, успевшие уже прочесть в её сетевом дневнике, сколько у их двадцатилетней дочери было мужчин и какие «вещества» она пробовала. Но это тоже не имело для них никакого значения. Теперь всё вообще стало иначе. Теперь Ира заболела. Обычно, когда говорят «заболела» – подразумевают, что нужно пить лекарства, делать уколы, процедуры, а потом обязательно всё будет хорошо. Лекарства, уколы – это было. Не было только надежды на «хорошо». Все, включая Иру, знали об этом.

Ирина болезнь не была связана с её когда-то беспечным, и не самым правильным образом жизни. Если, конечно, не думать о возможности наказания свыше – ну, какое может быть дело Солнцу до безобидной юной богемщицы. Солнце мыслит масштабами смываемых за один присест побережий. Врачи лишь разводили руками и твердили о предрасположенности – в семье Ириной матери случалось нечто подобное.

Медицина тщетно пыталась приостановить неизбежное в надежде на чудо. Две тяжелые операции, терапия – всё это дало лишь временный эффект. Оставалась надежда на две вещи – на внезапный прорыв в медицине и на то, что молодой организм сам преодолеет жуткий недуг. И то, и другое, по сути, было равносильно чуду. Ира угасала. «Если бы вы обратились хотя бы полгода назад…» – твердили врачи.

С тех пор дом Голубевых замер. Родители как могли пытались делать вид, что ничего не происходит, но от этого делалось ещё страшнее. Ира постепенно перестала вставать, а все попытки её разговорить заканчивались маловразумительным потоком сознания, который с легкостью генерировала озлобленная психика девушки. Конечно же, она не была безумна и вполне могла бы общаться по-человечески, если бы захотела. Просто ей казались теперь совершенно бессмысленными все эти бесконечные обсуждения мира людей и предметов. Ирочкина мать, Ольга Васильевна, полная домохозяйка с многолетним стажем, не выдерживала, убегая на кухню, набирала телефон вечно пропадавшего на работе мужа и шептала сквозь слезы в трубку: «Саша, ну ты же ученый с мировым именем!» И он, невесть в какой раз, не мог объяснить ей, почему же его заслуженная известность, уважение в научных кругах, связи и знакомства по всему миру не могут спасти их единственного ребенка.

Александр Голубев был биологом. Формально. На самом же деле специализация его носила несколько пограничный характер и включала обширные знания многих областей, в том числе – оккультные практики. Другой вопрос, что вырос-то он в эпоху всепоглощающего материализма и потому предпочитал считать себя ученым в классическом понимании этого слова. К нему обращались за консультациями из органов родного государства, он чувствовал на себе пристальное внимание иностранных разведок. В последнее время интерес этот усилился. Причиной стало появление в его лаборатории странного существа – объекта исследований и пациента одновременно. Существо это выглядело вроде бы вполне обычно – оно походило на «живые камни» в огромном количестве продающиеся в цветочных павильонах. Отличия крылись не во внешности и состояли в том, что родом оно было с Марса, поэтому обитало в специальном боксе, обладало разумом и могло общаться с людьми посредством мыслей. Россия вела свои исследования Красной планеты тайно – аборигена доставили Голубеву в обстановке особой секретности. Работа заключалась в изучении «объекта» и обеспечении ему, как представителю марсианской цивилизации, максимально комфортных условий. Общаться с человеческим мозгом «живой камень» на тот момент уже научился, поэтому проблем с коммуникацией не возникло. Марсианин знал, что у Александра Ивановича стряслась беда.

9

Хочется отметить в этой связи, что небезызвестная поппостпевица Леди Гага, заинтересовавшись творчеством Н. Макеевой, отметила: «О! Сияющий бес! Это же я!» (см. http://www.ekhoplanet.ru/stars_824_13948). Было бы нечестным отказать ей в правоте этого утверждения, однако самое главное она упустила. Это непонимание, на наш взгляд, является не только показателем интеллектуального вырождения, свойственного нашему времени, но и закономерным следствием присущей многим современным людям страсти видеть во всём окружающем только то, что им хочется видеть. Не вызвало бы никаких удивлений, если бы какая-нибудь подобная леди Гага, увидев средневековое изображение чёрта, повесила бы его у себя дома вместо зеркала. Впрочем, культы чертей сейчас явление повсеместное.

10

Алхимические похороны иного и Сияющий бес http://evrazia.org/article/978