Огненное сердце

— Ничего, я привык. В походах да на войне все равны.

Жан поднялся и расправил затёкшие плечи.

— Что с девушкой?

— Мы сделали всё, что могли... Драккати по–прежнему без сознания. Кровотечение мы остановили, но заживать будет долго.

— Но она выживет?

— На всё воля Родана. Он даёт жизнь, он её и забирает.

Жан шагнул к двери. Яирне нехотя скользнула в сторону, освобождая ему путь, и невольно прониклась уважением к его упрямству и тревоге за девушку.

Драккати лежала на грубо сколоченной постели - перебинтованная, накрытая чистой простынёй и одеялом.

Сердце сжалось. Жан присел на край кровати, бережно поправляя упавшие на лоб пряди каштановых волос. Как же ему хотелось ещё раз прикоснуться к этой удивительной девушке, сколько ночей ему казалось, что она рядом! Это было каким-то безумием — наяву касаться её волос, чувствовать шёлк её кожи…

Принц перевёл взгляд на краешек промокшей повязки, торчащей из-под одеяла, и стиснул зубы: «Лучше бы это был сон!».

Яирне валилась с ног от усталости. Но старый Беорн отправился спать, а раненную девушку было опасно оставлять без присмотра. Рана могла вновь закровить. Помощница тоже давно сопела в кресле. Звать женщин, что помогали Беорну, не хотелось. Они вполне справлялись с постельными принадлежностями и помощью по хозяйству, но лекарка была не уверена, что они справятся и с этим. Оставалось пить заваренную травку, от которой сон на какое-то время отступал, и неслышно, чтобы никого не разбудить, толочь в ступке целебные корешки. Благо эти корешки в изобилии произрастали на заднем дворе дома старейшины. От очага веяло теплом, которое в это сырое утро было весьма кстати.

— воевода Стааль… Идите домой. Пока ещё не все проснулись, вы успеете дойти.

Жан отвлекся от своих невесёлых мыслей:

— Успею до чего?

Яирне выразительно перевела взгляд на заляпанную кровью рубаху. Он все понял без слов. Идти в таком виде домой было, по меньшей мере, неприятно. Особенно зная, чья это кровь. Многие ведь видели, как он выносил её из палатки! Сплетен про него и так было предостаточно, но к таким сплетням он был не готов. Люди сами сделают выводы и приукрасят — только дай повод.

Жан нехотя оторвал взгляд от девушки, понимая, что лекарка права: как бы ни хотелось остаться, идти придётся именно сейчас.

— Я приду вечером.

И не успела захлопнуться за воеводой дверь, как в неё проскользнул красивый большой белоснежный кот. Яирне пыталась выгнать его веником, но кошар демонстративно улёгся у ног девушки, смиренно терпя побои и прижав уши. И лишь когда Яирне попыталась ухватить его за шиворот, он вздыбился и грозно зашипел, а затем снова улёгся, одарив её таким взглядом, что у неё пропала вся охота связываться с незваным гостем.

* * *

Зайцы, коты, волки, деревья, снова зайцы… Беспощадная череда какого-то хаоса. Снова тьма.

— Догоню, догоню, догоню мою льдинку!

Я хлопаю ладонями вслед весёлой белокурой хохотушке, едва научившейся переставлять маленькие ножки. Девочка, сияя от радости, бежит во весь дух. Потом останавливается, оборачивается и хитро смотрит на меня голубыми, как лёд глазищами.

— Поймая! Мам, я тебя поймая!

— Сайти, моя Сайти, — нежно шепчу я, уже никого не видя.

Тишина. Без времени, без пространства. Никаких мыслей, образов, воспоминаний. Словно чистый, неисчерканный лист. Чёрный, как сама Бездна.

Боль расколола тьму. Чья-то мокрая морда, счастливо урча, тыкалась мне в ухо, а тёплая, большая ладонь гладила моё лицо, осторожно подбираясь к волосам. Я приоткрыла глаза. Передо мной на полу сидел знакомый лессканец. Мне померещилось, что я всё ещё сплю — уж слишком нереальной была картина. Какое-то время я разглядывала его красивое, спокойное лицо, длинные волосы, водопадом струящиеся по отточенным в боях мускулам...

А ведь недавно он отшвырнул меня в угол палатки, словно ненужную куклу! Как будто я была в чём-то виновата…

Морда настойчиво тыкалась мне в ухо и щекотала усами шею. Я догадалась, что это кошка, только ведь у Беорна — похоже, я снова на злополучной койке — никогда не было кошек. В деревнях их было полно, но общинники редко обзаводились подобной живностью, зная, что рано или поздно могут уйти. Я попыталась избавиться хоть от чего-нибудь: либо от кошки, либо от ладони. Кошка обиженно мяукнула и умостилась в ногах. Белая, огромная — гораздо больше привычных Васек и Мурок! А уж тяжёлая, зараза…

Черноволосый красавец, заметив моё движение, убрал руку и наклонился к моему лицу. В панике я зажмурила глаза, искренне надеясь, что сойду за спящую. Отпихнуть я его не могла — сил не было, да и лежала я на животе, вывернув голову. Так что поцелуй пришёлся в краешек губ.

Сердце заколотилось о ребра. Где же Беорн?

— Драккати, девочка моя… — Жан поцеловал меня в щёку. — Как же я рад, что тебе лучше, родная!

Ещё один поцелуй в висок.

Ой, мама! Кажется, я что-то пропустила!!! Почему я родная? И вот зачем он сейчас это делает? Ощущения такие… странные!

Прокручивая в памяти последний интригующий момент, я осознала одну крайне важную в данный момент деталь:

— Пить хочу.

Он улыбнулся. Не знала, что Жан может так мило улыбаться! Что-то тёплое было в его взгляде, и от этого хотелось натянуть на себя одеяло по самую макушку. Жаль только, сил не было.

— Кати, я дам тебе воды, только мне придётся тебя поднять. Думаю, будет больно.

— А мне можно... шевелиться?

Спина и плечо взрывались болью при каждом движении, но возможность изменить положение затёкшего тела радовала гораздо больше перспективы боли.

— Можно, коли не шибко.

Я скосила глаза на улыбающегося старейшину и искренне обрадовалась его присутствию. Если он рядом, значит, всё в порядке!

— Пойду, прогуляюсь, погодка-то нынче уж больно хороша. Понадоблюсь — я в кухне. Старейшина оперся на свой посох, закинул на плечо мешок и, подмигнув, оставил нас. Я тоскливо проводила его взглядом, сама не зная, окликнуть его или нет. Меня смущало поведение молодого воеводы, но с другой стороны, ему было легче хотя бы поднять меня, чтобы дать мне, наконец, попить.

Меня осторожно сгребли в охапку вместе с одеялом. Я стиснула зубы — было больно, бездна раздери! Ещё и шея затекла! воевода бережно усадил меня к себе на колени и, наконец, дал воды. Я жадно пила, наслаждаясь каждой каплей. Тело неприятно покалывало иголочками, рука ныла. Как говорил Беорн: «Раз болит, значит, живое!». Радости, правда, по этому поводу было мало.

— Сколько я лежала?

Жан задумался:

— Два дня. Уже почти три, если быть точным.

Ого! Ну, хоть не зря пострадала…

— Аника жива?

— Все целы, — тихо ответил он. — Кати, скажи мне только одно: что у вас случилось? Вы из-за меня, что ли, дрались? И не смотри на меня так укоризненно!

Да больно надо!

— Ты почаще разбивай женские сердца и не такое повидаешь…, — буркнула я. — Жить она не хотела! Ещё чего придумала, из-за мужчины на нож бросаться!

— О, Родан…

Жан застонал и уткнулся в моё бесчувственное плечо. Я могла, должна была его оттолкнуть, но… Что-то внутри меня подсказывало, что делать этого не нужно.

— Ты очень храбрая девушка, Драккати, — качнул головой воевода. — У тебя будет всё, что пожелаешь, только поправляйся…

— Не стоит, — смущённо отвернулась я.

Хотелось встать. Очень. Стиснув зубы, я потянулась ногами к полу, придерживая одной рукой одеяло. Левая по-прежнему слушалась плохо.

— Ты куда? — он перехватил меня рукой поперёк талии, притягивая обратно к себе.

— Хочу размяться.

Размяться и перестать дрожать от… его прикосновений и взглядов! Он же обнимает, обнимает!

— Только очнулась, а уже рвёшься встать, — укоризненно заметил Жан.

Голос у него был глубокий, мягкий, низкий. И глаза красивые — не то серые, не то синие. Как пасмурное небо. Я давно заметила, что они меняют цвет в зависимости от настроения или освещения. Глядя в эти удивительные серо-синие глаза, я тихо попросила: