Страница 10 из 11
● Используя свои чувства, чтобы исследовать и чествовать тот мир, который их окружает.
● Принимая свое место в стае и понимая, что последовательность правил, границ и ограничений дает им свободу быть теми, кто они есть.
● Наслаждаясь настоящим, не испытывая сожалений о прошлом и беспокоясь о будущем.
● Выражая себя такими, каковы они есть, без смущения и беспокойства о том, как они выглядят, звучат или пахнут.
● Упражняя присущие только им врожденные умения пасти, преследовать, отыскивать и отслеживать.
Энциклопедия собак
Когда мне было девять или десять лет, в школе я чувствовал себя действительно, как рыба, вытащенная из воды. Дети, которые обладали авторитетом среди соучеников, совсем не интересовались мной, и даже если кто-то из них оказывался рядом за ланчем, он тут же вставал и уходил, как только появлялся кто-то более занятный.
У меня был Регалито, так что я не особо переживал. Когда я прибегал домой после школы, он приветствовал меня так, словно самая известная в мире кинозвезда только что вошла в комнату. Он не ждал, пока кто-нибудь получше вывернет из-за угла, он хотел, чтобы рядом с ним был я и только я. Регалито хотел участвовать во всем, что я делал, будь то игра в прятки или беготня наперегонки по пляжу. И если я просто хотел посидеть спокойно наедине со своими мыслями, Регалито был согласен и на это тоже. У нас с ним никогда не было никаких конфликтов, никакой торговли. Мы были просто лучшими друзьями, полностью на одной волне друг с другом. Никто не понимал его, как я, и никто не знал меня лучше, чем Регалито.
Я всегда был очарован животными, но мой интерес к собакам теперь становился настоящей страстью. Мне казалось, на Земле существует совершенно отличный от нас вид – состоящий из существ с четырьмя лапами и хвостами, с представителями которого я сливался – в духовном и эмоциональном смысле – куда лучше, чем с любым человеком в моей жизни. У собак были все те качества – молчаливая сила, умение приспосабливаться, любовь к игре, решительность, эмпатия, терпение и мудрость, – к которым стремился и я. Я любил свою семью и знал, что и меня любят, – но с собаками я чувствовал себя совсем по-другому. Я ощущал себя цельным.
Когда мне исполнилось десять, моя мать подарила мне экземпляр «Энциклопедии собак», которую она заказала по почте. Эта книга изменила мою жизнь. Стоило открыть ее, и мне представлялся чудесный новой мир. Большинство собак, которых я видел в Мексике, были более или менее похожи друг на друга – все те же нечесаные, серо-коричневые, смахивающие на койотов фермерские собаки. Но внутри моей новой книги я встретился с сотнями самых разных собак всех видов, размеров и цветов, – и каждая из них казалась мне редкой и экзотичной драгоценностью. Там были ирландские волкодавы, настолько большие, что я с трудом мог поверить, что они настоящие; шарпеи с их комическими складчатыми мордами. И сенбернары на склонах снежных холмов – таких я никогда не видел.
Я хотел узнать историю эволюции собак и того, как они стали теми удивительными созданиями, которых мы знаем, как, когда и где возникла каждая порода и зачем. Я хотел встретить и получить каждую собаку всех тех пород, о которых я прочел в этой книге. Я хотел, чтобы они стали моими лучшими друзьями, такими, как Регалито.
По мере того как я приспосабливался к жизни в Масатлане, карате давало мне ощущение уверенности в себе и безопасности.
«Собаки – это звено, которое соединяет нас с раем. Им неведомы злость, зависть или недовольство. Сидеть с собакой на склоне холма в ясный день означает вернуться в рай, где ничегонеделание не было скукой, а было безмятежностью».
Мой первый породистый пес
Однажды я шел домой из школы, и вдруг мимо мелькнул первый породистый пес, которого я когда-либо видел вблизи. Это был чудесный холеный ирландский сеттер, с длинной волнистой рыжей шерстью, свисающими плоскими ушами и совершенной элегантной побежкой. Я понял, что это ирландский сеттер, благодаря своей «Энциклопедии», которая к тому времени стала моей личной библией.
Немного пошныряв в окрестностях, я узнал, что владелец ирландца – доктор Карлос Гузман, живший в богатой части города. Доктор Гузман владел, выращивал и показывал на выставках чистокровных ирландских сеттеров, которые всегда становились победителями. Он был первым человеком в Масатлане, которого я видел выгуливающим собаку, а он делал это каждый день в три пополудни. Этот человек нажил состояние, делая незаконные аборты, спрос на которые был крайне высок у женщин высшего общества. Моя мать, ревностная католичка, осуждала его из-за этого – но я думал только о его собаках, поэтому я стал его тенью во время этих дневных прогулок. Это стало настоящим ритуалом для меня.
И вот однажды я набрался смелости подойти к доктору Гузману. Он выходил на прогулку с собаками примерно в то же самое время, когда я шел из школы. Раньше я ждал, пока он завернет за угол, и только потом следовал за ним на расстоянии. Но в этот полдень я буквально бежал за ним вниз по улице. Я, должно быть, до смерти испугал его! Я бросился за ним по крутому холму, открытому всем ветрам, и, когда, наконец, едва дыша, догнал его, буквально засыпал всеми вопросами, которые только мог вспомнить, о его собаке и породе. Я выпалил их, как из пулемета.
Отойдя от шока, доктор Гузман улыбнулся. Я развеселил его или, быть может, он увидел мою искреннюю страсть к собакам, что было совсем нетипично для мальчика из рабочей семьи в Мексике. Когда я спросил его, можно ли мне будет получить одного из его будущих щенков, его глаза блеснули, и он согласился. Конечно же, я знал, что со временем щенки появятся, потому что в то время никто в Мексике – и я именно это и имею в виду – не стерилизовал и не кастрировал своих собак. В мексиканской культуре даже мысль о том, чтобы лишить какого-либо самца его «мужественности», была табуирована – даже если этот самец был собакой. И это опасная ситуация, которую я стараюсь исправить, разъясняя людям, что стерилизация и кастрирование нужны для сокращения числа брошенных и бездомных собак, которое только в Америке оценивается более чем в шесть миллионов особей.
Щенок, которого доктор Гузман подарил мне, был девочкой, и я назвал ее Салюки. Салюки – борзая, выведенная древними египтянами, я как раз читал про них в это время. Мне нравилась сама идея назвать мою новую собаку, которая немного была похожа на салюки – первую выведенную породу в истории. Это позволяло мне чувствовать связь с собаками и с их прошлым.
Позже я понял, что доктор Гузман отдал мне самого «страшного» щенка в помете. Он любил выставлять своих собак, так что он отдал мне ту, которая даже последней не выиграла бы конкурсы красоты ирландских сеттеров. Салюки была крупнокостной девочкой, и у нее не было ни капли от той грациозной женственной красоты, которыми отличались модельные ирландские сеттеры.
Конечно, я не знал, в чем разница, а даже если бы и знал, то для меня это не имело никакого значения. Я был настолько счастлив и горд, что она моя! Как по мне, так она была самой совершенной, самой красивой собакой в мире.
Я изумил мою мать, когда пришел домой с новым щенком, но она всегда поддерживала мои увлечения. Папа был столь же поглощен животными, как и я, так что с родителями у меня проблем не было. А Регалито и вовсе был счастлив получить друга для игр на все то время, пока я был в школе.
Воспитание Салюки – первой чистопородной собаки, которой я владел, – дало мне и радость, и даже еще более возросшее чувство ответственности. Я был полон решимости не повторять те ошибки, которые я допустил с Регалито.
Я уже начал схватывать, что нужно делать, чтобы собака была счастлива и в городе. И что значительно более важно, я начал понимать важность чувства свободы – и для моих собак, и для меня.