Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 16

Вскоре после того, как мы выехали на дорогу получше, в машине Гелен испортилось освещение. Она остановилась и попросила меня ехать впереди, чтобы ей было легче ориентироваться в свете моих фар. Мое подозрение возрастало. Я предложил ей пересесть в мой «джип», уверяя, что взятый напрокат автомобиль, можно забрать днем. Гелен уперто отказывалась: она, мол, оставила за него залог, который должна забрать еще сегодня, так как завтра на рассвете вылетает из Кипра; к тому же машину могут украсть…

Беспомощный, сбитый с толку, я согласился, только бы побыстрее добраться до Никозии. Однако ее машину не выпускал из виду — периодически посматривал в зеркало, включал и поворачивал назад верхний прожектор и тогда в конусе его луча появлялся «Моррис». Только позже я понял, что такое внимание нервировало ее, и она могла догадаться о моем подозрении.

Мы приближались к Атиене. Шоссе извивалось узкой лентой через отроги Троодоса; на нем было много выбоин, и я вынужден был все свое внимание сосредоточить на дороге. Это была та самая местность, где в конце августа возмущенное население встретило нас камнями.

Вдруг я ощутил, что сзади меня не слышно мотора. Смотрю в зеркало — машины Гелен не видно, включаю прожектор — дорога пустая. Я съехал на обочину и, остановив машину, обернулся… Автомобиль Гелен исчез. Мое сердце замерло. Меня словно оглушило ударом. Я развернулся, потеряв при этом немало драгоценного времени, погнал свой «джип» назад и натолкнулся на место, где от шоссе на юг ответвлялась узкая каменистая тропа в горы.

Километра через три я натолкнулся на «Морриса». Как видно, он не смог взобраться на крутой подъем, и Гелен, выдавив из моторы последние силы, специально поставила машину поперек дороги, чтобы я не смог дальше проехать.

Выругавшись, я выскочил из машины. Вокруг — глухая ночь, нигде не звука; а Гелен — и след простыл. Я быстро побежал вверх. Но через несколько минут, обливаясь потом, замедлил ход. Если девушка бегала так же хорошо, как и плавала, то у меня не было никакой надежды догнать ее.

Я еще раз прислушался к ночной темноте. Однако нигде ничто даже не зашуршало. Тогда я вернулся назад. Должен был возвращаться, потому что там уже начинался партизанский край, и я не имел права оставлять свой «джип» без надзора. Все потеряно! А может оно и к лучшему…

В это мгновение я остро ощутил, что Гелен — или какое у нее там настоящее имя — я уже никогда не увижу.

Добравшись до Никозии, я обо всем предупредил контрразведку. Приехали два сотрудника. Один из них стал на страже около двери Вальполя. С другим я вломился в комнату Гелен. Там мы нашли телеграмму из редакции; она была послана не из Сан-Антонио, Техас, США, а из Порт-Саида. Нашли и билет на самолет. Гелен приобрела себе место на вторник, второе октября, на самолет итальянского воздушного агентства «Алиталия», который должен был лететь в Каир. Хоть мы и не думали, что мисс Ругон решится теперь на такое путешествие, все же предупредили полицию аэропорта. Начались розыски.

Арест Вальполя имел драматический характер.

— Вы еще пожалеете об этом, — бормотал он, когда мы его подняли с кровати.

Раздраженный, он натянул на себя одежду и, к нашему удивлению, разрезал лезвием бритвы подкладку своего пиджака. Опасаясь, чтобы он не совершил самоубийство, мой помощник отобрал у него бритву.

— Мистер Вальполь, я — сотрудник британской контрразведки, — сказал я, показывая свое удостоверение, и, коснувшись его руки, хотел объяснить ему причину ареста, как это принято в моей гражданской практике; такие формальности входят в кровь и плоть агента.

Однако Вальполь вытянул из-под подкладки напечатанное на шелковом лоскуте удостоверение и спокойно ответил:

— А я, мистер Андерсон, сотрудник американской контрразведки.

— Разница только в том, мистер Вальполь, — строго заметил я, проверив его удостоверение, — что мы сейчас находимся на английской территории, а не на американской. И тут вы свернете себе шею.

— Кажется, этот случай быстрее повредит вашей карьере, мистер Андерсон, — огрызнулся он. — Как старший коллега, должен сказать вам откровенно: вы вели себя неумело и неумно. Вас до последнего дня водила за нос эта чертова баба.

— Вальполь! — уже не сдерживая себя, крикнул я. — Если вы имеете ввиду мисс Ругон, то должен признаться, что я читал ваш дневник и знаю, что вы по самые уши влюбились в нее.

— В этом я не был исключением; ведь вы даже спали с ней. Ну, да ваше начальство должным образом оценить этот факт.

Вы лучше прикусите свой язык!

— Ну, ладно юноша. Все, что я тут говорю, может обернуться против меня самого, не правда ли? Говорите уже свою формулу; коллеги тоже должны корректно вести себя один с другим.

И он с готовностью подставил свои руки; наручники щелкнули и закрылись.

В том, что касалось моей личной судьбы, Вальполь, оказалось, был прав. Дальнейшую разработку этого дела у меня немедленно отобрали и передали другому агенту. Я был посажен под домашний арест, т. е лишен права выходить из здания штаба военно-воздушных сил и вынужденный выполнять незначительные обязанности внутреннего порядка. Меня, скорее всего, посадили бы в камеру, если бы ощущался чрезвычайный некомплект в кадрах накануне вторжения в Египет.

По заказу командования армии были напечатаны банкноты египетского фунта стерлингов, и я некоторое время сидел над списками. по которым должны были распределить оккупационные деньги среди английских воинских частей «Экспедиционного корпуса зоны Суэцкого канала». Потом я собирал отдельные детали секретной радиостанции, которые должны были сбросить на парашютах в Аравийской пустыне восточнее Нила. Агенты «Секрет Сервис» смонтировали из них радиопередатчик, который через несколько дней начал работать на том же диапазоне, что и радиостанция Каира, заглушивая египетские программы своими пропагандистскими передачами. Все эти вещи входили в компетенцию «Медицинского отдела» штаба воздушных сил на Среднем Востоке.

Потом мне поручили составить текст листовок, которые переводились на арабский язык и печатались миллионными тиражами. Командование надеялось, что такие листовки окажут большое психологическое влияние: беженцы, мол, потоками ринутся в глубь страны и вызовут панику в тылу врага. Ввиду того, что мышление у египтян примитивное, детское, текст должен был написан доходчивым языком. Мы подготовили несколько проектов, среди которых, между прочим, был одобрен и такой:

«Египтяне! Мы забросаем вас бомбами, где бы вы небыли. Ваши деревни будут стерты с лица земли. Вашим женам и детям, отцам и матерям, дедам и бабам придется бежать куда глаза глядят, оставив все свое имущество. Если вы не покинете свои села, они будут разрушены, а ваши дома уничтожены. Вы согрешили тем, что поверили Насеру. Мы все разрушим!»

Время от времени меня допрашивали по делу Вальполя, не дав возможности ознакомиться с действительным положением дел. Наконец, через три недели, в среду — двадцать четвертого октября, подполковник вызвал меня к себе в кабинет. Как и тогда, когда я впервые был у него, он стоял за своим столом, элегантный и холодный, однако не пригласил ни сесть, ни закурить, не говоря уже о лимонаде. Над его головой жужжал вентилятор. Дверь в соседнюю комнату была приоткрыта и я услышал оттуда такой разговор:

— Господа, только что из Тель-Авива пришло известие: Израиль готов.

— И все же Советы могут организовать воздушный мост. От Азербайджана до Дамаска восемьсот миль, а от Дамаска до Каира всего четыреста. Для их реактивных самолетов это — как рукой подать.

— Полковник, с вчерашнего вечера поступает информация о волнениях в Будапеште. Русским будет предостаточно дел в Венгрии.

Подполковник закрыл дверь.

— Лейтенант, — сказал он, — сегодня мы можем подвести черту в деле Вальполя. Для вас не будет лишним узнать, что Вальполь очень быстро разгадал вашу роль, во всяком случае быстрее, чем роль мисс Ругон, в то время как вы до последнего момента не сумели раскусить их обоих.