Настоящая ложь

В тот день Имми и Джул приехали в Менемшу, рыбацкую деревушку неподалеку от дома Имми на Мартас-Винъярде. Они вышли на каменный пирс, который простирался далеко в море. Чайки кружили над головой. Море плескалось у самых ног. В этом году они сравнялись в росте. Имми и Джул сидели на камнях, и их тела, намазанные солнцезащитным кремом, блестели на солнце.

– Короче, полный облом, – сказала Имоджен. – Об отце вообще ни слова.

– А какое имя тебе дали при рождении?

Имми покраснела и набросила на лицо капюшон, скрывая обесцвеченные, стриженные под пикси[24] волосы, тонкие линии выщипанных бровей, глубокие ямочки на щеках и ровные зубы. Одно из маленьких ушек украшал тройной пирсинг.

– Я не хочу говорить, – донесся из-под капюшона ее голос. – Считай, что я в домике.

– Да ладно. Ты же сама начала.

– Ты будешь смеяться, если я скажу. – Имми подняла капюшон и посмотрела на Джул. – Форрест смеялся, и это меня взбесило. Я не могла его простить целых два дня, пока он не принес мне конфет с лимонным кремом.

Форрест, бойфренд Имми, жил вместе с ними в доме на острове Мартас-Винъярд.

– Форресту нелишне поучиться хорошим манерам, – заметила Джул.

– Да он даже не подумал. Просто разразился хохотом. Потом, правда, искренне раскаивался. – Имми всегда защищала Форреста после того, как сама же на него нападала.

– Пожалуйста, скажи, какое имя тебе дали при рождении, – не отставала Джул. – Я не буду смеяться.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Имми прошептала ей на ухо:

– Мелоди, а еще Бэйкон. Мелоди Бэйкон.

– А второе имя было? – спросила Джул.

– Не-а.

Джул не засмеялась и даже не улыбнулась. Она обняла Имми обеими руками, и девушки уставились на море.

– А ты ощущаешь себя Мелоди?

– Нет. – Имми задумалась. – Но Имоджен я себя тоже не чувствую.

Они смотрели, как пара чаек только что устроилась на камне рядом с ними.

– Отчего умерла твоя мама? – спросила Джул после долгой паузы. – Этого нет в документах?

– Я еще раньше догадывалась о причинах ее смерти, и мои подозрения подтвердились. Передозировка метом[25].

Джул попыталась это осмыслить. Она представила себе, как ее подруга, еще совсем малышка, в мокром подгузнике ползет по грязному одеялу, под которым лежит ее мать, обколотая и безучастная. А может, уже и мертвая.

– У меня две отметины на правом предплечье, – продолжила Имми. – Я помню их с тех пор, как переехала жить в Нью-Йорк. Насколько я знаю, они были всегда. Я никогда и не думала спрашивать, но медсестра в Вассаре сказала мне, что это следы ожогов. Как от сигареты.

Джул не знала, что сказать. Она бы очень хотела помочь малышке Имми, но Пэтти и Гил Соколофф уже сделали это, очень давно.

– Мои родители тоже умерли, – выпалила она вдруг. Впервые она произнесла это вслух, хотя Имми уже знала, что ее воспитывала родная тетя.

– Я так и поняла, – сказала Имми. – Как и то, что ты не хочешь об этом говорить.

– Не хочу, – ответила Джул. – Во всяком случае, пока. – Она наклонилась вперед, отстраняясь от Имоджен. – Я еще не придумала, как рассказывать эту историю. Она как-то… – Слова подвели ее. Она не умела говорить так легко и свободно, как Имми, чтобы выразить саму себя. – Короче, история не складывается. – Тут девушка не лукавила. В то время Джул еще только начинала сочинять сказку о своем происхождении, которую собиралась использовать в будущем, а пока предпочитала не распространяться на эту тему.

– Все в порядке, – успокоила ее Имоджен.

Она полезла в свой рюкзак и достала толстый батончик молочного шоколада. Развернула обертку и отломила кусочек для Джул и кусочек для себя. Джул прижалась спиной к скале и расслабилась, ощущая, как тает во рту шоколад, а солнце греет лицо. Имми шикнула на чаек-попрошаек, прогоняя прочь назойливых птиц.

Джул тогда казалось, что она очень хорошо знает Имоджен. Между ними не было неясностей, и казалось, что так будет всегда.

Джул отложила в сторону роман «Наш общий друг». История начиналась с того, что в Темзе обнаружили тело утопленника. Ей не нравилось читать о таких вещах, и особенно коробило описание разбухшего в воде трупа. Для Джул дни как будто стали длиннее, с тех пор как до нее дошло известие о том, что Имоджен Соколофф покончила с собой в той самой реке, набив карманы камнями и спрыгнув с Вестминстерского моста, оставив в хлебнице предсмертную записку.

Джул думала об Имми каждый день. Каждый час. Вспоминала, как Имми, когда смущалась, закрывала лицо руками или капюшоном. Слышала ее высокий, сбивчивый голос. У Имоджен была привычка крутить кольца на пальцах. У нее остались два сигаретных ожога на предплечье и шрам на кисти руки от горячей сковороды, когда она пекла шоколадное печенье со сливочным сыром. Она быстро и ловко рубила лук массивным кухонным ножом, освоив этот навык на кулинарных видеоуроках. От нее пахло жасмином, а иногда – сладким кофе со сливками. Она сбрызгивала волосы лимонным спреем.

Имоджен Соколофф относилась к тому типу девушек, которые, по словам учителей, не в полной мере раскрывают свой потенциал. Она плевала на учебу, но между тем ее любимые книги пестрели закладками с заметками. Имми не стремилась ни к славе, ни к успеху, как его понимают другие. Она отчаянно пыталась вырваться из-под влияния мужчин, которые хотели доминировать над ней, и женщин, которые требовали ее исключительного внимания. Она упорно отказывалась дарить кому-либо свою преданность, предпочитая строить собственную жизнь по своему разумению и быть ее полновластной хозяйкой. Она принимала от родителей деньги, но протестовала против контроля над своей личностью, а преимущества, которое давало ей ее положение, использовала для того, чтобы переделать себя, найти иной способ существования. Это мужество особого рода, его часто принимают за эгоизм или лень. Многие видели в ней всего лишь блондинку из элитной школы, но глубоко ошибались, ограничиваясь столь поверхностным суждением.

Когда хостел проснулся и туристы потянулись в ванную комнату, Джул вышла на улицу. Она потратила день, как это часто бывало, на самосовершенствование. Пару часов бродила по залам Британского музея, изучая названия картин и потягивая диетическую колу из маленьких бутылочек. Целый час простояла в книжном магазине, запоминая карту Мексики, а потом выучила наизусть главу из книги «Управление капиталом: восемь основных принципов».

Она хотела позвонить Паоло, но не могла.

Она не собиралась отвечать на телефонные звонки, за исключением одного, которого ждала.

Телефон зазвонил, когда Джул выходила из подземки у самого хостела. Звонила Пэтти Соколофф. Джул увидела высветившийся номер и ответила голосом со среднеамериканским акцентом.

Как выяснилось, Пэтти была в Лондоне.

Джул этого не ожидала.

Не согласится ли Джул пообедать с ней завтра в «Плюще»[26]?

Конечно. Джул не скрывала своего удивления, разговаривая с Пэтти. Они перезванивались несколько раз, сразу после смерти Имми, когда Джул общалась с полицейскими и занималась отправкой вещей из лондонской квартиры Имми, а Пэтти ухаживала за Гилом в Нью-Йорке, но все эти тяжелые разговоры остались в прошлом, оборвавшись несколько недель назад.

Пэтти всегда была деловитой и многословной, но сегодня ее голос звучал глухо и в нем не было привычной оживленности.

– Я должна сказать тебе, – произнесла она, – что Гила больше нет.

Страшная новость потрясла Джул. Перед глазами встало опухшее серое лицо Гила Соколофф и потом его смешные собачки, которых мужчина обожал. Девушке он очень нравился. Она не знала, что он тоже скончался.

Пэтти объяснила, что Гил умер две недели назад от сердечной недостаточности. Все эти годы диализа почек не прошли бесследно, вот сердце и не выдержало. А может, как сказала Пэтти, после самоубийства Имми он больше не захотел жить.

24

Короткая мальчишеская стрижка, название происходит от староанглийского слова «pixie», обозначавшего в кельтской мифологии фею или эльфа. Ее отличительные особенности – короткие пряди спереди и сзади и удлиненные на макушке.

25

Наркотический препарат.

26

The Ivy (англ.) – легендарный ресторан в Лондоне, в районе Ковент Гарден.