Зима мира

– Я слышала, что Совет еврейских депутатов Великобритании говорит то же самое, что и «Кроникл», – настойчиво сказала Этель.

– Все эти так называемые депутаты – богачи с Голдерс-Грин, – презрительно сказал Берни. – Уж на них-то никогда не нападали на улице хулиганы в фашистской форме.

– Но ты же лейборист! – с упреком сказала Этель. – Наша политика – не устраивать на улицах стычек с фашистами. Где твоя солидарность?

– А по отношению к евреям я не должен проявлять солидарность? – сказал Берни.

– Ты еврей, только когда тебе это нужно. И на тебя никогда не нападали на улице.

– Все равно лейбористы совершают политическую ошибку.

– Не забывай только, что, если позволить фашистам спровоцировать применение силы, пресса обвинит в этом левых, независимо от того, кто на самом деле начал первым.

– Если мальчишки Мосли начнут драку, то получат сполна, – запальчиво сказал Ленни.

Этель вздохнула.

– Ленни, подумай вот о чем. У кого в этой стране больше оружия: у вас с Ллойдом и лейбористов – или у консерваторов, на стороне которых армия и полиция?

– Ой, – сказал Ленни. Об этом он явно не думал.

– Как ты можешь так говорить? – сердито сказал матери Ллойд. – Ты же была в Берлине три года назад – и ты видела, как все происходило. Немецкие левые пытались противостоять фашизму мирным путем – и смотри, чем это для них кончилось.

– Немецким социал-демократам не удалось создать вместе с коммунистами народный фронт, – вставил Берни. – Это и позволило взять их поодиночке. Вместе они могли бы победить.

Берни очень сердился, что местные лейбористы отказались от предложения коммунистов создать коалицию, чтобы противостоять шествию.

– Союз с коммунистами – опасная штука, – сказала Этель.

На этот счет они с Берни расходились во мнениях. На самом деле этот вопрос внес раскол в партию лейбористов. Ллойд думал, что Берни прав, а Этель – нет.

– Для борьбы с фашизмом мы должны использовать все ресурсы! – сказал он и дипломатично добавил: – Но мама права, для нас будет лучше, если все пройдет без применения силы.

– Для вас будет лучше, если вы все останетесь дома и будете бороться с фашизмом нормальными способами демократической политики, – сказала Этель.

– Ты пыталась добиться нормальными путями демократической политики равной оплаты труда для женщин, – сказал Ллойд, – и у тебя ничего не вышло.

Лишь в апреле этого года женщины-парламентарии лейбористов выдвинули законопроект, гарантирующий государственным служащим женского пола равную с мужчинами оплату за равный труд. Но законопроект не прошел, потому что почти все голосовавшие в палате общин были мужчины.

– Но мы же не отказываемся от демократии каждый раз, когда проигрываем на выборах! – твердо сказала Этель.

Ллойд знал: беда в том, что эти размежевания могут ослабить силы, противостоящие фашизму, что приведет их к гибели, как случилось в Германии. Сегодня предстояла суровая проверка. Политические партии могли попробовать повести за собой, но люди сами будут выбирать, за кем идти. Останутся ли они дома, как призывают боязливые лейбористы и «Джуиш кроникл»? Или выйдут на улицы и скажут «нет!» фашизму? До вечера Ллойд уже получит ответ.

В заднюю дверь постучали, и вошел их сосед Шон Долан – он был одет так, как одевался всегда, когда шел в церковь.

– После службы я к вам присоединюсь, – сказал он Берни. – Где мы встретимся?

– На Гардинерз-корнер, и не позднее двух, – сказал Берни. – Мы надеемся, придет достаточно народу, чтобы остановить там фашистов.

– Портовые рабочие будут все до единого, – сказал Шон восторженно.

– А почему? – спросила Милли. – Разве фашисты вас ненавидят? Ведь нет?

– Милая девочка, вы слишком молоды, чтобы это помнить, но евреи нас всегда поддерживали, – пояснил Шон. – Во время портовой забастовки тысяча девятьсот двенадцатого года, когда мне было всего девять лет, наш отец не мог нас прокормить, и нас с братом взяла к себе миссис Исаакс, жена пекаря с Нью-роуд, да благословит ее господь за большое, доброе сердце. Тогда сотни ребятишек портовых рабочих оказались в еврейских семьях. И так же было в тысяча девятьсот двадцать шестом. И мы не позволим этой фашистской мрази появиться на наших улицах, – извините за выражение, миссис Леквиз.

Ллойд приободрился. В Ист-Энде были тысячи докеров. Если все придут, это значительно пополнит их ряды.

Снаружи раздался мужской голос, усиленный рупором.

– Не пустим Мосли в Степни! – сказал он. – Собираемся в два часа дня на Гардинерз-корнер!

Ллойд допил чай и встал. Сегодня ему отводилась роль наблюдателя, надо было узнавать, где находятся фашисты, и сообщать о происходящем Берни, в Еврейский народный совет. Его карманы были набиты большими коричневыми пенни, чтобы звонить из телефона-автомата.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал он. – Фашисты наверняка уже собираются.

Мама встала и пошла за ним к двери.

– Смотри не ввязывайся в драку, – сказала она. – Помнишь, чем это кончилось в Берлине?

– Я буду осторожен, – пообещал Ллойд.

– Если тебе выбьют зубы, – попыталась пошутить мама, – ты перестанешь нравиться своей богатой американке.

– Я ей и так не нравлюсь.

– Не верю. Какая девушка перед тобой устоит?

– Мам, ну ничего со мной не случится, – сказал Ллойд. – Ну правда.

– Ладно, надо радоваться хотя бы тому, что ты не едешь в эту проклятую Испанию.

– Сегодня точно не еду. – Ллойд поцеловал маму и вышел.

Было ясное осеннее утро, солнце было не по сезону жарким. Посередине Натли-стрит несколько человек возвели платформу-времянку, и один говорил в рупор:

– Жители Ист-Энда! Мы не обязаны стоять и молчать, когда нас оскорбляет толпа наглых антисемитов! – Ллойд узнал в выступающем местного активиста Национального движения безработных. Из-за Депрессии тысячи еврейских портных оказались без работы. Каждый день они ходили на Сеттл-стрит отмечаться на бирже труда.

Не прошел Ллойд и десяти метров, как его догнал Берни и вручил ему бумажный пакет со стеклянными шариками, какими любят играть дети.

– Я много бывал на демонстрациях, – сказал он. – Если на толпу набросится конная полиция, бросай шарики под копыта лошадям.

Ллойд улыбнулся. Отчим был миротворцем, но при этом не был размазней.

Однако он сомневался, брать ли шарики. Он мало имел дело с лошадьми, но они казались ему терпеливыми, неопасными животными, и ему не хотелось, чтобы они падали на землю.

Берни правильно понял выражение его лица и сказал:

– Лучше пусть свалится лошадь-другая, чем они затопчут моего мальчика.

Ллойд положил пакет с шариками в карман, подумав при этом, что это еще не обязывает его ими воспользоваться.

Его радовало, что на улицах уже полно народу. Заметны были и другие обнадеживающие признаки. Везде, куда ни глянь, – написанный мелом по-английски и по-испански лозунг «Они не пройдут!». Повсюду коммунисты раздавали листовки. На многих подоконниках он увидел красные флаги. Группа мужчин с медалями Великой войны несли транспарант, на котором было написано: «Еврейская ассоциация отставных военных». Фашисты ненавидели, когда им напоминали, сколько евреев сражалось за Великобританию. Пять еврейских солдат получили Крест Виктории, высшую государственную награду за доблесть.

Ллойд начал думать, что, возможно, в конце концов у них и получится остановить это шествие.

Гардинерз-корнер представлял собой широкий перекресток пяти улиц, названный так по названию шотландского магазина одежды, «Гардинер и К°», занимавшего угловое здание с отличительной особенностью – часовой башней. Дойдя до места встречи, Ллойд понял, что неприятности ожидаются. Он увидел несколько медпунктов и сотни волонтеров в форме Ассоциации медицинской помощи святого Иоанна. Во всех переулках стояли машины «скорой помощи». Ллойд надеялся, что получится обойтись без драки, – но лучше пойти на этот риск, думал он, чем позволить фашистам без помех проводить свое шествие.