Зима мира

Минуту-другую спустя зрители несколько успокоились. Они снова стали слушать Этель, хотя все еще ерзали и оглядывались.

– Мы как кролики, – прошептала Руби, – забились в нору и дрожим, слушая, как снаружи тявкает лисица… – Ее голос звучал презрительно, и Ллойд почувствовал, что она права.

Но прогноз его мамы сбылся, и больше камни в окна не летели. Скандирование затихло.

– Для чего фашистам нужны беспорядки? – задала риторический вопрос Этель. – Возможно, что эти парни, идущие по Хиллз-роуд, – просто обычные хулиганы, но кто-то их направляет, и их тактика преследует определенную цель. Они могут заявить, что нарушен общественный порядок и для его восстановления потребуются суровые меры. В эти чрезвычайные меры может войти и запрет политических партий, таких, как партия лейбористов, могут запретить профсоюзные акции и сажать людей в тюрьму без суда – таких людей, как мы, мирных граждан, чье единственное преступление – в несогласии с правительством. Вам это кажется невероятным, невозможным, такого здесь произойти не может? Но именно такую тактику применили в Германии – и она действовала.

Этель продолжила свою речь, говоря о том, как следует противостоять фашизму: с помощью дискуссионных групп, собраний вроде этого, нужно писать письма в газеты, использовать любую возможность предупреждения окружающих об опасности. Но даже у Этель плохо получалось говорить об этом мужественно и решительно.

Ллойда глубоко ранили слова Руби про кроликов. Он почувствовал себя трусом. Он был так расстроен, что едва мог усидеть на месте.

Мало-помалу зал успокоился. Ллойд обернулся к Руби.

– Зато кролики целы, – сказал он.

– Пока – целы, – сказала она. – Но лиса вернется.

– Если мальчик тебе нравится, можешь позволить ему целовать тебя в губы, – сказала сидевшая на солнечной лужайке Линди Вестхэмптон.

– А если очень нравится – можно дать потрогать грудь, – сказала ее сестра-близняшка Лиззи.

– Но ниже пояса – ничего!

– Во всяком случае, до помолвки.

Дейзи была озадачена. Она считала, что английские девушки должны быть очень сдержанными, – и ошиблась. Близнецы Вестхэмптон были помешаны на сексе.

Дейзи была вне себя от восторга, что оказалась в гостях в Чимбли, загородном особняке сэра Бартоломью (друзья называли его Бинг) Вестхэмптона. От этого она чувствовала себя так, словно ее уже приняло английское высшее общество. Но с королем она еще не встречалась.

Она вспоминала свой позор в буффальском яхт-клубе с чувством стыда, которое доставляло мучительную боль, словно ожог, оставшийся на коже, когда огня уже давно нет. Но каждый раз, чувствуя эту боль, она представляла себе, как будет танцевать с королем и как все они – Дот Реншоу, Нора Фаркуарсон, Урсула Дьюар – будут рассматривать ее фотографию в «Буффало сентинел», вчитываться в каждое слово статьи, завидовать ей и жалеть, что не могут с полным правом заявить, что всегда были с ней друзьями.

Сначала ей пришлось нелегко. Дейзи приехала в Лондон с матерью и подругой Евой три месяца назад. Отец дал им пачку рекомендательных писем к людям, которые оказались отнюдь не сливками лондонского высшего общества. Дейзи уже начала жалеть о своем столь решительном уходе с бала в яхт-клубе: вдруг у нее ничего не выйдет?

Но Дейзи была целеустремленной и находчивой, из тех, кому достаточно поставить хоть одну ногу в дверь, сделать первый шаг. Даже на более-менее доступных широкой публике развлечениях вроде скачек или оперы она встречала людей, занимающих высокое положение в свете. Она флиртовала с мужчинами, разжигала любопытство матерей, намекая, что богата и не замужем. Многие английские аристократические семьи разорились во время депрессии и приняли бы американскую наследницу большого состояния с распростертыми объятиями, даже не будь она обаятельна и хороша собой. Им нравился ее акцент, они мирились с тем, что она держит вилку в правой руке, и находили забавным, что она умеет водить машину – в Англии за рулем сидели исключительно мужчины. Многие девушки ездили верхом не хуже Дейзи, но мало кто держался в седле с такой задорной самоуверенностью. Кое-кто из дам постарше взирал на Дейзи с подозрением, но она считала, что в конце концов найдет подход и к ним.

С Бингом Вестхэмптоном флиртовать было легко. У этого мужчины, похожего на озорного эльфа, была обаятельная улыбка и зоркий глаз на красивых девушек. Дейзи интуитивно понимала, что будь у него возможность оказаться с ней в сумерках в саду – одними взглядами дело бы не ограничилось. Очевидно, и дочери пошли в него.

Прием в доме Вестхэмптонов входил в число тех нескольких в Кембриджшире, что проводили на Майской неделе. Среди гостей присутствовали граф Фицгерберт, которого все называли Фиц, и его жена Би. Она была, конечно, графиней, но предпочитала свой русский титул княжны. Их старший сын Малыш учился в колледже Тринити.

Графиня Би была одной из светских львиц, у кого Дейзи вызывала сомнения. Избегая настоящей лжи, Дейзи давала в разговоре понять, что ее отец был русским дворянином, потерявшим все в революцию, а не заводским рабочим, бежавшим в Америку от наступающей на пятки полиции. Но Би ей провести не удалось. «Не могу припомнить ни в Санкт-Петербурге, ни в Москве семью с фамилией Пешковы», – сказала она, даже не делая вид, что это ее удивляет. Дейзи заставила себя улыбнуться, словно не имело никакого значения, что графиня могла припомнить, а что – нет.

Кроме Дейзи и Евы, было еще три девушки их возраста: близнецы Вестхэмптоны и Мэй Мюррей, дочь генерала. Балы продолжались всю ночь, так что спали все потом до полудня, но до вечера гости скучали. Пять девушек слонялись по саду или гуляли в лесу. И сейчас, покачиваясь в своем гамаке, Дейзи спросила:

– А что же можно, когда вы уже помолвлены?

– Можно тереть эту его штуку, – сказала Линди.

– Пока оттуда не польется, – сказала ее сестра.

– Фу, какая гадость! – сказала Мэй Мюррей, не такая сумасбродка, как близнецы. Но это их только раззадорило.

– А еще можно пососать, – сказала Линди. – Это им больше всего нравится.

– Перестаньте! – возмутилась Мэй. – Вы все просто выдумываете.

Они замолчали, считая, что подразнили Мэй достаточно.

– Мне скучно, – сказала Линди. – Чем бы нам заняться?

В Дейзи вселился озорной чертенок, и она сказала:

– А давайте спустимся на обед в мужской одежде!

Тут же она пожалела о своих словах. После подобной выходки лондонское общество могло оказаться закрытым для нее уже в самом начале пути.

Евино немецкое чувство приличия было оскорблено.

– Дейзи, не может быть, чтобы ты говорила серьезно!

– Да нет, – сказала она, – глупая мысль.

У близнецов были прямые светлые волосы, как у матери, а не отцовские темные кудри, но тягу к озорству они унаследовали от него, и обеим эта идея пришлась по душе.

– Вечером все будут во фраках, так что смокинги можно будет стянуть.

– Точно! Сделаем это, пока они будут пить чай.

Дейзи поняла, что поздно идти на попятную.

– Но мы же не можем так пойти на бал! – сказала Мэй Мюррей. После обеда все собирались на бал в Тринити.

– Перед балом мы снова переоденемся, – сказала Лиззи.

Мэй была робким существом, – наверное, ее запугал отец-военный, – и всегда соглашалась с решениями других девочек. Ева оказалась единственной не согласной, так что ее мнение проигнорировали и занялись приведением плана в исполнение.

Когда пришло время переодеваться к обеду, служанка внесла в спальню, которую Дейзи делила с Евой, два вечерних костюма. Служанку звали Руби. Накануне у нее был совершенно несчастный вид – болели зубы, – и Дейзи дала ей денег, чтобы та сходила к врачу. Зуб удалили, и сейчас у Руби глаза оживленно блестели, зубная боль была забыта.

– Вот, дамы, ваши костюмы! – сказала она. – Вам, мисс Пешкова, костюм сэра Бартоломью, он достаточно мал, а для мисс Ротман – костюм мистера Эндрю Фицгерберта.