Страница 4 из 8
Девочку заметили не сразу – сперва ближние, после остальные. Дружинники приумолкли.
Лыбедь села на середину скамьи – на место Кия.
Извергов было трое, хотя казалось – много больше. Рослые, мохнатые, омедвежевшие, взгляд исподлобья. Похожи, как братья, но кто их знает… Надо думать, извергают себя из роду-племени люди одной складки – угрюмые, диковатые.
Трое не спеша приблизились к Лыбеди. Не дивятся, знают, невольно отметила девочка.
– Здрава будь, княжна! – вымолвил, видимо, старший. – Звать меня Вавилой, а со мной – Сила и Жила. Мы держим чащу от Синь-озерка до реки Медвянки. Десять очагов у нас, так и чаща поделена на десять пушных делянок.
– Здравы будьте, Вавила-изверг и Жила с Силою, – ответила Лыбедь неспешно. – Хорошо ль добрались до Киева, ладно ль вас здесь потчевали?
– Прости, княжна, не с таким мы делом, чтоб хлеб твой есть, – уронил Вавила.
– Так говори, с чем пришел. – Понимая, что разговор делается труден, Лыбедь выбрала Вавилу и обращалась теперь только к нему.
– Дружинник твой, Рябень, повадился брать куницу и соболя на наших заимках.
Прежде чем ответить, Лыбедь незаметно окинула горницу взглядом. Среди дружинников, стоявших за спинами извергов, Рябеня не было.
– Ты удивил меня, Вавила! – Девочка рассмеялась – чуть-чуть. – Уж не суда ли ты хочешь над этим дружинником? Разве вы подвластны нашей Правде[10]?
– Нет. – Слово упало, как камень. Некоторое время Вавила молчал, выжидая. – Я не зову его на твой суд.
– Так чего ж тебе надобно? – Лыбедь не сумела сдержать удивления.
– Мы не можем позволить чужим брать нашу пушнину. Мы потолковали меж собой и порешили. Пусть знает Рябень-дружинник: его убьет тот, на чью землю он сунется за добычей.
– Погоди! – Лыбедь привстала. – Вавила, неужто тебе не внятно? Если от рук изверга падет дружинник, тут уж вступит закон Киева. Тут заговорит наша Правда. Мы потребуем выдать убийцу на суд! А коли не выдадите добром, мы придем за Синь-озерко. Где десяти мужам устоять?
– Мы не устоим вдесятером.
– Так что же?
– Мы выдадим убийцу. Никто не ведает сейчас, кто им окажется. Может, это буду я, может, Жила, может, Вер-кузнец. Это справедливо. Всяк должен запомнить: мы насмерть станем за свое добро.
– Не глуп же Рябень… – Лыбедь перевела дух. – Уверена: он позабудет к вам дорожку. Вы придумали ладно, Вавила. Кому охота без войны лезть под копья? Мне не судить никого из извергов.
– Пусть окажется так.
– Пусть. И вдругорядь буду рада видеть извергов с лучшими вестями. – Лыбедь поднялась, склонила голову.
Кивнули и нежданные гости.
Эх, нету Волока! Убыл по соседям – сговариваться о весеннем плавании на торжище. Только Волоку, почему-то только ему, Лыбедь не боится показать, что так хочет иной раз ободрения и одобрения. Впрочем, судя по всему, она справилась вновь.
– А ты станешь с ним говорить, с Рябенем? – спросила Забава на другой день, когда девочки снимали со станка готовое полотно.
– А зачем? – хмыкнула Лыбедь. – Все слышали, ужо ему дружинники сами скажут да по шее прибавят. Не люблю я его, Рябеня этого. Не тем, что ряб, а тем, что вёрток. Вот скажи: зачем на чужое зариться?
– Ты лучше сама скажи, – Забава сморщила нос, заглянув в большой берестяной туес, – зачем ты столько оческов льняных оставляешь? Да тут еще вон сколько напрясть можно…
– Оставляю, оставляю… Лень возиться.
– Лень вперед тебя родилась! А что до заимок – так ведь всяк знает: изверги с умом место выбирали. Богаче там зверьем. Вот завидуха его и ухватила. – Забава принялась скатывать не отбеленную до поры ткань.
– Да погоди ты! Скажи, тебе не хочется краем глаза поглядеть, как они, изверги-то, живут? Сказывают, у них богов нету!
– Так откуда у извергов боги? Они же без роду! – с важностью ответила Забава. – Худо живут, конечно. Некому брашна[11] уделить, сговориться не с кем.
– Дико-то как… А хотела я хоть одним оком глянуть…
– Сказать тебе секрет? – Забава в нерешительности перестала сворачивать полотно. – Только большой.
– Понятно, сказать! – возмутилась Лыбедь. – Когда я секреты выдавала?
– Погоди… – Решившись, Забава принялась шарить в холстяной поясной суме. – Не помню, клала ли с собой… А, вот!
Из сумы явилась лента для косы – яркая, голубая. Лыбедь сперва решила, что из привозных, с торжища. Богатый цвет. Но тут же поняла ошибку. Лента была своей работы, здешней, из обычного льна.
– Ты сама такое сделала? Как?
– Не совсем сама. Ходит тут с Синь-озера одна старуха. Бетой звать. И сейчас здесь, у Зябличихи, остановилась. Вот она и делает краски, на диво прочные да красивые. Никто так не умеет. На какие краски особые камешки мелет, на иные лепестки цветочные в конопляном масле трет. Да только покрасишь – стирай не стирай, долго не блекнет. У меня таких пять, косоплеток-то, да еще плат летний хочу узорами покрыть. И сегодня сбегаю с ней повидаться.
– Без меня? Вот подруга! – Лыбедь возмутилась.
– Ну ты вишь княжна… Стоит ли тебе с извергами знаться?
– Позорного в том нету! А чего она за свои краски хочет?
– Как – чего? И мясом вяленым возьмет, и крупой, и солью… Всему рада. Вдовеет она второй год. Муж тоже стар был, с волком не совладал. Мало она уже пушнины берет со своей заимки.
– А дети что ж мать оставили? Или так у извергов всегда?
– Бездетная. Вроде как померли у ней все пятеро от горловой трясовицы, а потом уж других не родилось.
– Да, тут всякому научишься!
Весело скрипя снегом, девочки шли по Киеву. Лыбедь, пробираясь меж отяжелевших под белыми шапками заборов, пришла к заключению, что подруга давненько знает эту самую Вету. Слишком уж много ей известно о старухе.
Дом старой Зябличихи, малый и низкий, встретил их слабым теплом: недавно затопленная, печь только набиралась жару. А в княжьем тереме затопили еще до того, как девочки у станка захлопотали.
– Кто с тобой, Забава? – Морщинистая, как сушеное яблоко, Зябличиха оказалась не совсем довольна. – Здрава будь, княжна!
– И тебе здравствовать.
– Здравы будьте! – вымолвила вторая старуха, кланяясь.
Вета оказалась на полголовы выше Зябличихи, широкоплечей, худой старухой с резкими чертами лица, полускрытого темным платом. Даже бровей не видно было из-под ткани, только глаза горели молодым огнем – запавшие в глазницы, но яркие. Нет, не вызывала жалости старая извергиня.
– Коли пришли, идемте к столу, покажу, чего принесла, – сказала она без улыбки, но глуховатый голос прозвучал ласково.
Вид какой-то муки, серой либо черной, рассыпанной по мешочкам, Лыбедь разочаровал. Где ж цвета?
– Цветно будет, как разведешь, – поняла старуха настроение. – Вот эту водой горячей – станет красно, эту брагой покрепче – в изумруд пойдет. Каких тебе охота цветов, княжна?
– Лазоревого.
– Тогда вот твоя краска. – Вета протянула девочке крошечный туесок сизой пыли. —
Поставь полотно кипятить в котле да высыпь в воду. Подольше выдержи, не вынимай, пока вода вовсе не остынет. Руки после маслом ототри – запачкаются. А ты мне что принесла?
– Соли возьмешь? – Лыбедь вытащила из своей сумы мешочек.
– Как не взять? Соль мне всегда надобна. – Старуха была довольна.
– Тяжело тебе управляться одной? – не удержалась спросить Лыбедь, когда подруги засобирались уходить.
– Будь заимка моя победней – не управлялась бы, – просто ответила извергиня. – За каждым соболем мне не поспеть. Да только муж мой богатое место застолбил, когда был молодым. Набила пушнины к прошлому торгу, набью и в этот раз. Благодарствую, что дело тебе до того есть.
– Правы ли наши, что извергов не любят? – задумчиво спросила Забава на обратном пути. – Тоже люди, просто живут на свой лад. Но вреда ведь от них нет.
10
Правда – свод законов.
11
Бра́шно – еда, угощение.