Страница 6 из 11
– Совсем как наша Дуся, когда ее тошнит! – радостно сообщила всем собравшимся девочка постарше.
– Помоги, – прошипел Финдус Петсону, – если я вытащу конфету, останусь без коронки и вообще без зубов!
Но Петсон не внял просьбе кота и начал хохотать. Лена вела интеллектуальную игру и осторожно щупала языком зубы. Часть конфеты приклеилась и к нижнему зубу, так что у котенка оказалась парализована правая часть лица.
– Воды мне принеси, – не по-кошачьи рявкнула она на Петсона.
Но Гриша опять зашелся истерическим смехом.
До конца представления Лена ждала, что карамель уже наконец растает и верхняя коронка и нижняя пломба останутся на своих местах. Но конфета оказалась стойкой. Лене приходилось уходить за книжный стеллаж и пытаться ускорить процесс отлипания – она пила воду, чай и в зеркале пыталась разглядеть масштабы бедствия.
– Мам, а почему кот все время убегает? – спросил тот самый малыш, угостивший Финдуса конфетой.
– Писать хочет, наверное, – ответила мама.
– Я тоже хочу посмотреть! – заявил малыш.
– Он в лоток ходит специальный, – со знанием дела объяснила девочка – владелица Дуси, – а потом лапами скребет, зарывает.
– Мама, я хочу посмотреть! – закричал малыш.
– Смотри рисунки в книжке. Мы же за этим сюда пришли! – велела мамаша.
– Нет, это неинтересно!
– А еще кошки свою шерсть могут срыгивать, – не успокаивалась всезнайка, – такими шариками. И иногда язык забывают в рот засунуть, так и ходят.
– Мамааа! Пусть Финдус так сделает! – потребовал мальчик.
Нет, все закончилось хорошо – Лене не пришлось рыться в лотке. Только после представления к ней подошла мама того малыша и строго сказала:
– Вы же с детьми работаете. Разве так можно? От вас даже пахнет неприятно!
Не так уж далека она была от истины. Попахивало. Костюм кота был старый, списанный из костюмерной детского театра. Стирать этот артефакт было нельзя, только проветривать. Хвост, как и уши, отваливался. А шерсть стояла дыбом.
– Скажите, а как конфета называлась? – поинтересовалась у возмущенной родительницы Лена.
– «Сливочный ликер», а что? – обиделась та.
Лена молча покачала головой: мало того, что от Финдуса несло, как от мокрой псины, так он еще и ликера налакался.
Новая мода – «Степфордская жена» и «такси-мама» в одном лице
Мне было важно быть «как все». Я следила за тем, как изменяются требования, мода, родительские страхи и прочие веяния. Когда Вася был маленьким, прогрессивными считались система Монтессори и кубики Зайцева. Раннее развитие стало популярным.
Эта мода держится десятилетиями. Мое поколение – нынешних сорокалетних – тоже считалось прогрессивным. Мы все шли в школу с шести лет. Но нас отдавали в ясли с года, переводили в детский сад с трех, и пятидневка не считалась чем-то ужасным. В шесть из сада благополучно передавали в школу. Потом мода изменилась – детей отдавали в семь, а то и в восемь. Многие скакали через класс: из третьего сразу в пятый. Позже ввели «нулевку» – нулевые классы, куда шли шестилетки, но вроде как уже школьники. Что будет дальше – никто не знает. Есть основной «родительский» тест – если ребенок может дотянуться правой рукой через макушку до левого уха (или наоборот, если ребенок – левша), то он считается готовым к школе.
Ни Вася, ни Сима не могли этого сделать. Мне кажется, до сих пор не могут. Я проверила тест на муже – не справился. Он право-лево до сих пор путает.
Сейчас мода на секции и кружки. Для девочек в обязательном порядке – музыка, рисование, танцы. Еще часто встречаются лепка и вокал. Все это – не считая обязательной подготовки к школе плюс английский. Дети живут по жесткому расписанию: понедельник, среда – танцы, вторник, четверг – рисование, пятница – лепка. Музыку я не знаю, куда впихивают. И Сима жила точно так же. Подготовка к школе с утра. Вечером – балет, после этого – лепка. Или рисование плюс логопед. Или логопед плюс балет…
Или это я изменилась? Хочу запихнуть в дочку все, что можно? Я стала «такси-мамой» – тоже новый термин и тренд. Отвезти, привезти, забрать, подождать. Еда – в ланч-боксе плюс термос с собственным чаем (компотом, соком). Казалось бы, бойлеры есть везде, кафе тоже. Но это считается неправильным. А правильно – приготовить самой, положить в ланч-бокс, желательно модный и красивый, и ненароком достать после занятия, чтобы остальные мамы увидели и не осудили. Да, и еще одно негласное требование, вроде как правило приличия в современном мамском коллективе – надо непременно быть рукодельницей. Вышивать брошки шелковыми нитями, вязать крючком креативных зайцев или грустных мишек, на худой конец – шить из фетра тапочки и сумки. Пока дети занимаются, мамы рукодельничают и болтают. Ты вроде как в клубе «идеальных мам».
И я очень, очень хотела быть идеальной. Это имело далекоидущие последствия. Сначала я накупила заготовок для рукоделия. Таких сейчас много, и они предназначены для детей. Есть несколько уровней сложности – от шести лет, от десяти, от двенадцати. Я справлялась с рукоделием для шестилеток. Вполне сносно. Особенно мне нравились наборы для вязания – заяц с мишкой получились разнолапыми, мне не хватило ниток, которые уже были в наборе, но вот рыбкой я могла уже гордиться (правда, у нее не было одного плавника). А сову я вообще считаю шедевром. После того как в магазине закончились все наборы для вязания, мне пришлось переключиться на шитье. Пингвин из фетра, рыба к пингвину, еще одна сова, свинья, похожая на овцу, овца похожая на свинью. Я остро чувствовала свое несовершенство. Мамы рассказывали, как выкладывают картины алмазной мозаикой, вышивают Деву Марию с младенцем гладью и успевают ходить на кулинарные курсы, чтобы приготовить мужу канноли. По рецепту итальянского шеф-повара.
«Пожалуйста, купи мне вина», – писала я мужу эсэмэски после этих канноли. К вину я, надо признаться, в то время пристрастилась. Выпивала бокал и до полуночи промазывала торт «Наполеон» кремом, чтобы к утру он как раз настоялся. Готовое тесто? Да упаси бог. Только домашнее. Я пекла пирожные «шу» и экспериментировала со сдобными и ржаными булочками. Мои мозги были засыпаны мукой и припорошены сахарной пудрой. Господи, я считала петли при вязании! Шевелила губами, чтобы не забыть! Я даже начала смотреть телевизор и, переключая каналы, повторяла шепотом – первый, второй, третий. Что удивительно, мужу это нравилось. Он заметно поплотнел на домашней сдобе и не отказался бы и от канноли. Только сын заподозрил неладное. Во всяком случае, его частые вопросы: «Мам, все хорошо? Ты как вообще?», я могу расценить как заботу о моем психическом здоровье.
Я стала считать не только петли, но и купила кухонные весы, чтобы взвешивать продукты. И всерьез подумывала о домашней йогуртнице.
Мне все это по-своему нравилось. Я повязывала фартук, а дочка церемонно повязывала свой – красивый, в цветах и рюшах, купленный на художественной выставке-ярмарке. Мы стояли на кухне и колдовали над сдобными булочками. Муж заходил и умилялся. И мной в роли «степфордской жены», и дочкой в роли образцово-показательной девочки.
Симины открытые уроки и прочие смотры достижений стали еще одной формой безумия. Я сидела в первом ряду, снимала видео и шептала за дочерью слова, если она читала стихи. Я могла по сорок минут добиваться «идеального» пучка. И обсуждать с мамами, какие трусы нужно купить, чтобы они не выглядывали из-под балетного купальника.
Когда я остановилась? В тот момент, когда случилось неформальное родительское собрание по поводу одной девочки.
Стелла портила весь номер. Девочки должны были исполнять танец бабочек, а Стеллочка больше походила на гусеничку – она была пышноватой для балета и в принципе пухленькой. Весила приблизительно как три девочки-балерины, нет, даже четыре, но очень любила танцевать. Еще у Стеллочки была пышная юбка, сшитая на заказ, прикрывавшая ее попу и заодно еще четырех девочек рядом, когда они лежали на ковриках и делали шпагаты. Помимо шикарной юбки у Стеллочки имелась бабушка Бэлла. Так вот мамы решили, что пышноватой девочке лучше не танцевать бабочку, чтобы не портить общее впечатление.