Страница 1 из 2
Пола Хокинс
В тихом омуте
Посвящается всем возмутителям спокойствия
Я открылась миру слишком юной.
Одни вещи стоит отпустить,
Другие – нет,
Вопрос в том, как их различить.
Теперь мы знаем, что воспоминания не хранятся в мозге в фиксированном или замороженном виде, как продукты в леднике, а видоизменяются, рассыпаются на фрагменты, снова воссоздаются из них и по-новому классифицируются при каждом акте припоминания.
– Еще! Еще раз!
Мужчины опять связывают ее. На этот раз иначе: левую руку привязывают за большой палец к правой стопе, а правую руку – к левой. Вокруг талии затягивают веревку. И тащат в воду.
– Пожалуйста… – молит она, потому что не уверена в том, что ей удастся пережить тьму и холод.
Она хочет вернуться в свой дом, которого больше нет, в те времена, когда они с тетей сидели у очага и рассказывали друг другу разные истории. Она хочет оказаться в своей постели, хочет снова стать маленькой и вдыхать запах дыма, цветов и родного тепла своей тети.
– Пожалуйста.
Она тонет. Когда ее вытаскивают во второй раз, у нее губы синего цвета, и она больше не дышит.
Часть первая
Джулс Эбботт
Ты хотела мне что-то рассказать, верно? Что именно? У меня такое чувство, будто я давно перестала слушать, отвлеклась и, задумавшись о чем-то другом, постороннем, совершенно утратила нить разговора. Но теперь я вся внимание. Хотя никак не могу избавиться от мысли, что пропустила что-то очень важное.
Когда ко мне пришли, я разозлилась, но сначала почувствовала облегчение… Если вы заняты поиском билета на поезд, торопясь успеть на работу, а на пороге вашего дома появляются два сотрудника полиции, вы думаете, что произошло нечто ужасное. Я испугалась за людей, которые мне дороги: за своих друзей, за бывшего мужа, за сослуживцев. Но полицейские объяснили, что речь не о них, а о тебе. Вот почему в первый момент я испытала облегчение, а потом узнала, что случилось и что ты сделала. Они сообщили, что тебя нашли в воде, и меня охватила злость. Злость и страх.
Я подумала о том, что скажу тебе, когда доберусь до места. Что знаю, почему ты так поступила – чтобы расстроить и напугать меня, отравить мне жизнь. Чтобы привлечь мое внимание и заставить вернуться туда, куда нужно тебе. Что ж, Нел, у тебя получилось. Я приехала в город, возвращаться в который не собиралась, и мне предстоит позаботиться о твоей дочери и разобраться в оставленном тобою бардаке.
Понедельник, 10 августа
Джош Уиттакер
Что-то меня разбудило. Я слез с кровати, чтобы сходить в туалет, и, заметив, что дверь в спальню родителей открыта, заглянул и увидел, что мамы в кровати нет. Папа, как обычно, храпел. Часы показывали 4.08. Я решил, что она, наверное, внизу. Мама страдала бессонницей. Вообще-то проблемы со сном были у обоих родителей, но папа принимает такие сильные таблетки, что можно стоять у кровати и кричать ему в ухо, а он все равно не проснется.
Я тихо спустился, потому что мама часто включает телевизор и смотрит скучные рекламные ролики о разных устройствах, которые помогают похудеть, вымыть пол, нарезать овощи или еще что-нибудь, и снова засыпает. Но телевизор не работал, на диване ее тоже не оказалось, поэтому я понял: она куда-то ушла.
Такое бывало и раньше, о нескольких случаях я знал точно. Не могу же я всегда быть в курсе, где кто находится. В первый раз она объяснила, что просто вышла подышать свежим воздухом, но в другой день, когда я проснулся, а ее не было дома, я выглянул в окно и увидел, что ее машины нет на обычном месте.
Я думаю, что она, наверное, ездит к реке или на могилу Кэти. Я тоже иногда так делаю, хотя и не среди ночи.
Я бы побоялся бродить в темноте, к тому же мне точно было бы не по себе, ведь именно так и поступила Кэти: она встала ночью, пошла на реку и больше не вернулась. Но я понимаю, почему мама это делает: у реки она чувствует себя ближе к Кэти, если не считать ее комнаты – я знаю, что иногда мама заходит в нее. Комната Кэти находится рядом с моей, и я слышу, как мама там плачет.
Я сел на диван, собираясь подождать ее, и, наверное, заснул, потому что, когда меня разбудил звук открывающейся входной двери, было уже светло, а часы на камине показывали четверть восьмого. Я слышал, как мама, закрыв за собой дверь, быстро поднялась по лестнице.
Я направился за ней. Остановившись у спальни родителей, я посмотрел в щелку. Мама стояла на коленях возле кровати со стороны папы, вся красная, будто долго бежала, расталкивала его и с надрывом говорила:
– Алек, проснись. Проснись! Нел Эбботт мертва! Ее нашли в воде. Она прыгнула с обрыва.
Мне кажется, я молчал, но, видимо, издал какой-то звук, потому что мама посмотрела в мою сторону и, заметив меня, вскочила.
– Господи, Джош! – воскликнула она, подходя ко мне. – О, Джош!
По ее лицу текли слезы. Она крепко обняла меня. Когда я выбрался из объятий, она все еще плакала, но на ее лице была улыбка.
– Дорогой ты мой, – сказала она.
Папа сел в кровати, потирая глаза. Чтобы окончательно проснуться, ему надо много времени.
– Я не понимаю. Когда… ты хочешь сказать прошлой ночью? Откуда ты знаешь?
– Я вышла купить молока, – объяснила она. – И все об этом говорили… в магазине. Ее нашли сегодня утром.
Она села на кровать и снова начала плакать. Папа обнял ее и посмотрел на меня – взгляд у него был странный.
– А куда ты ходила? – спросил я.
– В магазин, Джош. Я же сказала.
Мне хотелось возразить. Ее не было несколько часов, и выходила она точно не за молоком. Но я промолчал, потому что родители сидели на кровати, смотрели друг на друга и казались счастливыми.
Вторник, 11 августа
Джулс
Я все помню. Гора подушек на заднем сиденье фургона – граница, разделяющая наши территории. Мы едем на лето в Бекфорд: ты оживлена и возбуждена, не в силах дождаться, когда мы окажемся на месте, а на мне лица нет. Меня укачало, и я изо всех сил сдерживаю тошноту.
Это не просто воспоминание, это то, что я снова почувствовала. Началось это после обеда, и я, сгорбившись над рулем как старуха, ехала быстро и неумело, забираясь на поворотах на середину дороги, тормозя слишком резко и шарахаясь в сторону при виде встречных машин. Мне это свойственно: каждый раз, когда я вижу, как навстречу по узкой дороге движется белый фургон, и собираюсь взять немного в сторону, меня так и подмывает сделать наоборот и поехать прямо на него, и не потому, что мне так хочется, а потому, что я не могу иначе. Как будто в последний момент я все равно не удержусь. Словно человек, который, стоя на краю утеса или железнодорожной платформы, чувствует, как сзади его подталкивает невидимая рука. А что если? Что если просто шагнуть вперед? Если просто крутануть руль?
(В конце концов, мы с тобой не так сильно отличаемся друг от друга.)
Меня поразило, как хорошо я это помнила. Слишком хорошо. Почему же так получается, что я отлично помню происходившее со мной в восемь лет и никак не могу вспомнить, попросила ли коллег перенести оценку клиента на следующую неделю? Я не могу запомнить то, что хочу, а то, что стараюсь забыть, продолжает всплывать в памяти. Чем ближе я подъезжала к Бекфорду, тем больше убеждалась: прошлое накатывало на меня так же явственно и неотвратимо, как слышалось чириканье воробьев, прятавшихся в живой изгороди.
1
Пер. с англ. А. Анваера. – Здесь и далее примеч. пер.