Страница 77 из 81
— На ливонцев, други!
Командор Вернер тотчас приказал Кетлеру опустить древко с белым полотнищем, что означало: сражение продолжается.
— А с пленником что?
— Уведите пока к шатру епископа, — с раздражением ответил Вернер.
Князь Дмитрий вновь скинул с плеч корзно и ринулся в сечу. Русские воины поперли на немцев с удвоенной силой. Лютый, привыкший к битвам Автандил большого воеводы, храпел и злобно рвал острыми зубами плечи крестоносцев. Вновь «сошлись копье на копье, меч на меч, топор на топор, конь на коня… Кровь не успевала стечь по лезвию к рукояти, брызгалась каплями в стороны и кропила истоптанную землю».
Большую помощь княжеским дружинникам оказали пешие ратники. (Не зря Дмитрий Александрович приказал наковать побольше копий, с длинными, изогнутыми крючьями).
Пешцы стягивали крестоносцев крючьями с лошадей и на земле добивали «гасилами».
— Лупи по «бадьям!» — во всю мочь кричал Аниська Талалай, кой не остался в обозе и прибежал с возницами на поле брани.
— Лупи! — вторил Аниське обозный боярина Мелентия Ковриги, долговязый Вахоня.
— Круши гадов! — опуская тяжелое гасило на «бадью», — орал грузный, чернобородый Емелька Бобок.
Ратники прозвали «бадьями» защитные, железные шеломы рыцарей, надетые на головы и похожие на бадьи и ведра.
Помощь пешцев (а их было довольно много в каждом полку) оказалась настолько неоценимой, что привело великого магистра, наблюдающего с невысокого холма за битвой, в ярость: крестоносцы таяли, как последний апрельский снег.
— Русские сражаются не по правилам, — гневно высказывал он командору Вернеру, вспомнив «Ледовое побоище» — Лапотное мужичье вновь стягивает баграми рыцарей и убивает их коней засапожными ножами.
Когда-то великий магистр клялся, что больше не допустит такого позора.
— Варвары бьются по-варварски.
— Жаль, что нам помешала Кегола. Она спутала нам все карты. Передний полк не выдержал бы «кабаньей головы» и был бы раздавлен.
И чем же помешала река? Повторим. Всё дело в том, чтобы сохранить строй к решающему моменту схватки, конница подходила к противнику шагом, «была покойна и невозмутима, подъезжала не торопясь, как если бы кто-нибудь ехал верхом, посадивши впереди себя на седло невесту». И только подъехав к врагу совсем близко, рыцари бросали коней в более быстрый аллюр. Медленное сближение имело еще и тот смысл, что экономило силы лошади для решающего броска и схватки.
Пожалуй, самым удобным построением был издавна придуманный для тяжелой конницы «клин», «кабанья голова», или «свинья», как называли его русские дружинники.
«Кабанья голова» имела вид колонны, слегка суженной спереди. Давно известно, что конницу водить в колоннах очень выгодно, так как в этом случае лучше всего сохраняется сила её массированного, таранного удара. Это не столько боевое, сколько походное построение, когда «клин» врезается в ряды противника, воины, едущие в задних рядах немедленно «разливаются» в стороны, чтобы каждый всадник не топтал передних, но в полную меру проявил свои боевые качества, равно как и качества коня и оружия. У «клина» было и еще одно преимущество: фронт построения был узок.
Дело в том, что рыцари очень любили сражаться, но совсем не хотели умирать — ни за сеньора, ни за святую церковь. Они должны были и хотели только побеждать. Этому, собственно, и служили их доспехи. Этому служил и «клин». Ведь когда отряд рыцарей медленно, шаг за шагом, приближался к врагу, он становился великолепной мишенью для лучников противника. Хорошо, если у кого нет метких лучников. А если есть? Если у них вдобавок отличные дальнобойные, мощные луки?
Татары при Лигнице именно из луков буквально расстреляли прекрасно защищенных доспехами рыцарей. А при построении «клином» перед вражескими стрелками оказывалось только несколько всадников в самом надежном защитном снаряжении.
— Князь Дмитрий перехитрил нас. Он понял, что наш «клин» не может сползти к реке. Поэтому мы не смогли показать преимущества «кабаньей головы». Всё наше построение сломал этот переяславский князек, — сказал командор.
— Будь он проклят! Кто мог знать, что он рискнет пойти через Кеголу? Кто? — великий магистр был вне себя. — Вернер. Хватит тебе любоваться, как погибают наши славные рыцари. Хватит! Кидай свой отряд в сражение! Пробейся к Дмитрию и убей его. Убей!
— Я давно жду твоего приказа, великий магистр. Я постараюсь разыскать князя Дмитрия, хотя он и сбросил свой плащ.
К Отто Руденштейну приблизился член братства «Карающий меч» Бруно Конрад. Тихо спросил:
— Не пора, великий магистр?
— Не спеши, Бруно. Может, ему и впрямь удастся убить Дмитрия. Не упускай фогта из виду. Он не должен вернуться с битвы, — едва слышно произнес Руденштейн.
После свидания с сыном, Лазута Скитник с таким ожесточением набросился на рыцарей, что крестоносцы отскакивали от него в стороны. Вид русского боярина был страшен. Его удары мечом были настолько могучи, что они рассекали шеломы и латы, и поражали рыцарей насмерть. Богатырски сложенный Лазута Егорыч лез в самую гущу врагов, не думая о своей гибели. Он неистово мстил за своего сына Васютку, забыв даже о своих остальных сыновьях, кои шли за ним, и коим приходилось очень нелегко в этом кровавом месиве.
После одного из ударов, у Скитника сломался меч, но ему вовремя подкинул с земли оглоблю один из обозных людей, сам орудовавший длинным увесистым багром.
— Держи, ямщик!
Это был мужик Вахоня, кой признал-таки в знатном человеке бывшего ямщика, и кой когда-то ночевал в его избе.
— Спасибо, друже! — выкрикнул Лазута Егорыч. Привычное когда-то «оружье» ему крепко пригодилось: оглоблей он сшибал с коня железного всадника с первого же удара.
Ловко бились и ростовский князь Борис Василькович и боярин его Корзун, и неистовый псковский воевода Довмонт, и сыновья великого князя Святослав с Михаилом…
А вот новгородский посадник Михаил и тысяцкий Кондрат были убиты. Новгородскому полку было нелегко: он самый первый принял бой «кабаньей головы», и сдержал напор крестоносцев; не случайно здесь всех больше полегло дружинников и пеших воинов.
Несколько легче пришлось правому и левому крыльям, но и они постепенно были втянуты в «кабанью голову». Однако стенка на стенку — не получилась. Как-то само по себе произошло, что русские и их неприятели сбились в отдельные гигантские группы, где творилась полная неразбериха, и рекой лилась кровь. Но вот на эту-то «неразбериху» и рассчитывал князь Дмитрий, хорошо зная, что когда рыцари теряют свой строй, то становятся неуправляемыми и нарушают дисциплину. Но пока они еще понимают, что их большинство, и что русских с каждым часом сечи будет всё меньше и меньше, и что скоро наступит момент, когда они полностью полягут на поле брани. Но миновало не менее пяти часов, а русские бились всё упорнее и ожесточеннее, и всё больше падало на землю рыцарей.
Командор Вернер, лучший рыцарь Ордена, искусно сражаясь с русскими воинами, искал глазами князя Дмитрия. Ему очень хотелось победить именно этого ратоборца, большого воеводу, чья слава гремит уже с 12 лет. Но как отыскать его в таком огромнейшем войске, которого Европа еще и не видывала. На переговорах о пленнике князь Дмитрий сидел на удивительно красивом коне в окружении некоторых князей и бояр в дорогих, сверкающих доспехах. Особенно он приметил отца узника, Лазуту Скитника, высоченного витязя в серебристой кольчуге и в шеломе с бармицей. Вот его-то и надо найти в этой оглушительной сече. Всего скорее, где-то неподалеку бьется и большой воевода.
Не меньше часа, прорываясь, то к одной группе воинов, то к другой, высматривал фогт Валенрод посланника князя Дмитрия и все-таки заметил его. Ринулся к нему и увидел наконец-то рослого всадника в простом доспехе. Он! Князь Дмитрий. Его обличье, которое он хорошо запомнил еще в Переяславле. Слава тебе, дева Мария!
Вернер начал исподволь прорубаться к большому воеводе. Поединок с опытным врагом — его страсть, его жизнь. Скольких храбрых рыцарей он поверг наземь, изумляя своей непревзойденной ловкостью и отвагой орденских братьев!