Спасатели

Ульяна Владимировна Орлова

СПАСАТЕЛИ

повесть

…Однажды ученик спросил у мастера:

– Долго ли ждать перемен к лучшему?

– Если ждать, то долго! – ответил мастер.

Восточная мудрость

Глава 1

Сам себе авторитет

Нимка сидел на лавочке. Просто сидел. И смотрел на песок, среди которого островками зеленели травинки. Качнёт ногой – зацепит чуть-чуть одну травинку, она колыхнётся пару раз и замрёт. Снова качнёт ногой - самым носочком потёртой сандалии - снова колыхнётся острый стебелёк подорожника. И так – сколько хочешь долго.

Сидеть было хорошо. Вокруг солнце, жара и тишина. Лавочка слегка шершавая, тёплая, в маленьких трещинках, высокая и немножко кривая. Правая рука привычно лежит на бортике, и пальцы нащупывают знакомые буквы. Нацарапанные им, Нимкой, его ключом от квартиры, и очень давние. Нимка, и не щупая, мог сказать, что там написано: «Вовка - хоббит». Глупый – зачем писал? Вовка уже давно переехал в Москву, а буквы остались – не сотрёшь. Глубокие, неровные и вечные.

Нимка зевнул, снова качнул сандалией – заколыхались травинки. «Может, ещё чего-нибудь нацарапать? Не, не получится… Ключа-то нет…»

На площадке никого не было. Блестели на солнце жёлтые качели. Замер флюгер-петух на потускневшей, когда-то красной крыше комплекса-городка. Лесенки и перекладины собирали яркие искры и даже издалека казались горячими. Засыхали в песочнице белые пирамиды-куличи. Несколько тортиков и чью-то синюю лопатку прикрыл своей тенью большой тополь. Под ним качали травинки две бабочки: белая и чёрно-рыжая, носился над ромашками толстый шмель. Больше здесь ничего не двигалось.

Конечно, тихий час, мелкотня вся спит в это время. У них же режим. На самом деле никто не говорил про режим, просто Нимка заметил, что в определенное время все дети с мамами исчезают с площадки. Около часа дня и часов до пяти. Как раз в то время, когда он выходит на улицу, точнее, к этой площадке. На улице он может быть и раньше, а сюда забредает чаще всего к обеду.

Ну и отлично, что никого. А то вечно то ор, то «иди сюда, я сказала!», то «а-а-а, мама!», то качели заняты, то песком сыплют… А вечером вообще муравейник. И большие, и маленькие носятся по лестницам, по песку, развлекаются кто как. И лавочки все заняты.

Качь – качнулся подорожник. Рядом – одуванчик. Белый. Качь – разлетелись парашюты, но не на площадку, а почему-то к нему, на лавочку. Защекотали Нимкину руку, поползли по сухим доскам. Нимка махнул рукой – стряхнул пушинки: пусть летят… Парашютики послушались и поплыли над песком, несколько - зацепилось в траве, остальные – полетели дальше, куда-то за загородку, к дороге… Глупые, на дороге они разве вырастут?

Нимка запрокинул голову и посмотрел в небо. Солнце пылающим жёлтым пятном растекалось по синеве. Таким, что не посмотришь долго: чуть глянешь – слёзы выступают на глазах, а если перевести взгляд вниз, на траву, – мелькает там яркое пятно. Нимка поморгал и поискал облака: найдётся ли хоть один белый клочок?

Ни намёка. Ярко-синий купол, одного ровного цвета. Нет такой краски в компьютере, нет такой краски вообще: чистой, прозрачной и глубокой. Не нарисуешь, а если и нарисуешь – то будет лишь жалкая попытка изобразить лето.

Лето!

Нимка соскочил с лавочки. Поморщился – песок засыпался в сандаль. Тряхнул ногой, осторожно переступил – чтобы не засыпался снова. И огляделся.

Чем бы заняться?

Он зачем-то подошёл к качелям, уселся на дырявую пластмассу. Толкнулся пару раз и стал раскачиваться, сильнее. Сильнее. И вспомнил, как вечером Мишка с Васей соревнуются в бросании тапков. Смешно смотреть, как пухлый Мишка и худой, как спичка, Вася, аж подпрыгивают на этих детских, еле дышащих сиденьях и в полёте скидывают свои шлёпанцы. И орут ещё, кто дальше добросил…

Нимка хихикнул, качнулся ещё раз – качели в зените. Класс: земля несётся навстречу, по спине шлёпает листьями тополь, и даже откуда-то появляется ветер, хотя его на самом деле нет, и ты летишь, летишь, летишь… Сандаль сам соскочил с Нимкиной ноги и шлёпнулся возле жёлтой горки, подняв столбик песочной пыли.

Нимка подождал, пока качели остановятся, спрыгнул. Ничего себе, куда улетел! Интересненько… А если размахнуться, он дальше улетит или так же? Нимка зацепил пальцами сандаль и пошёл к качелям. И снова стал раскачиваться, сильнее…

Дальше! На этот раз сандаль шлёпнулся за горкой. Здорово, можно будет посоревноваться с Мишкой, чего-то Нимка не помнит, чтобы у того тапки летали так далеко. Нимка снова спрыгнул с качелей, прошёлся по тёплому песку, отряхнул правую ногу, надел свой тапок и плюхнулся на тёплое сиденье…

…В пятый раз сандаль угодил в толстую тётку, которая невесть откуда взялась на площадке. Да Нимка и не заметил даже, а она сиреной подняла сразу крик:

- Ах ты, паразит! Что ж такое творится-то! Сейчас вот пойду и мамке твоей пожалуюсь!…

Нимке захотелось скинуть второй тапок, но он решил, что не стоит. Просто продолжил раскачиваться…

- А ну слазь быстро!

Ничего себе! Она ещё и командует? Ну и пусть.

Тётка с минуту махала газетой на цветастый сарафан. Потом переступила белыми шлёпанцами, наклонилась, поставила на песок серую авоську и подняла его сандалию. И ещё сильнее надула раскрасневшиеся щёки.

- Ну? - сказала она. Вернее, выдохнула в жару, на миг остановив газету-опахало.

Нимка прищурился. «Ах, так?» Второй тапок ухнул между ней и горкой.

- Да пошла ты! – сказал Нимка и спрыгнул с качелей.

И не стал дожидаться, пока та подберёт слова и нарушит тишину площадки хриплым криком: перекинул ноги через загородку и, не оглядываясь, пошёл вдоль дороги.

«Ну и ладно, они всё равно мне малы… - теперь он смотрел под ноги, стараясь не напороться на стекло. Асфальт непривычно щекотал пальцы. - Дома есть ещё кеды. И в них песок не сыплется…» Правда, босоножить так придётся до вечера - ключей у него не было. Сонька вчера куда-то запихала, сколько не искал их Нимка – не нашёл…

«Коза… - подумал он про сестру, - нужно будет послезавтра взять ключи у мамы…» Послезавтра у матери выходной, она будет дома, и можно будет сходить сделать хотя бы ключ от квартиры, а от подъезда - ладно уж - код он знает…

Кто эта тётка? Нимка не видел её здесь раньше… На площадке он знал всех, появлялись, конечно, иногда новые люди, но редко. А её не было, не помнит он… Да и вообще, что она делала одна среди горок и качелей, да ещё и в самую жару? Даже лавочек в тени-то нет… Нимка пожал плечами: «Ну и ладно с ней… Проехали!» И свернул с дороги на тропинку.

Здесь не было машин и горячего июльского солнца. Хотя оно особо и не мешало Нимке – он умел растворяться в жаре, как бы становясь частичкой тёплого воздуха. И не понимал, как можно ныть и жаловаться, как не понимал и то, как можно в такую погоду сидеть дома? Где четыре стены, вечные обои, запах борща, скрипучий сосед за стенкой или душная тишина… Ладно ещё, когда компьютер работал, можно было запустить какую-нибудь бродилку и пялиться в экран, щёлкая клавишами по серой трескучей клавиатуре. Но сейчас компьютер полетел. Сгорел: вентилятор сломался, и расплавилось там что-то…

Не… это, как его там? Длинное слово такое… Бесперспективно. Потому что неясно, кто и когда его починит…

Нимка ойкнул: наступил на колючую ветку. Ветка хрустнула, он пнул её подальше. Здесь тропинка шла по земле и была на удивление прохладной, хоть и с «сюрпризами» вроде веток, осколков или банок из-под «Пепси»… Ладно, сейчас он свернет за гаражи, перейдёт рельсы и снова выйдет на солнечный асфальт. Или…

Рельсы были полузаброшенные. Старенькая двухколейка использовалась нечасто и соединяла между собой заводы. А маленький состав между этими заводами что-то перевозил туда-сюда. Скорее всего, детали или запчасти… Изредка прогудит тихонько локомотив, медленно, осторожно лязгнет по рельсам, и снова всё стихнет надолго.