Выстрел

- Антон… - он не знал, что ответить. – Ты же не хочешь…

Тошка покачал головой.

- А ты бы хотел?

Сашка вздохнул…

- Он, что, на полном серьёзе?

- Шурка, я не знаю… Он пытался меня уговаривать…

- Что говорит? Из-за денег?

- Не только. Говорит, что там спокойнее. Лучше.

- Ну… Может быть.

- Говорит, что нашу страну загадили.

Шурка наклонил голову набок. Пытливо посмотрел на Тошку.

- И что с того?

- Вот и я говорю… Шурка, честно, я же там не был. Может, там и лучше… Но я не хочу. Я не смогу там… - Антон осёкся, потому что хотел сказать «без тебя». Кажется, друг понял и так.

Сашка молчал. Что тут скажешь? Стоит ли говорить, что сердце его повисло в пустоте, а разум и всё его существо, кричало: «нет!». Потому что, ну как без Антона? И всё же он спросил:

- Папа, наверное, сильно скучает?

- Да. Он говорит, что ему надоело мотаться туда-сюда. И что там мы будем вместе…

- А Славка? – быстро спросил Сашка. Он знал про Тошкиного брата.

Тошка посмотрел на него. В темноте сложно разглядеть его глаза. Но от них веяло тоской. Такой, что Сашка опустил глаза. А Тошка, оглянувшись на диван, где спал Славка, совсем тихо прошептал:

- В том-то и дело… Его же не возьмешь за границу. Нужно искать его родителей.

Это хорошо, наверное. И они найдутся, Саша даже не сомневался. Славка ведь ждёт свою маму… Но:

- Шурка, я ведь не смогу там без него! Он скучает по матери. И я знаю, что нужно её искать. Но одно дело, когда в другом городе, а другое – в другой стране! Как я его оставлю здесь? – отчаянно прошептал Тошка. И мысленно добавил: «И тебя…».

- Конечно! Я знаю, что это трудно. Невозможно! – добавил Сашка, видя, как вспыхнули Тошкины глаза.

- Вот мы и поссорились…

- Что ты сказал отцу?

Антон молчал. Долго. Очень пристально глядя на Сашкин спальник и очень тихо, через силу, сказал:

- Я сказал, чтобы он искал себе нового сына. – И замолчал. И Сашка замолчал.

Тишина. Тишина наполнялась неловкостью. Такой тяжёлой и тягучей, как резиновая жвачка. И чтобы её разогнать, Тошка быстро зашептал, не поднимая глаз:

- Шурка, я не знаю, как теперь мириться…

Друг вздохнул.

- Мне кажется, что если я извинюсь, то он примет это, как согласие… Я совсем дурак, да?

- Конечно, – сказал друг. И как-то непонятно посмотрел на Антона.

- Шурка… - Антон не обиделся, - я боюсь, вдруг мы до отъезда так и не помиримся!

- Ох, Тошка… - Сашка весь излучал сочувствие. Жалко Тошку. Жалко отца. Но ещё хуже, если они все уедут… Или не хуже? Или другу будет там лучше? Можно ли быть таким эгоистом? Тем более, что твой папа каждый вечер возвращается домой…

- Антон… Только ты не сердись. А ты точно туда не хочешь? Может, там и лучше? – осторожно спросил Сашка.

Антон вздохнул. Устало как-то.

- Шурик, я не знаю… Я уже ничего не знаю… Почему-то раньше было проще… Сейчас, когда я представляю себе переезд, то у меня внутри всё колом встаёт.

- Понятно… - задумался Сашка. И вдруг вспомнил, - слушай, а помнишь Женьку Володина?

Наткнулся на молчание. Нет… Антон смотрел на Шурку, пытаясь вспомнить.

- Ну, из интерната, из младшей группы, мелкий такой и приставучий. Всё просил ему нарисовать карикатуру директора, - Сашка хихикнул.

- Ой… - Тошка вспомнил, - ну?

- Он в Америку уехал. С приемными родителями.

Шелестел дождь за окном… Время - так же шелестит? Или оно не двигается, как воздух в комнате?

- И как?

- Пишет, что хорошо…

Ему там лучше… Наверное. Тошке очень хотелось, чтобы ему, маленькому Женьке, было там лучше. Хотя грустно, почему-то… И ещё, у него же здесь не было брата… И друзей – тоже. По крайней мере, раньше – точно не было.

- А когда он уехал?

- Летом.

Помолчали. Тошка сел, вытянул затёкшие ноги. Шурка облокотился, подперев голову. Снизу пристально смотрел на него. Вот умел он смотреть так – внимательно, и словно понимая его мысли. И нисколько это Антона не раздражало, наоборот. Как ему не хватало вот этого Шуркиного взгляда и молчания! Выжидательного. Изучающего. Принимающего…

Сашка просто смотрел на друга. Будто книжку читал… Наверное, когда-нибудь он нарисует его… Вот таким вот: курносым мальчишкой, со встрепанными белеющими в темноте волосами, с задумчивым взглядом тёмно-синих глаз. Сейчас в темноте они были совсем чёрными, но Сашка знал, что на самом деле, они – как отражение вечернего безоблачного неба… Когда друг думал о чём-то, он неосознанно закусывал нижнюю губу. В темноте это выделялось прямой чертой. Но… Это не трудно нарисовать… Сможет ли он передать в портрете такое вот предчувствие чего-то большого? Ощущение того, что что-то меняется. Медленно, неотвратимо встает над мальчишками. Нависает, как глыба льда… Или просто, затаившись, притихло во тьме? Что это?!

Мама как-то смеялась: «Ты взрослеешь, Сашка…». Взросление… Что это такое?

Почему-то сейчас, в этой сонной комнатке, тёплой, дремлющей, маленькой, зарождалось осознание того, что за её стенами есть пространство огромного мира. Без горизонтов – ограничений. Бесконечное, а потому – немного пугающее. И – никакое: не злое и не доброе, а просто замершее в ожидании их действий и готовое откликнуться сразу тем, что они туда внесут. Как лёд, готовый ответить рикошетом, если на него бросить маленький камешек… Сашка прислушался к себе: страшно? Нет. Скорее – непонятно. Пока… Так же, как и непонятно, что делать сейчас. Тишина затвердела и ждала, готовая сразу откликнуться словам…

- Знаешь, Антон, - медленно сказал Сашка, осторожно взвешивая и примеряя каждое слово. Как камешек… - Знаешь, Тошка… Мне иногда вот кажется… Может, когда-нибудь в вечности… Будет так, что мы все будем вместе.

Глава 7

Отец

Ребята задержались в кинотеатре. Вот понесло же их, ещё и на вечерний сеанс! Чья эта была идея? Шуркина? Или всё же Тошкина? Или просто он ошибся со временем?

Тревога нарастала вместе с тоской. Потому что скоро уезжать. Потому что сын в обиде… Потому что сын стал дальше от него. И будет отдаляться ещё…

Он уже не маленький и зависимый Тошка… Даже неловко его так называть… Он уже – Антон. А то, что лучше его не заставлять делать то, что он не хочет, Борис понял ещё в прошлом году, когда искал сына, сбежавшего из интерната. А найдя… Найдя, обещал его беречь. И его мнение…

Но при чём тут заставлять? Не хочет – не поедут они никуда. Никто его арканом не тащит… Просто почему-то, Борис был уверен, что там будет лучше. Он любил свою работу, но на работе, в поездках – неотступно думал о своей семье. О подрастающем Антоне. О маленьком Славке, которого так неожиданно подбросила им судьба. О жене, Ольге, которой ему так не хватало! Раньше в экспедиции они ездили вместе, и он не замечал её присутствия. А когда перестала ездить - заметил. Отсутствие её… Она была нужна ему рядом!.. Чтобы вместе пить кофе. Смеяться. Чтобы доставать его своими шутками… Чтобы негромко разговаривать с ней, перебирая яркие бусины прошлого или заглядывая внутрь себя… Чтобы просыпаться по утрам от её осторожных и ласковых прикосновений… Чтобы иногда ссориться, а потом с облегчением – мириться… И жить, боясь потревожить возвращенный мир или просто наслаждаясь им…

Разумеется, никакой речи об интернате больше не было. И супруга осталась с сыном. Сыновьями…

Она встречала его всегда радостно. Видно, что скучает… А толком поговорить об их жизни без него – не хватало времени. Никогда его не хватало Борису. Почему так? И ради чего он тогда живёт? С чемоданом подмышкой…

Борис маялся от тоски. Не так, чтобы совсем – вроде и некогда было, маяться-то. Тоска точила его изнутри, как надоедливый жук-короед. В тишине ночи – было слышно её унылую ноту. Днём она затихала за мыслями. Но и мысли очень часто обращались к своей семье…

А сын взрослел. Борис был рад, а вместе с тем - боялся этого. Да ладно с ней, с его независимостью, вот только пообщаться с ним уже не получается. Видеть, как он растёт – не получается. Делить его радости – редко. Поддержать в неудачах – почти никогда. Почему?