Страница 3 из 5
— У тебя просто не было тогда фантазии! — говорит мама. — И сейчас нет.
— А зачем она? — спрашивает дядя Игорь. — Чтобы жить в придуманном мире?
— А сам ты в каком мире живешь? Ты точно знаешь, что он есть, а не придуман?
— Придуман? Кем же, интересно?
— Ну, там политиками… Хозяином твоего завода… Они же за тебя решают, как ты будешь жить, на сколько денег в месяц… Сколько тебе хватит. И что тебе можно делать, что нельзя. А у нее пока что — свой собственный мир.
Дядя Игорь нервничает:
— Не уходи от темы. При чем тут политики? Ты должна повести Дашку к психиатру. Я не видел, чтобы какой-нибудь ребенок в два с половиной года…
— А ты вообще-то много видел двухлетних детей? — перебивает его мама. — В два года дети обычно еще так не говорят. Поэтому никто не знает, куда они там могут собираться, к какому зверю. Это Дашка у нас такая ранняя, случайно…
Дядя Игорь хватается за ее слова:
— А ты знаешь, такое раннее развитие — это еще хуже умственной отсталости? Кто в детстве обгоняет одногодков, тот потом вообще не догоняет…
Мама обнимает Мишку с Дашкой и тянет их из комнаты — мыться. Хотя им еще рано спать…
— Я, между прочим, читал в книжке… — кидает им вдогонку дядя Игорь.
— А я — нет… — бросает мама через плечо.
— Я принесу тебе…
— А я такие книжки не читаю. Ох уж мне эти книжки про воспита-а-ание…
В ванной Дашка интересуется:
— А зверь будет читать мне книжки?
Бесполезно ждать, когда она позабудет его, своего зверя, бесполезно. Мама выводит Мишу и Дашу во двор — Мишка уже большой, он должен следить за Дашей, не отходить ни на шаг, мама так говорит, и Дашка ему все уши прожужжит, как они пойдут к зверю. Разве что кошка окажется возле песочницы. Дашка ненадолго забудет про чудо-зверя.
— Кошенька, кошенька…
Такого слова вообще не бывает. А Дашке откуда про это знать? Дашка сама слова придумывает. Она маленькая еще. Мишка у нее спрашивает:
— Дашка, ты помнишь папу?
Дашка задумывается ненадолго, а после говорит:
— У папы усы.
Мишка думает: а ведь и верно, у папы усы были.
Дашка опять задумывается.
— Еще у папы борода. Белая… У папы в мешке конфеты.
— Глупая, — отвечает Мишка. — Это не папа вовсе, а Дед Мороз.
— Папа — Дед Мороз, — объясняет Дашка. — Я знаю, Деда Мороза летом не бывает. И папы не бывает. Мы к папе не пойдем. Мы лучше к зверю пойдем. Он будет со мной играть. Ты слышал, мама сказала, зверь бывает! Ой, коша, коша!
Угораздило же кошку залезть в песочницу!
Мама выходит позвать их обедать и видит, как Дашка, стоя на песке, прижимает к себе огромную кошку, и та отчаянно молотит хвостом, разбрасывая песок возле Дашкиных ног.
В следующую секунду раздается Дашкин плач. Кошка оказывается на песке и тут же стремглав, прыжками, кидается вон. У Дашки — следы зубов на щеке, и они быстро, быстро заполняются алой кровью. Кровь течет вниз, в песочницу. Мама бежит и хватает Дашку на руки — поверх своего мячика, — а потом они втроем снова бегут в поликлинику. И там тетя доктор, отодвигая салфетку с Дашкиной щеки, говорит маме:
— Сегодня вам точно, мамочка, не к нам.
Они едут в троллейбусе в больницу. Мишка любит ездить в троллейбусе. Им уступают переднее сидение, двойное. Кондукторша подходит и стоит рядом с ними. Мама протягивает ей мелочь. Кондукторша говорит:
— Еще.
Мама начинает объяснять, что у них больше нет, и что Дашу укусила кошка. Поэтому мама выскочила из дома в одном халате, а эти монетки просто случайно в кармане оказались.
— Я остановлю троллейбус, — говорит кондукторша.
И в самом деле, троллейбус останавливается. И тут оказывается, что все пассажиры куда-нибудь спешат. Все начинают наперебой рассказывать, куда они спешат. Сразу же делается трудно что-то разобрать. Одна мама молчит и смотрит в окно. И Мишка с Дашей тоже смотрят в окно.
— Вот с этой, с этой объясняйтесь! — кричит кондукторша, показывая всем на маму.
Но мама молчит, и кондукторше волей-неволей приходится всем про нее рассказывать самой. Кондукторша горячится.
— Я не обязана бесплатно никого возить! — кричит она в толпу, и тут же раздаются два-три голоса в ответ:
— На себе, что ли, возишь?
— Переломишься?
— Зарплата у меня от проданных билетов, — пытается всем что-то втолковать кондукторша. — Я так считаю, нет у тебя денег на сосунков — значит, не нужно плодить их друг за дружкой. Ишь ты, какая наглая, уселась впереди, а скоро еще думает рожать…
— Скоро все вымрем, тетка! — откликается парень, стоящий на подножке. — Тебя послушают — никто рожать не станет…
Там и здесь слышатся смешки. Мужчина, стоящий рядом с ними, отсчитывает мелочь, кондукторша сует маме билеты, но мама не берет их и по-прежнему глядит в окно. Билеты падают на пол под ноги пассажирам. Троллейбус, стоящий сзади, отчаянно сигналит. Надо ехать вперед. Но кондукторше жалко, что все так быстро кончилось, что им с мамой уже купили билеты и нельзя просто стоять на месте и что-то и говорить…
— Я не могу позволить себе второго ребенка, я знаю, что не прокормлю, что у меня нет денег. А эта — глядите-ка на нее — эта позволяет, сколько хочет! Наглости хватит, она и пятерых родит, глядишь, не вымрем, расплодится беднота, вот эта расплодит! — кричит, торопится кондукторша.
Ей важно, чтобы пассажиры слышали ее, и чтобы отвечали ей, главное, — чтоб что-нибудь сказала мама. Тогда они, быть может, наконец, поедут дальше. Но мама, как нарочно, застыла и молчит. Она глядит в окно. А там — одно и то же, они ведь не едут. Зачем она туда глядит? Даша прижалась к маме. Они вместе молчат. И вместе глядят в окно. И Мишке делается страшно. Найдется ли такая сила, которая заставит маму с Дашкой пошевелиться, или они будут теперь сидеть вот в этом троллейбусе до конца жизни?
Но нет! От остановки, наконец, они бегут бегом! Маме тяжело бежать — у нее мячик — и они с Дашкой бегут наравне. Мишка вырывается вперед.
— Быстрей, быстрей! — командует себе и Даше мама.
В больнице они кое-как открывают стеклянную дверь — перед ними широкая, красивая лестница. Тетя в белом халате, сидящая на стуле у подножья лестницы, говорит им:
— Это вам нужен приемный покой.
Они выбегают на улицу и начинают дергать все подряд двери, а двери им попадаются такие, точно их заперли навечно когда-то давно, а все ключи побросали в реку.
— Мы идем к зверю, к зверю! — пищит Дашка.
— Я не нашла приемный покой! — говорит мама, снова открывая большую стеклянную дверь.
Тетя, сидящая у подножья лестницы, делает плавное движение рукой снизу наверх.
— Я не пойму, отчего вы убежали? Приемный покой там… Вам — вверх по лестнице…
Потом другой человек в белом халате, с черными волосами, с необычайно грубыми, крупными чертами лица встречает их на пороге почти пустой комнаты, и мама не успевает ничего сказать, как Дашка оглашает больницу радостным криком:
— Мы к зверю пришли, к зверю! Ты мой зверь! Я знала, что ты бываешь! А Мишка мне говорил, что тебя нет, и дядя Игорь так говорил…
Она обнимает врача за колени, пачкая кровью полы его халата. Мама говорит:
— Простите, пожалуйста!
А после говорит:
— У меня нет прописки. Я была в управлении здравоохранения, и мне там сказали, что я могу обращаться к врачам, если вдруг у нас…
Врач отвечает:
— Это меня волнует меньше всего.
И сразу уводит Дашку зашивать щеку. Мама с Мишкой дожидаются на кушетке в почти пустой комнате, и после доктор выносит Дашку на руках и спрашивает маму:
— Вы бы могли понаблюдать за кошкой?
— Как — понаблюдать? — спрашивает мама.
— Я спрашиваю вас: вы запомнили эту кошку?
— Ну, да! Такая большая…
— Черная! — прибавляет Мишка.
— Ага! И с белым галстучком, — припоминает мама. — Он тянется еще и на живот, и живот тоже получается немного белый…
— И у хвоста белый кончик, — говорит Мишка.
— И белые носочки на передних лапах. И еще на спинке что-то… Я толком и не разглядела. Но мне показалось, что на спинке…